Лицо Гарри заалело, как утренняя заря.

— Не говорите так! — его голос задрожал от негодования. — Это неправда! Всё совсем не так!

— Ах, милый мой, — снисходительно сказал трансплантолог. — Вы слишком молоды и наивны. Если вы будете мыслить категориями старинных романов, жизнь переломает вам ноги и выбросит на обочину. Вы вспомните мои слова, но будет поздно что-либо исправить. Поезжайте в колледж. Вернитесь оттуда тем, кто действительно достоин Северуса Снейпа.

— Пять лет! — с отчаянием выкрикнул Гарри. — С обычной ординатурой — восемь! А со специализированной...

— Я повторяю вам, мистер Поттер, лучше потерять восемь лет, чем всю жизнь мыть полы! Вы же не в тюрьму садитесь, право слово! Провести восемь лет в компании интересных молодых людей, найти себе массу увлечений, открыть в себе специалиста... Спросите любого, это лучшие годы, студенчество! Да не расстраивайтесь вы так, Гарри. Погодите, я угощу вас чашкой чая.

Он вскочил с кресла с легкостью эльфа и направился в смежную комнату. Гарри проводил его тоскливым взглядом и отодвинул лежащие на столе документы. Очевидно, движение было слишком резким. Бумаги коснулись компьютерной мышки, и стоящий на столе монитор вышел из энергосберегающего режима.

Гарри скользнул равнодушным взглядом по вспыхнувшему экрану: трансплантологи имели точно такую же базу данных пациентов, как и кардиохирурги. Все операции протоколировались в виде снимков, видеоклипов и включали в себя полную информацию о пациентах.

«Том Марволо Риддл, — прочел он. — Диагноз: дилатационная кардиомиопатия, терминальная стадия». Далее следовали столбцы цифр.

Внимание молодого человека привлекло другое: в верхнем углу экрана светился зеленый квадрат. В подобное «окошко» Люпин вносил внутренние коды плановых операций. В зеленом квадрате жирным шрифтом чернели цифры «31.12». Пробежав взглядом по экрану, Гарри обнаружил дату предстоящей операции: тридцать первое июля.

«Мой день рождения», — некстати вспомнил он.

Он испуганно отодвинулся от стола, моля всех святых, чтобы монитор погас прежде, чем Малфой вернется с чаем.

Трансплантолог явился достаточно быстро. К счастью, он уселся на прежнее место, откуда экран был не виден.

— Вы еще не надумали подписывать? — осведомился господин Малфой и протянул Гарри чашку. — Поверьте мне, у вас нет вариантов. Если бы вы были моим сыном, я бы посоветовал то же самое.

— Я вам верю, — безрадостно сказал Гарри. Он чувствовал, что собеседник не кривил душой. И все же юношу точил червячок сомнения: неясно, по какой причине Малфой вдруг начал ему симпатизировать.

Чаю не хотелось, но Гарри не спеша отпил пару глотков, выжидая, пока монитор вернется в энергосберегающий режим.

— Есть категория людей, априори не способных любить, — промурлыкал Малфой, разглядывая Гарри, как жука на булавке. — Не знаю, известно ли вам, что Северус вырос в крайне неблагополучной семье. Его отец был пьянчугой и мразью. Он напивался, избивал жену и сына, пока, наконец, забил жену до смерти, и несчастная умерла от внутреннего кровотечения, не доехав до больницы. Подлеца посадили, но он умудрился попасть под амнистию и вскорости вернулся, оттачивать кулачное мастерство на сыночке...

Чашка в руках Гарри тонко задрожала на блюдце.

— Я не знал, — прошептал он.

— Вот-вот. Вы вообще не знаете, с кем связались. Северус тоже умеет быть жестоким... когда захочет, — сладким, как патока, голосом, произнес Малфой.

— Он не жестокий, — взволнованно сказал Гарри. — Он очень добрый, сэр.

Трансплантолог насмешливо фыркнул.

— Добрый Северус решил от вас избавиться. Вы настолько наивны, что...

Он не договорил. Дверь кабинета распахнулась без стука. В комнату широким шагом вошел анестезиолог Вебер.

— О-о, у нас гости, — сказал он, мазнул равнодушным взглядом по лицу Гарри и тут же повернулся к хозяину кабинета.

«У нас?» — мысленно удивился Гарри. Впрочем, долго удивляться не довелось.

— Мистер Поттер, не буду вас задерживать, — любезно сказал господин Малфой.

Гарри вскочил и поспешно собрал документы со стола.

— Спасибо, сэр. Я...

— Да. Вы. Подумаете и всё подпишете, — с нажимом сказал трансплантолог. Он встал, уступая кресло Веберу, и собственническим жестом потрепал прекрасного Париса по плечу.

— Будем надеяться, я вас убедил. Вернетесь повзрослевший, поумневший, возмужавший, — напоследок сказал Малфой, провожая санитара к двери. — Северус за вами ползать будет. Всего доброго, Гарри.

— До свиданья, сэр, — грустно сказал Гарри, как никогда ощущая себя глупым, невзрачным и никому не нужным.

* * *

Дверь в палату интенсивной терапии была приоткрыта. Гарри различил гул голосов, еще не войдя внутрь.

«Умер, — со страхом подумал он. — Или консилиум».

К его удивлению, пастор Дамблдор не только не умер, но был жив настолько, что принимал гостей. Палата была запружена журналистами в небрежно накинутых халатах. То и дело щелкали яркие вспышки камер.

Гарри остановился в дверях, не веря своим глазам.

Альбус Дамблдор восседал на функциональной электрической кровати, аки Моисей на горе. Его лицо лучилось улыбкой, щеки разрумянились, как у рождественского Санты. К пасторскому ложу прильнула маленькая женщина в розовом платье, символически прикрытом халатом. Госпожа Долорес Амбридж и пастор Альбус позировали фотографам и журналистам, как молодые голубки.

— В кадре капельница, — сказал кто-то.

— Убрать, — распорядилась Амбридж.

Гарри бросил взгляд на ее ноги: бахил не было и в помине. Впрочем, бахилы бы наверняка порвались острыми шпильками, отстраненно подумал санитар Поттер.

В углу палаты сидел доктор Уизли с нехорошим выражением лица.

— Освещение достаточное? — беспокойно спросила госпожа Долорес.

— Превосходное, мадам, — вежливо отозвался видеооператор. — Продолжим?

Судя по всему, Гарри вновь посчастливилось присутствовать на интервью.

— Какова ваша точка зрения на вопросы воспитания молодого поколения, господин Дамблдор?

Пастор Альбус степенно огладил бороду.

— В последнее время в обществе наблюдаются все признаки духовного распада, — авторитетно заявил он. — Молодые люди не ведают различия между добром и злом, слово «праведность» вызывает у них скептическую улыбку. А ведь откуда произошло это слово, господа? Разве не от слова «правда»?

Госпожа Долорес одобрительно кивнула и улыбнулась в камеру, кокетливо поправив халат на плече.

— Но наша молодежь не хочет жить по правде! — продолжил пастор, мало-помалу впадая в гнев. — Ей нужна ложь, самообман, пьянство, наркотики и нездоровый секс! Недавно мы с Долорес обсуждали демографическую ситуацию в Великобритании... Воистину, мы на пороге последних дней! Народ вымирает! Какое будущее ждет нашу нацию? Засилье азиатов и выходцев из Африки, в то время как коренные жители канут в Лету! Даже в этом отделении одни иностранцы! — выкрикнул пастор и закашлялся.

Помощник статс-секретаря протянула будущему жениху стакан воды. Альбус Дамблдор отпил глоток и продолжил с возросшим энтузиазмом:

— Спросите меня, почему? — вопросил он неведомо кого и тут же бросился в атаку. — Для молодых людей нынче не в моде старые добрые моральные ценности! О каком воспитании речь? Вы только поглядите, как поощряется гомосексуализм! В моей юности это было зазорно, ибо грех! А посмотрите, как распустились молодые сейчас! Не только считают незазорным, а и пропагандируют! Надо принять закон, запрещающий про... — он опять закашлялся.

— Пожалуйста, не волнуйтесь так, господин Дамблдор, — сказал кто-то из журналистов.

— Как же не волноваться? Куда ни глянь, всюду геи! — яростно выплюнул пастор.

Санитар Поттер попятился к двери.

— Мы намерены поднять этот вопрос в Министерстве Образования, — перехватила инициативу Долорес Амбридж, видимо, давая жениху возможность отдышаться. — Полагаю, наш союз с Альбусом принесет народу добрые плоды.

— Эта больница буквально кишит... — не унимался пастор.

Белокурая дама с камерой повернула голову, и Гарри с ужасом узнал в ней давешнюю корреспондентку «Дэйли Экспресс», автора книги о Северусе Снейпе.

При виде санитара Поттера алые губы женщины растянулись в плотоядной улыбке. Гарри метнулся к двери, но было поздно: вспышка фотоаппарата молниеносно выхватила его взволнованное испуганное лицо, растрепанные волосы и широко распахнутые зеленые глаза. Впрочем, достоинства снимка Гарри еще предстояло оценить.

_____________________________________________________________________________________________________

* Пентонвилль — мужская тюрьма на севере Лондона.

* * *

48. Откровение Сириуса Блэка

Гарри устало облокотился о каменный парапет набережной, еще хранящий тепло уходящего июльского солнца.

Город обволакивали мягкие летние сумерки. Воздух у реки, влажный, удушающий, тягучий, заползал в легкие, не принося облегчения. Юноше казалось, будто кто-то положил ему на грудь могильную плиту. Гарри задыхался, давился ядовитым туманом, отравленным и горьким, будто попавший на другую планету землянин, мечтающий о глотке кислорода.

Воды Темзы плескались у причала темным свинцом. По дрожащей поверхности реки скользили и переливались отражения разноцветных огней, но Гарри знал — река мертва. Так же холодна и безжизненна, как та незримая рука, что легла ему на грудь, сдавила легкие и забрала дыхание и радость. Наверное, человеку не положено много счастья. Его дают ненадолго, напрокат, с тем, чтобы потом отобрать и назначить цену. С процентами. Бог не хочет, чтобы человек наслаждался раем на земле. Бог сделал так, что…

«Не Бог, — внезапно подумал Гарри. — Это сделал я сам. Испортил. Сломал. Все, что случилось, результат моей глупости».

Эта мысль неожиданно принесла ему облегчение. Нельзя направить суровую руку Господа. Нельзя вырвать когти злодейке Судьбе, вцепившейся в горло. Но свои собственные ошибки можно исправить, если понять, почему они случились, с неожиданной ясностью понял он.

«Никто не вправе решать за меня, — он медленно побрел вдоль набережной, ощущая, как мертвая рука, стиснувшая сердце, постепенно ослабляет хватку. — Северус сказал, я должен рассуждать сам. Не верить всему, что говорят. Не сваливать всё на Бога, бесов или злой рок. Никто не должен делать за меня выбор. И даже если выберу неверно и ошибусь… то я не буду никого винить».

Гарри вдруг почувствовал, что дышит. Воздух на набережной вдруг стал пронзительно чистым, пьяняще-нежным, теплым, ласкающим кожу приятным ветерком.

«Я свободен выбирать. Это моя жизнь, и она у меня одна. Никто. Никогда. Не будет больше. Решать. За меня».

Он посмотрел на утопающий в огнях город, окутанный призрачными сумерками.

«Я остаюсь. Пусть хотя бы для того, чтобы дышать одним воздухом с тобой, Северус. Ходить по тем улицам, где ходишь ты. Смотреть на небо, на которое ты смотришь. Ты не запретишь мне этого, Северус Снейп. Не запретишь мне тебя любить. Я выбрал это сам. Это мое желание, моя воля и мое решение».

Гарри сунул руку в карман джинсов и до боли сжал в кулаке маленький обломок гранита. «Волшебный Камень» цвета кармина, подаренный Евой.

Видимо, Камень и впрямь обладал волшебством: Гарри показалось, что от прикосновения к истертым граням странный холодок побежал по руке и коснулся сердца, превращая его в твердый гранит.

* * *

Из печально-гордых размышлений его безжалостно вырвал звонок мобильного. Сердце Гарри, вмиг раздумавшее быть суровым куском минерала, подскочило и затрепетало в надежде услышать голос дорогого друга. Увы, это оказался всего-навсего доктор Блэк.

— Ты мне звонил? — не удосужившись поздороваться, спросил он.

— Да, — без энтузиазма ответил Гарри. — Хотел сказать, что случайно узнал, кто реципиент. Если вам это еще интере…

— Ни слова больше! — шикнул бывший хирург. — Ты на работе?

— Нет, я рядом с клиникой… э-э… На набережной.

— Кафе «Неро» знаешь? — голосом матерого заговорщика спросил Блэк. — Я там. Подтягивайся, Поттер, — прошипел он и оборвал связь.

* * *

Доктор Блэк определенно делал успехи в тонком искусстве маскировки. Войдя в кафе, Гарри растерянно огляделся. Народу было немного, но никого, даже отдаленно напоминающего Сириуса Блэка, не было видно. Внезапно за дальним столиком в углу взметнулась чья-то худая рука. Гарри подошел ближе и с недоверием уставился на поманившего его посетителя.

Доктор Блэк был в совершенно новом амплуа. Престарелого байкера сменил подозрительного вида люмпен-пролетарий, в отвратительной твидовой кепке с козырьком, клетчатой рубашке и джинсовом комбинезоне, из нагрудного кармана которого торчал гаечный ключ. На столе перед пролетарием пенилась объемистая кружка пива.