— Вот потому он и попросил подежурить, что пусто, — пожал плечами Блейз.

— У него своих санитаров хватает, почему ты? — возмутился Гарри.

— Значит, не хватает, — упрямо сказал Блейз. — У Малфоя маленькое отделение, и народу там немного, не то, что у Снейпа. И заплатить обещал, — он подмигнул Гарри и улыбнулся, эффектно блеснув зубами.

Мимо, как ядро, выпущенное из пушки, пронесся доктор Бэгмен.

— Забини, вам заняться нечем? — на ходу произнес он, метнув на санитара осуждающий взгляд: молодой человек превратил швабру в «лошадку» и совершал на ней непристойные телодвижения.

— Потом поговорим, — вздохнул Блейз, подхватил ведро и швабру и ретировался в какую-то подсобку.

Гарри остался стоять посреди коридора. Очнувшись от задумчивости, он направился к новой палате Альбуса Дамблдора, снедаемый страхом и любопытством. Последнее пересилило, и юноша отважился открыть дверь в новую пасторскую обитель и осторожно заглянуть внутрь.

Его взору предстала на редкость мирная картина: старики играли в шахматы на койке Альбуса Дамблдора.

— Гарде, — услышал Гарри довольный голос пастора.

Длинноволосый старик в больничной пижаме покрутил в руках белую пластиковую фигурку.

— Мадам Долорес, — сказал он, с задумчивой улыбкой разглядывая ферзя.

Дамблдор оторвал взгляд от шахматной доски и заметил застывшего в дверях санитара. На лицо пастора легла тень неудовольствия.

— Гарри, — буркнул он. — Не стой в дверях.

Юноша с робкой улыбкой приблизился к старикам и растерянно кивнул обоим.

— Поглумиться пришел? — сурово вопросил пастор. — Геллерт, это Гарри, мой бывший ученик.

— Твой бывший ученик... — эхом повторил Гриндевальд, разглядывая Гарри восхищенным мечтательным взглядом.

Гарри смутился и покраснел.

— Ничему я его не научил, — проворчал Дамблдор. — Только время потерял. Ничего, мой мальчик, жизнь тебя научит. Еще хлебнешь горя, раз уж не внял моим словам в свое время. Я желал тебе добра.

— Я знаю, сэр, — Гарри опасливо покосился на откровенно разглядывающего его Гриндевальда. — Мне жаль, что... — он замялся и покрасней еще сильней, досадуя, что не может толком выразить свою мысль. — Я читал статью в «Дэйли Экспресс», — только и смог сказать он.

Пастор с досадой махнул рукой.

— Это должно было случиться, раньше или позже, — он сгреб шахматы с доски себе на живот и со стуком перебросил в коробку. — Если тебя ничему не научили мои проповеди, то может, наведет на размышления моя история, мой мальчик, — невесело сказал Дамблдор.

— Чему научит? — недоуменно спросил Гарри. — Меньше общаться с корреспондентами?

— Альбус, я ДОЛЖЕН его нарисовать! — внезапно воскликнул Гриндевальд. Он вскочил с постели, извлек из недр больничной тумбочки какой-то блокнот и карандаш и уставился на Гарри с видом оценщика на аукционе.

Уши Гарри запылали еще сильней.

— Не смущай мальчика, Геллерт, — не слишком сурово сказал пастор и вновь повернулся к Гарри. — Чему может научить мой пример? — он задумчиво прищурился. — Одной простой вещи. Таких, как ты, никогда не примет общество. Что бы ты ни делал, что бы ни говорил, как бы ни был талантлив и умен. Общество осудит тебя, забросает камнями и оплюет. Ты никогда не сможешь себя уважать, никогда не осмелишься поднять глаза и честно посмотреть в лицо людям. Будешь скрываться и лгать, как я, как Геллерт, как многие другие. Нет прощения Господнего для мужеложцев, не наследуют они Царствия Небесного, и жизнь их на земле — сплошной ад.

Слова пастора отозвались в сердце юноши волной протеста.

— Ад — у вас в голове, мистер Дамблдор, простите за сравнение. Вы сами себя осудили и вынесли приговор.

— Глупый мальчишка, — покачал головой пастор. — Ты еще не жил. Тебя не травили, не гнали. Веру в Бога ты сменил на какие-то нелепые идеалы. Когда тебя истолчет, измелет в муку ступа жизни, вспомнишь мои слова, мой мальчик. Нет и не было божьего благословения для нас, и не будет никогда.

Гарри нервно запустил пятерню в волосы.

— Главное, чтобы я не осуждал себя сам. А божье благословение... приходит через любовь. Я так думаю, сэр, — вежливо прибавил он.

— Похоть это, а не любовь, — буркнул пастор.

Гарри перевел взгляд с одного старика на другого.

Сидя по-турецки на своей койке и высунув от усердия язык, Гриндевальд увлеченно черкал карандашом в блокноте, время от времени окидывая Гарри восторженным взглядом блекло-голубых глаз.

— Похоть? — задумчиво переспросил юноша. — Не думаю. Среди мужчин и женщин куда больше похоти. А общество... оно состоит из людей. Мы — тоже часть общества. Но вы сами поддержали тех, кто готов осуждать вас, сэр. Вы осуждаете себя. Разве это не самоубийство?

Дамблдор сдвинул кустистые брови к переносице.

— Это суд совести, мой мальчик. Я не лгал в своих интервью. Порок должен быть наказан. И если воля Господа на то, чтобы сделать это руками людскими, то так тому и быть. Строгость к себе, самодисциплина, самоотречение, битва с дьяволом-искусителем в своем сердце — вот истинные пути к Богу. Я и Геллерт виновны пред Господом за давний грех. И искупать его будем до конца дней своих. А духовную любовь и дружбу Отец благословляет, — прибавил он, окинув мрачно-удовлетворенным взглядом Гриндевальда. — Тебе повезло, мой мальчик, что Геллерт молчит, когда рисует, — усмехнулся он.

Гарри вздохнул, не зная, что сказать, в глубине души подозревая, что пастор вполне мог бы быть соседом Геллерта в палате Тэвисток Клиник.

— Скажите, сэр... Вы счастливы? — неожиданно для себя самого спросил он, разглядывая изборожденное морщинами лицо Дамблдора.

— О, да, — ответил вместо пастора Геллерт Гриндевальд.

Гарри с опасением покосился на безумного художника: вероятно, тот сейчас рисовал его в виде очередного беса, с дрожью подумал он.

— Пустая болтовня, — пробурчал Дамблдор. — Любовь, счастье... Выдумки поэтов. Лишь у Отца смиренные дети познают любовь, прощение и счастье.

Он замолчал, задумчиво разглядывая Гарри и машинально поглаживая бороду.

— Сожрут тебя, Гарри, если не будешь сильным и хитрым, как твой Снейп.

— Он умеет летать, — вдруг сказал Гриндевальд, не отрывая взгляда от своей картины.

Гарри боязливо приблизился к его койке и вытянул шею, пытаясь рассмотреть рисунок.

Пастор обеспокоенно заворочался в постели.

— Гарри, иди к себе. Если он дорисовал, сейчас болтать начнет, — предупредил он.

Открыв рот, Гарри глядел на рисунок Гриндевальда.

Бесов не было.

На картине, как древнегреческий Икар, взлетал в небо обнаженный юноша с крылом вместо руки.

* * *

— Ты говоришь, не стыдиться себя, — задумчиво сказал Гарри, разлегшись на кабинетном диване и рассматривая из-под ресниц спину дорогого друга в хирургическом костюме. Склонившись над столом, Северус заполнял очередной протокол операции. — А я как иду по отделению, мне мерещится, что каждый, кто на меня смотрит, про себя смеется и думает: «Вот идет любовник профессора Снейпа».

Северус перестал писать.

— Ты стыдишься меня? Или себя? — негромко спросил он, не оборачиваясь.

— Не тебя, нет, — поспешно сказал Гарри. — Я хотел сказать... я чувствую, что они что-то нехорошее обо мне думают. Осуждают, что ли, — прибавил он.

Северус резко повернулся в кресле.

— Очередная пасторская проповедь выбила тебя из колеи? — безрадостно поинтересовался он. — Мы только вчера говорили о стыде. Не приписывай людям свои фантазии, Гарри. Если ты осуждаешь себя за то, что ты со мной, так и скажи, — с холодком прибавил он.

Гарри подскочил на диване.

— Нет! Ты не понял! Просто на работе... некрасиво целоваться по углам. И так далее, — слегка покраснел он. — А когда я сюда иду... крадусь, как грабитель... И еще в такое время, — он покосился на настенные часы: электронный циферблат высвечивал цифру двадцать три сорок.

— А мне кажется, Дамблдор успел впрыснуть свежего яду тебе в душу, — буркнул Северус, вновь принимаясь за писанину. — Осуждение в глазах общества, неприятие большинства... Наслушался. Не ходи к нему, Кит. Он обрек себя на страдания и хочет, чтобы и другие последовали его примеру.

Гарри беспокойно заерзал на диване.

— Северус, я не согласен с тем, что говорит Дамблдор, но все-таки... разве мы не другие? Мы какие-то не такие, как все, — почти жалобно сказал он.

Северус отложил в сторону ручку и медленно развернулся в кресле. Антрацитовые глаза впились в зеленые проницательным и немного насмешливым взглядом.

— Я не намерен жить, как все, — несколько высокомерно сказал он. — А наше отличие от других, мистер Поттер, очень и очень простое: мы не принимаем мир женщин в той полноте, в которой принимает его большинство. Я не психолог, чтобы определить, благодаря каким обстоятельствам моей биографии это произошло, но факт остается фактом: я принял для себя то, что мне нравится, и отказался от того, что показалось мне неприемлемым. Ни я сам и ни кто другой не вправе осуждать меня за мой выбор.

— Я не имею ничего против женщин, — взволновался Гарри. — Я дружил со многими девочками... даже больше, чем с парнями!

Северус ухмыльнулся.

— Меня это не удивляет, — мягко сказал он, разглядывая Гарри и улыбаясь. — Но не в этом дело, мистер Поттер. Не думайте, что я никогда не пытался проанализировать свое отношение к женскому полу.

Глаза Гарри заблестели от любопытства.

— И что?

— И ничего хорошего, — буркнул Северус.

Гарри сдавленно хихикнул.

— Вот и я так.

Северус бегло просмотрел заполненный протокол и сунул документ в ящик стола.

— Иди сюда, — позвал Гарри, похлопав по дивану. — И шапку сними хотя бы. Ненавижу эту твою шапку! И свою тоже, — буркнул он, сердито ткнув кулаком в санитарскую шапочку.

Дорогой друг перебрался на диван и положил руку ему на колено.

— Не думай, что я никогда не пытался понять, чем обусловлен мой выбор, — отстраненно сказал Северус. — Думаю, я отказался от женщин сознательно. Но, глядя на тебя... я не мог бы сказать то же самое, — прибавил он, улыбаясь.

— Отказался сознательно? — вытаращил глаза Гарри. — Почему?

Северус обхватил руками голову и невидяще уставился в пол.

— Я был с ними неоправданно жесток, — негромко ответил он. — Так же, как и мой отец. Есть вещи, которые невозможно вытравить из своего сердца. Отец убил мою мать.

Гарри проглотил тяжелый ком в горле.

— Я знаю, — прошептал он. — Малфой... мне сказал.

Северус недовольно поморщился.

— Убью болтуна, — буркнул он. — Видишь ли, Кит, моя мать была тихая, робкая и... невероятно упрямая женщина. Она постоянно изменяла отцу. Тот прекрасно знал об этом, дразнил, пока был трезв, но напившись, избивал до полусмерти. Она отряхивалась, как облитая помоями кошка, и вновь бежала к другому... У нас был сосед, отец знал, что мать к нему ходит... Самое смешное, папаша ежедневно сиживал с этим соседом в пабе, спокойно напивался и ни разу не сказал ему дурного слова. Но, вернувшись домой... — он провел ладонью по лицу, словно стирая воспоминания, и замолчал.

— Я пытался ее защищать, сколько себя помню, — сказал он после паузы. — Но ей было все равно. Ее душа была не со мной и не с отцом. Мать жила в мире своих фантазий, своих страданий... Мы оба были ей не нужны, — с горьким спокойствием сказал он.

Гарри сжал его пальцы горячей ладонью.

— Ну и что, пусть даже изменяла... У меня вообще никакой мамы не было.

Северус пригладил кончиками пальцев его растрепанный чуб.

— У тебя была тетя. Может быть, куда более похожая на мать, чем моя... Конечно, мне трудно судить. В любом случае, те женщины, которые были рядом с нами, когда мы были детьми, не способствовали любви и приязни к загадочному женскому миру, — хмуро сказал он. — Сначала я не задумывался об этом, но потом, по прошествии многих лет, понял для себя одну вещь...

Гарри затаил дыхание. Северус откинулся на спинку дивана и закрыл глаза.

— В каждом из нас живет человек другого пола, — медленно сказал он. — В душе каждого мужчины живет женщина, в душе каждой женщины скрыт мужчина. Думаю, это природно и правильно, и несчастлив тот, кто осуждает в себе душу другого пола. Те, кто не смог смириться с человеком противоположного пола внутри себя, не смог полюбить его, отворачиваются от них в реальной жизни. Все проблемы внутри, а не снаружи, Кит. Начинай любые поиски с себя самого. Я много лет не мог освободиться от чувства вины за мать... Будто это я, а не отец, убил ее. И уже будучи взрослым, понимая, что это не так, долго не мог избавиться от отчуждения и агрессии к женщинам, будто не только я виноват, а и она, сломалась, предала, умерла... — прошептал он, не открывая глаз.

Гарри повалился к нему на грудь и обхватил руками за шею.

— Разве ты виноват! Ну их, женщин! Они непонятные! Ты не должен себя обвинять!

Северус прижал его к себе.