— Я — Чарли Уизли, кардиолог, — представился он. Гарри вытаращил глаза: из-под шапочки выбивались рыжие волосы, черты лица казались смутно знакомыми. Очевидно, представителей семейства Уизли можно было обнаружить в любой точке Лондона. — Альбус Дамблдор — ваш родственник?

— Нет, сэр, — покачал головой Гарри. — Но я его хорошо знаю. Он э-э... пастор моей церкви.

Кардиолог задумчиво почесал затылок. Из-под шапочки выпрыгнул еще один рыжий вихор.

— Вы общаетесь с профессором Снейпом, насколько мне известно, — сказал он. Гарри невольно покраснел от досады: даже в чужом отделении его знали как протеже знаменитого кардиохирурга. — Передайте ему, пусть подойдет, посмотрит этого Дамблдора. Без страховки старику ничего не светит.

— А при чем тут мистер Снейп? — удивился Гарри. — Мне сказали, нет никакой необходимости...

— Боюсь, что есть, — негромко сказал кардиолог, кивнув головой в сторону монитора: кроме зубцов ЭКГ и всевозможных цифр, на экране медленно вращалось трехмерное изображение пасторского сердца. — Сердце непомерно увеличено, и клапан... Ох и не нравится мне этот клапан, — пробормотал доктор Уизли. — «Эхо» показывает митральную регургитацию. Вдобавок характерный систолический шум, ну это понятно.

— Что все это значит? — санитар Поттер слегка смутился: диагноз «митральная регургитация» был ему не знаком.

— Нужна замена клапана. Но без страховки его не будут оперировать бесплатно.

— Как это не будут? — возмутился Гарри. — Если нужна операция по жизненным показаниям...

— Нуждающиеся в операции по жизненным показаниям и без страховки отправляются в государственную больницу и ждут в очередях. У нас замена клапана стоит пятнадцать тысяч фунтов, — сказал доктор Уизли. — Старик заявил, что таких денег у него нет.

— Не может быть, что нет, — поразился Гарри. Даже он знал, что пасторский автомобиль стоит не менее ста тысяч. — Я знаю мистера Дамблдора, он наверняка может...

— Может, но не хочет. Это не первый старый скупердяй в моей практике, — сердито фыркнул кардиолог. — Короче говоря, передайте профессору Снейпу, пусть зайдет и посмотрит: клапан — дрянь. Завотделением наверняка сбагрит вашего пастора в государственную клинику, ну а там путевку в рай быстро выпишут. У нас совершенно другой уровень, даже говорить не о чем. Профессор Снейп, как президент фонда «Сердце» — единственный, кто берет таких пациентов.

Гарри удивленно моргнул: про этот фонд он слышал неоднократно, но понятия не имел, кто его президент. Операции детям из приюта финансировались за счет благотворительного фонда.

— Хорошо, — неуверенно сказал он, вспомнив о глухой ненависти профессора Снейпа к пастору «Источника Любви». — Я ему передам.

Он вернулся к постели Дамблдора, но тот, очевидно, заснул. Гарри тяжело вздохнул, с минуту потоптался у одра несчастного грешника, погладил его сухую холодную руку и вышел.

Поразмыслив, он отправился в свое отделение, в надежде, что кто-нибудь из своих растолкует ему вопрос о страховке, вернее, о ее отсутствии. С точки зрения санитара Поттера, отказ менять клапан без страховки приравнивался к смертному греху.

Первой, на кого он наткнулся в коридоре, оказалась не кто иная, как Нимфадора Тонкс.

— Что ты тут делаешь? — нервно спросила она, не здороваясь. — Ты уже свое отдежурил!

— Я хотел поговорить с доктором Люпином, — растерянно моргнул Гарри, инстинктивно отступая назад: медсестра надвигалась на него грудью, не давая даже подойти к кабинету кардиохирурга.

— Так и знала! — воскликнула она, гневно сверкнув глазами. — Стучать пришел!

— Стучать? — удивленно переспросил Гарри. Внезапно он понял, что имеет в виду Тонкс. Краска бросилась ему в лицо. — Господи, Нимфадора, у меня и в мыслях не было... Я совсем по другому поводу!

— Ну конечно, по другому поводу, — ядовито сказала медсестра. — Какой у тебя еще повод выслужиться, как не открыть Ремусу глаза на происходящее?

— Что вы городите! — вышел из себя Гарри. — Да я бы в жизни не сказал ему о вас с Гермионой!

— О, Боже, — простонала Нимфадора. — Не произноси ее имя! Гарри, умоляю, давай поговорим. Я тебе должна это объяснить, я в любом случае собиралась это сделать. Идем, — она потянула его за рукав. — Чаю попьем.

Юный санитар не успел оглянуться, как оказался в сестринской. Нимфадора плотно закрыла дверь, включила электрический чайник и жестом пригласила юношу за стол.

— Гарри, выслушай меня, — начала она. — Я знаю, ты хорошо относишься к Ремусу. Я это вижу, не слепая.

— Да, поэтому я и не собирался ему ничего рассказывать. Мы уже говорили с Герми, она меня о том же просила, — раздраженно сказал Гарри. — Я не понимаю только, к чему такая секретность. Впрочем, это не мое дело, — прибавил он.

— Выслушай меня, Гарри, — умоляюще сказала Нимфадора. — Пойми, Ремусу лучше не знать, что Гермиона в Лондоне, — она поставила перед Гарри чашку с кипятком и ткнула туда пакетик чая. — Если он узнает...

Гарри недоумевающе уставился в расстроенное лицо Нимфадоры. Без косметики она казалась моложе и меньше напоминала ему Вавилонскую блудницу.

— Я понимаю, со стороны это кажется глупостью, — вздохнула она. — Не знаю, что тебе говорила о нас Гермиона...

— Ничего, кроме того, что она вас любит, — негромко сказал Гарри, хмуро гоняя по чашке пакетик чая.

— Знаешь, мы обе из Эдинбурга, — медленно начала Нимфадора. — Мы дружили с детства, жили в одном доме, на одном этаже... Герми была для меня как младшая сестренка. Я старше на шесть лет, но мы были неразлучны, сколько себя помню. И гуляли целыми днями вместе, и ночевали друг у друга. И все у нас было общее, игрушки и вещи, радость и грусть... А однажды мы поняли, что у нас и душа одна на двоих. Смеялись, плакали, мечтали, планы строили... Даже не помню, когда все началось... Когда дружба стала самым дорогим, что есть, самым важным и нужным. Когда перестала быть просто дружбой. Когда вдруг оказалось, что друг без друга — ни жить, ни дышать... — серо-голубые глаза девушки вдруг затуманились дымкой воспоминаний. — До сих пор думаю, что это было наше лучшее время. Оно... не повторится больше, — тихо и хрипло сказала она.

Гарри растерянно молчал. В голосе Нимфадоры звучала неподдельная горечь.

— Я понимаю, — сказал, наконец, он. — Но ведь это было давно... Разве Ремус об этом не знает?

— О-о, еще как знает! — кусая губы, сказала девушка. — Рем приехал в Эдинбург на конференцию, так мы познакомились... Когда мы стали с ним встречаться, Герми начала буквально сходить с ума. Ходила за нами хвостиком, портила все свидания, всюду лезла третьей... Сейчас я понимаю, что сама тогда наделала глупостей... Я была с ней жестокой. Сказала, что ей нужен свой парень, и если она меня любит, то пусть тоже с кем-нибудь встречается, а нас оставит в покое. Даже парня ей нашла, — с горечью сказала она. — Она, бедняжка, меня слушала. Во всем. Как старшую сестру. Даже в этом... послушала. Потеряла невинность с нелюбимым, с чужим, только потому, что я ей сказала, что так надо, — Нимфадора закрыла ладонью глаза. — Боже, какая я сволочь, — прошептала она. — Не могу себе простить... Но я... я влюбилась в Рема. Оглохла, ослепла, очерствела... Не знаю, как Герми это все пережила.

— Это давно было? — безрадостно спросил Гарри. История с чужим парнем показалась ему довольно гнусной.

— Два года назад, — прошептала Нимфадора, бессмысленно помешивая холодный чай: она к нему не притронулась. — Господи, ведь ей тогда было всего шестнадцать. Самое ужасное — ничего не помогло. Гермиона все время была с нами, и Ремус ее возненавидел... Свадьбу нам испортила, это целая история... Во время церемонии священник спросил, нет ли у кого возражений против нашего союза, тут она и выскочила со своими протестами, опозорила нас на весь Эдинбург. Мы переехали в Лидс, потом в Бристоль, а она повсюду тащилась за нами. Выслеживала, выжидала... Ремус был в шоке. Он не думал, что женщины способны на такие сильные чувства. Вообще мужчины ни черта не понимают, — вздохнула Нимфадора, — думают, если у девушек членов нет, так это и любовью назвать нельзя. Бред какой... Для любви сердце нужно, а не член...

Гарри задумчиво крутил в руках чертика, ловко сделанного из капельницы ручищами санитара Хагрида: на досуге тот сплетал из трубочек разных зверей, раскрашивал спиртовыми маркерами и дарил юным пациентам. Зверушки и человечки получались разные, но Хагрид упорно называл всех «чертиками».

— Понимаешь, Гарри, мы тогда устали от ее любви. Ремус говорит, это нечто деспотичное и страшное. Я не знаю, что это. Но ведь это любовь, — прошептала Нимфадора. — Может, чувства женщин сильнее, чем обыкновенная любовь.

— Разве любовь бывает обыкновенной? — задумчиво спросил Гарри. Его мысли перескочили на Северуса, к груди прилила странная теплая волна.

— Тебе ли не знать разницы, — фыркнула Нимфадора.

— Мне не с чем сравнивать, — тихо сказал Гарри, удивляясь, как легко далось ему признание.

— В Бристоле... случилась ужасная история, — продолжила девушка. — Не знаю, рассказывать или... Хорошо, — с тяжелым вздохом сказала она, глядя в широко распахнутые глаза юного санитара: тот слушал с неподдельным интересом. — Я забеременела, когда мы еще жили в Эдинбурге... Гермиона не знала, я боялась ей говорить, чувствовала, что не стоит... Однажды она в очередной раз подстерегла меня на улице, и опять ринулась выяснять отношения. Неожиданно появился Ремус, мы с ним в ресторан собирались. Стал прогонять ее, а она, как всегда, стала напрашиваться идти с нами. Рем начал злиться, ну ты сам знаешь, как он злится... Герми его тогда не боялась. Не помню уже, как все вышло, но мы все трое перессорились, и у меня случился срыв потом... Может, действительно стресс, а возможно, и другая причина была, до сих пор не знаю. Меня забрали в больницу с кровотечением. А Ремус... Решил, что все из-за нее. Едва ее не убил, даром, что тихий. Не знаю, что он ей тогда наговорил, но... Герми пришла ко мне в больницу. Прощения просила, — глухо сказала Нимфадора. — Сказала, что едет домой, пришла попрощаться. Я не поверила, но она и в самом деле исчезла, — медсестра замолчала, задумчиво глядя на чертика в руках Гарри. — А потом... мы тоже уехали из Бристоля, профессор Снейп давно Ремуса в Лондон Бридж приглашал. Вот и все. Я даже не подозревала, что она здесь. Пока не узнала, что произошло. Мне очень ее жаль, — тихо прибавила она. — Но я даже не знаю, что делать. Я не могу поощрять ее чувства. Ремус просто не переживет, если узнает, что она опять меня преследует.

— Вы ее больше не любите? — задумчиво спросил Гарри.

Нимфадора посмотрела на юношу странным тяжелым взглядом.

— Люблю. И она это чувствует, — хрипло сказала она.

Гарри с удивлением посмотрел на девушку.

— Тебе легче, Гарри. Над тобой не висит вопрос семьи, материнства... Женщину с детства натаскивают на то, что она — будущая мать и жена. Девушка с пеленок рвется замуж, думает, вот он, предел мечтаний! Даже если женщина не намерена коптиться у плиты, а делает карьеру, все равно считает священным долгом пригреть на груди хоть завалящего мужика! — с какой-то злостью сказала она. — О да, все ждут принцев. А принцесс, видите ли, нельзя любить, это даже любовью не считается. Даже Ремус поначалу не верил, все смеялся, думал, девочки балуются.

Она отпила глоток остывшего чая и замолчала.

— Вы хотите уйти от Ремуса? — нахмурился Гарри. Судя по всему, Нимфадоре надоело греть на груди доктора Люпина, решил он.

— Нет. Никуда я не уйду, — Нимфадора устремила на Гарри спокойный взгляд своих удивительных глаз: вблизи их радужки напоминали распустившиеся цветы цикория. — Я люблю Рема. И... у нас будет ребенок.

— О-о, — взволновался Гарри. — Это... это замечательно! А Гермиона знает? — он вдруг нахмурился: бывшая сестра во Христе теперь казалась ему опасной.

— Знает, — сказала медсестра. — На этот раз знает.

Она встала и потянулась — грациозно, как большая красивая кошка. Юноша подумал, что другой на его месте влюбился бы в Нимфу с первого взгляда. Гарри смотрел на чувственные губы, беззастенчиво разглядывал большую грудь под костюмом медсестры, кожей ощущал ее привлекательность, но это не задевало ни единой струны в его душе: как и все девушки, Нимфадора казалась ему загадочной инопланетянкой.

— Герми сказала тебе, кто с ней... кто ее изнасиловал? — задал он мучивший его вопрос.

— Какой-то подлец, — злобно ответила девушка. — Узнаю, кто он, убью голыми руками. А я узнаю, — страшным голосом пообещала она.

Гарри стало не по себе: Нимфадора Тонкс в гневе наверняка была страшней тигрицы. В его воображении тут же соткалась картина в стиле адовых мук Иеронима Босха: разъяренная медсестра рвет ногтями красивое лицо Драко Малфоя. Страшное видение прервал звук мобильного. Путаясь в халате, надетом для визита в реанимацию, Гарри извлек из джинсов телефон.

— Северус, я в клинике, — судя по всему, скрываться от Тонкс не имело смысла.