— И кто тут ухает? — прошептал Северус. Его ладонь легла на поясницу Гарри, посылая по телу расходящиеся волны жара, вторая рука нежно охватила член, тут же отозвавшийся маленькой дразнящей слезинкой.

Прижимаясь к обнаженному телу возлюбленного друга и трепеща в предвкушении, Гарри двигался бессознательно, извивался легкой гибкой змейкой, опьяненный чувственными прикосновениями. Его член налился, отяжелел и буквально истекал смазкой в томительном ожидании, скользя в теплых пальцах специалиста по чувственной муке.

— Что мне сделать для тебя, скажи, — Гарри лихорадочно целовал лицо Северуса, задыхаясь и уже теряя способность говорить, чувствуя головокружение от распирающего острого желания.

— Меня… хочешь? — Северус красноречивым жестом пристроил его член у себя между ног.

Гарри замер.

— Ты шутишь? — едва слышно прошептал он. Его вдруг затрясло от возбуждения, глаза расширились и поменяли цвет, а рот наполнился слюной так, что он быстро сглотнул и невольно облизал губы.

— Облизываетесь, мистер Поттер, — удовлетворенно улыбнулся Северус, любуясь его пылающим от возбуждения лицом. Он сдвинулся в постели, и Гарри задышал быстро и часто: Северус приглашающе водил мокрой горячей головкой его члена вокруг своего ануса.

Гарри попытался что-то сказать, но слова превратились в бессвязный лепет удовольствия. Северус подался вперед, нежные и горячие мышцы слегка раскрылись, будто целуя и захватывая. Не думая, что делает, Гарри толкнулся внутрь, раздвигая головкой упругое кольцо, захлебнулся стоном и дернулся, выплескиваясь в сжимающую его ладонь.

— Прости! Зачем… Что ты сделал!.. Почему ты меня не остановил? — простонал он.

— Не хотел, Кит. Тебя бы не хватило надолго в первый раз, поверь, — мурлыкнул дорогой друг.

— Я чуть не кончил, когда ты… просто предложил, — признался Гарри, все еще задыхаясь. — Тебе не больно?

Северус улыбнулся и покачал головой.

— Ты и на дюйм не пробрался в дупло старого Филина.

— Северус! — расхохотался Гарри. — Ты иногда такую чушь говоришь!

— Конечно, мистер Поттер, лучше скрасить жизнь поэзией. Полевой Вьюнок звучит приятней, чем Дупло Филина, — насмешливо фыркнул Северус.

— Это разные вещи, мистер Снейп, — со знанием дела сказал Гарри. — Вьюнок — это для поцелуев, — он снял очки и пристроился между ног дорогого друга.

Северус бесстыдно и доверчиво раздвинул бедра и закинул руки за голову. В его позе было столько предвкушаемого блаженства, что Гарри не выдержал, метнулся к его губам и сочно поцеловал.

— Мой, — жадно сказал он. — Мой!

Он огорченно поскреб ногтями повязку на его груди, где прятались бугорки сосков, и заскользил губами вниз по животу драгоценного друга.

— Какой ты красивый, какой… — он всхлипнул от восторга и набросился ртом на горячий и твердый, нежно-шелковый член.

Глаза Северуса превратились в дымчатые антрациты.

— Ласковый мой, маленький… — прошептал он.

Гарри щедро облизал пальцы и гладил мокрыми подушечками полюбившийся Полевой Вьюнок.

— Ты не передумал? — спросил он, на мгновение оторвавшись от своего занятия.

Вместо ответа Северус вытащил из-под подушки гель и бросил ему жестом ловкого фокусника.

— Какой вы запасливый, мистер Снейп, — Гарри вылил немного себе на ладонь и заскользил пальцами у него в промежности. — Такой предусмотрительный, такой…

— Кит, я сейчас умру, — простонал Северус. — Не надо со мной возиться, пожалуйста… пожалуйста, — попросил он.

— Помолчите, мистер Снейп, — Гарри дрожал, задыхаясь. — А то я кончу от вашего голоса… Не хочу сделать тебе больно, — он приник губами к горячему колечку ануса, чувствуя, как оно раскрывается от его поцелуев, впился пальцами в бедра дорогого друга и погрузился трепещущим языком в жаркую сердцевину Полевого Вьюнка.

Северус застонал сквозь стиснутые зубы.

— Умоляю, — выдохнул он.

Гарри сделал вид, что не расслышал, и продолжал увлеченно гладить и расправлять язычком нежные лепестки Вьюнка, попеременно ввинчиваясь внутрь.

— Не могу—не могу—не могу! — вдруг взвыл Северус.

Гарри задохнулся от восторга — он не ожидал обнаружить серьезную брешь в стене самообладания бесценного друга.

— Тебе больно будет, — он пробрался внутрь пальцем, лаская его так, как делал с ним Северус.

— Нет! Да! Давай! А-а!

Гарри потрясенно открыл рот. Северус не только не контролировал происходящее, а, казалось, обезумел. Дрожа от возбуждения, без единой мысли в голове, Гарри залил гелем и себя, и постель, и пристроился между раскрытых бедер возлюбленного друга, вцепившись в его ногу. Он обхватил свой член, прижал к упруго раскрывающемуся кольцу мышц и застонал, медленно погружаясь в горячую нежную плоть. Северус стиснул его бедра и буквально потащил на себя, сладострастно и жадно толкаясь навстречу, пока не поглотил полностью. По его телу прошла судорога, губы открылись в беззвучном стоне.

— Не больно? — всхлипнул Гарри, едва живой от фантастических ощущений: его член познал блаженство седьмого неба, стиснутый в горячих и нежных объятьях.

— Да… нет… О, да, да, — похоже, дорогой друг уже плохо понимал, что говорит.

По его лицу разлился румянец, пылающие безумием черные глаза расширились от возбуждения.

— Ты… создан для меня, о-о! — только и смог сказать он.

— Северус, Северус, Северус!.. — Гарри двигался внутри, распаляясь с каждым толчком. — Боже! — взвизгнул он, внезапно осознав, что скользит членом по упругому бугорку «второго сердца».

Друг хватал воздух открытым ртом. На мгновение Гарри испугался, что тот сейчас потеряет сознание.

Двигаться медленно и плавно, как это делал с ним впервые Северус, не удавалось. Похоже, дорогой друг этого и не хотел — их движения ускорились, разгоряченные тела сталкивались все яростней. Гарри впился зубами в здоровую ногу драгоценного друга, которую тот закинул ему на плечо, и бесстыдно завывал, охваченный безумием. Сознание мутилось с каждым толчком, и он уже не понимал, где кончается его тело, где начинается тело Северуса: они вновь стали одним существом, рычащим от страсти. Горячий, каменно-твердый член друга, скользящий в судорожно сжатом кулаке Гарри, уже не принадлежал Северусу, эта была его, Гарри, часть тела, уже пульсирующая в пальцах, он знал, что сейчас, сейчас…

На животе Северуса от напряжения проступили вены, он выгнулся, запрокинув голову, и вонзился ногтями в постель. Лицо исказил страстный оскал, и до слуха Гарри донеслось самое настоящее рычанье. Руку Гарри залило горячими ручейками. Густые блестящие брызги разлетелись по животу и груди возлюбленного друга.

Это было больше, чем Гарри в силах был вынести и душой и телом. Одним скользящим ударом войдя в жаркую пульсирующую глубину, он закричал, хрипло и дико, отдавая с каждым выплеском всю любовь и благодарность бесконечно счастливого сердца.

— Люблю! Люблю тебя!

Его ноги подогнулись, и, не выходя из гостеприимных объятий Полевого Вьюнка, он рухнул на грудь бесценного друга, забыв о ребрах, и лежал, блаженно распластавшись, разгоряченный и взмокший от пота, чувствуя почти синхронный стук их сердец. Северус хрипло дышал, не способный произнести ни слова, и только гладил дрожащими руками его мокрую спину.

— Ты не представляешь, что мне подарил, — сказал Гарри, наконец.

— Себя, — прошептал Северус.

* * *

В дверь вновь стучали — громко и властно.

«Полиция», — похолодел Гарри.

— Кого еще дьявол несет? — лениво спросил Северус. — Поздновато для визитов.

— Лежи, я открою!

Гарри завернулся в его халат, и, путаясь в длинных полах, бросился к двери, приготовившись увидеть перед носом черную форму офицера полиции.

В свете висящего над крыльцом фонаря красиво серебрилась борода Альбуса Дамблдора.

— Добрый вечер, сэр, — на лице юноши отразилось такое счастливое облегчение, что пастор невольно улыбнулся в ответ. Взгляд Гарри упал на саквояж в его руке. — Вас выписали?

— Добрый вечер, — отозвался Дамблдор. — Да, я уже на свободе. Прости, что без приглашения, мой мальчик. Мы можем поговорить и здесь.

— Нет-нет, что вы, проходите, — сказал Гарри, пропуская гостя в холл. — Сюда, сэр, — он увлек его в столовую, сообразив, что пастору Альбусу не стоит лицезреть Северуса, вальяжно разлегшегося на диванных подушках в гостиной и возомнившего, что повязка на ребрах и лангета на лодыжке вполне заменяют одежду.

— Располагайтесь, сэр. Северус… профессор Снейп м-м… отдыхает, но, если хотите, я его позову и…

— Не стоит, — благодушно отозвался Дамблдор, погружаясь в кресло и оглядывая цепким взглядом столовую. — Мы с ним наобщались в клинике так, что сами не рады.

Он пристроил возле кресла объемистый кожаный саквояж.

— Чай? Есть и торт, и пирог, и… Сейчас я что-нибудь…

— Не суетись, мой мальчик, я на минутку. Хорошо, чай, так и быть.

Гарри частенько давился чаями в доме пастора и не предполагал, что когда-нибудь отплатит своему бывшему учителю тем же. Он налил ему большую чашку ароматного «Эрл грея» и завалил поднос любимыми пасторскими цукатами.

— Это чересчур, Гарри, — проворчал Дамблдор. — Я в самом деле ненадолго. Приехал забрать свои вещи у Долорес.

— Забрать? Вы разве не переедете сюда жить? — Гарри уже привык к мысли, что пастор будет обретаться по соседству, пока они не переберутся в Ричмонд.

Дамблдор отхлебнул чай и поморщился — то ли чай был горяч, то ли вопрос Гарри нехорош.

— Мы расстаемся с Долорес. Не делай вид, что не знаешь об этом. Тем более, что твой разлюбезный доктор приложил к этому руку. Но… по большому счету, я на него не в обиде. Господь воздает и карает руками людей, грех сетовать, — хмуро сказал он.

Спорить с пастором не хотелось, и Гарри только вздохнул.

— Я пришел сказать тебе кое-что, мой мальчик, — продолжил Дамблдор. — Ты же знаешь, я всегда желал тебе добра.

«Старый анекдот», — мысленно скривился Гарри.

— Я знаю, сэр, — вежливо сказал он вслух. — Попробуйте цукаты, почти такие, как вы любите.

— Мы не слишком хорошо расстались с тобой в прошлый раз, — пастор охотно приобщился к цукатам. — Мне это не давало покоя… Господь ожидает от меня, чтобы я раздал долги, ведь Он зачем-то позволил этому докторишке… ладно, профессору Снейпу, сохранить мне жизнь. Я верую, что у Господа всё не случайно. У меня было много времени… там, в палате… подумать, правильно ли я жил и каким путем шел…

Дамблдор вдруг задумчиво умолк. На губе старика налипли сахарные крошки, и в голове у Гарри не было никаких умных мыслей, кроме желания предложить гостю утереться салфеткой, допить свой чай и идти восвояси.

— Лежа в больнице и глядя в пустой потолок, я много чего понял, — со вздохом продолжил пастор. — Сложная вещь — быть честным с самим собой. Иногда для этого нужно самое настоящее мужество. Поверь, мой мальчик, я никогда не фарисействовал, как сейчас Минерва… Ох, большую церковь она сколотила, — он задумчиво покачал головой. — По ее совету я инвестировал все свои сбережения в акции компании «Гриффиндор», но Господь одним махом лишил меня всего, как многострадального Иова…

— Миссис Макгонагалл вас обманула, — не выдержал Гарри. — Одним махом, точно. Я не специалист в игре на бирже, но сестра Минерва не имеет в этом равных, я слышал. Она скупила ваши акции, когда они упали в цене, а потом…

— Господь ей судья, — буркнул пастор. — К счастью, не все женщины исчадья ада. Долорес выкупила мое имущество, вернула мне дом и машину… Второй дом, правда, себе оставила, ну да Бог с ним, — он махнул рукой. — Недвижимость я продал. Завтра уезжаю в деревню с Геллертом.

— Вы не отправите его назад в клинику? — расцвел в улыбке Гарри.

Пастор покачал головой.

— Я пересмотрел свою жизнь, мой мальчик. Повторяю, я не был фарисеем, но и не сумел честно смотреть правде в глаза. Знаешь ли, Гарри, я обязан тебе больше, чем ты думаешь. Я уже не в том возрасте, чтобы какой-то пусть даже и неглупый профессор мог бы меня в чем-то переубедить. Но ты… Ты заставил меня заглянуть в свою душу, когда сказал, что я бросил Геллерта в клинике… Я много лет заглушал свою совесть. На мне вина, я вовлек его во грех и оставил. Ты был прав, мой мальчик, я в ответе за его безумие, за проведенные в заточении годы. Господь дал мне время, чтобы я успел все исправить. Грех наш мертв, но моя поддержка и дружба авось да искупят частицу страданий. Мы в ответе за тех, кого приручили, как известно… Я бежал от Геллерта, как от греха, а ведь грех был во мне самом. От себя не уйдешь.

— Пастор Альбус, это не грех! Нет греха во взаимной любви, ничего нет в любви, кроме любви! — горячо воскликнул Гарри. — И похоть, которой вы так боитесь, никакого отношения к любви не имеет! Хотите, скажу, что думаю, страсть к женщине — гораздо более животная, и в ней куда больше этой самой похоти! А любовь мужчины к мужчине… или женщины к женщине — самая настоящая духовная любовь, в ней больше сердца и нежности, чем в отношениях разнополой пары, потому что именно похоть нужна для воспроизводства себе подобных!