Фараон обратился к посланнику и жезлом дал тому знак. Посланник вышел на два шага вперед и остановился перед троном.

— Прочти им это послание, — велел фараон.

Посланник развернул письмо, которое держал в руках, и начал читать звучным и выразительным голосом:

— От принца Канеферу, губернатора земель Нубии, Посланнику Бога на земле фараону Египта, свету солнца, тени повелителя Ра, покровителя Нила, владыки Нубии и горы Синай, хозяина восточной и западной пустыни.

Мой повелитель, с огорчением довожу до ушей твоей священной особы печальные новости о вероломных и нечестных действиях, коим подверглись территории короны в пограничной полосе Южной Нубии. Мой повелитель, веря в договор, заключенный между Египтом и племенами Маасаи, веря в нерушимое спокойствие, крепнущую безопасность, установившуюся после заключения упомянутого договора, я приказал отвести на главные базы многие гарнизоны, размещенные в пустыне. Сегодня ко мне явился один офицер пехоты из гарнизона и сообщил, что вожди племен сломали на части жезл повиновения и отказались от своих клятв. Среди ночи они, словно воры, напали на гарнизонные казармы и учинили там беспощадную бойню. Наши воины отчаянно сражались с силами, в сто с лишним раз превосходившими их, пока доблестно не сложили головы все как один на поле брани. Племена опустошили все кругом, затем двинулись в северном направлении к земле Нубии. Я считал благоразумным не слишком рассредоточивать ограниченные силы, имеющиеся в моем распоряжении, и направил все усилия на укрепление наших оборонительных сооружений и крепостей, с тем чтобы задержать наступающего врага. К тому времени, когда это письмо дойдет до тебя, наши войска уже придут в столкновение с головными отрядами нападающей стороны. Я жду приказов повелителя и остаюсь во главе своих воинов, сражаясь за нашего повелителя фараона и Египет, мою родину.

Посланник закончил читать письмо, но его голос продолжал звучать во многих сердцах. Глаза губернаторов горели, из них летели искры, неожиданное волнение прокатилось по их рядам. Что же касается жрецов, те, сдвинув брови и храня бесстрастные лица, превратились в застывшие статуи, восседавшие в безмолвном храме.

Фараон выдержал паузу, ожидая, пока оцепенение достигнет высшей точки, затем произнес:

— Вот таково содержание этого письма, ради которого я созвал вас на совет.

Губернатор Фив оказался самым ревнивым среди фанатично преданных людей. Он встал, склонил голову в знак приветствия и сказал:

— Мой повелитель, это воистину важное послание. Единственным ответом на него может стать объявление собирать войско.

Его слова нашли радостный отклик в сердцах губернаторов. Встал губернатор Амбуса:

— Мой повелитель, я поддерживаю это мнение. Есть только один ответ — немедленный сбор войска. Разве можно поступить иначе, если на наших братьев за южной границей наседает враг? Хотя они стойко обороняются, мы не должны бросить их в беде и медлить с оказанием помощи.

Ани раздумывал о том, как это может сказаться на сфере его влияния.

— Если эти варвары опустошают землю Нубии, то они, без сомнения, начнут угрожать нашим границам.

Губернатор Фив вспомнил свою давнюю точку зрения на эту проблему и надеялся, что сейчас она придется к месту:

— Мой повелитель, я всегда стоял на том, что царство должно держать крупное постоянное войско, дабы фараон мог выполнить свои обязательства, беречь наше благополучие и владения за границами.

Среди всех командиров рос энтузиазм, многие из них требовали приступить к сбору войска. Другие воздавали хвалу принцу Канеферу и нубийскому гарнизону. Некоторые губернаторы были глубоко уязвлены и говорили фараону:

— Мой повелитель, мы считаем, что неуместно отмечать праздник в то время, когда смерть нависла над нашими храбрыми братьями. Позволь нам удалиться и заняться сбором войска.

Фараон молчал, ожидая, что скажут жрецы. Те также молчали, пока не улеглось напряжение. Когда гомон среди губернаторов наконец стих, верховный жрец из Птаха встал и с поразительным спокойствием сказал:

— Мой повелитель, позволь мне задать вопрос посланнику его величества принца Канеферу.

— Жрец, позволяю тебе задать вопрос, — холодно откликнулся фараон.

Верховный жрец из Птаха повернулся к посланнику и спросил:

— Когда ты покинул земли Нубии?

— Две недели назад, — ответил посланник.

— И когда ты прибыл в Абу?

— Вчера вечером.

Верховный жрец обратился к фараону:

— Владыка и Боготворимый царь, этот вопрос действительно весьма запутан, ибо уважаемый посланник вчера принес нам с юга весть, будто вожди Маасаи подняли бунт. Однако в тот же день из самых дальних концов юга прибыла делегация старейшин племен Маасаи, дабы выразить нашему повелителю глубокую благодарность за процветание и мир, которыми он осчастливил их. Сейчас нам крайне важно выслушать того, кто сможет пролить свет на эту тайну.

Это заявление прозвучало странно, к тому же никто не ожидал такого поворота. Оно вызвало немалое удивление и недоумение. Все судорожно качали головами, губернаторы и жрецы вопросительно и вызывающе переглядывались, а принцы шептались между собой. Софхатеп лишился дара речи от удивления и с полным отчаяния выражением лица уставился на своего повелителя. Он заметил, как рука фараона тверже вцепилась в жезл и сжала его так сильно, что на его предплечье выступили вены, а лицо побледнело. Первый министр опасался, как бы фараоном не завладел гнев, и спросил жреца:

— Кто вам сообщил об этом, ваше святейшество?

— Я видел их собственными глазами, мой первый министр, — спокойно ответил жрец. — Вчера я посетил храм Сотис, и его жрец представил мне делегацию темнокожих мужчин, которые утверждали, что являются вождями племен Маасаи и явились осуществить ритуалы покорности фараону. Они провели ночь в храме в качестве гостей высокого жреца.

— Разве они не из Нубии? — спросил Софхатеп, но высокий жрец был непреклонен: — Они назвались вождями Маасаи. Как бы то ни было, среди нас есть один человек — командир Таху, он не раз сражался с Маасаи и знает их вождей. Если повелитель милостиво соизволит приказать, чтобы этих вождей пригласили в его священный двор, тогда их свидетельства, возможно, снимут с наших глаз завесу недоумения.

Фараоном явно завладели страх и гнев, однако у него не было и отдаленного представления о том, как уклониться от предложения высокого жреца. Он чувствовал, что все обратили пристальные взоры на него в тревожном ожидании. Наконец фараон обратился к одному из своих распорядителей:

— Отправляйся в храм Сотис и пригласи вождей, пришедших в нашу страну.

Распорядитель послушно удалился, все стали ждать, с их лиц еще не сошло выражение оцепенения, каждый с трудом сдерживал желание спросить соседа о том, что тот думает. Софхатеп испытывал тревогу и предчувствовал недоброе, в его голове все время возникали различные мысли. Он видел обращенные на себя тревожные и недоуменные взгляды повелителя, которому глубоко сочувствовал в этот страшный час. Минуты тянулись нестерпимо медленно, будто их вырывали из их собственной плоти. Со своего трона фараон взирал на обеспокоенных губернаторов и жрецов, сидевших с опущенными головами. По глазам повелителя было видно, что он с трудом скрывает чувства, обуревавшие его сердце. Вдруг всем показалось, будто издалека донесся какой-то шум. Каждый из присутствующих в душе вел диалог сам с собой, теперь все напрягли слух, пока гул приближался к площади, соседствовавшей с дворцом. Там слышался гул толпы, радостно выкрикивающей приветствия. Она приближалась, возгласы становились громче и звучали все чаще. Казалось, будто они наполняют зал, сливаются воедино, становятся неразличимы. Но пока знатных людей, собравшихся в зале, от толпы отделяла огромная дворцовая площадь. Фараон приказал одному из распорядителей выйти на балкон и выяснить, что явилось причиной нарушения спокойствия. Тот удалился и через некоторое время появился снова. Наклонившись к уху фараона, он сообщил:

— Толпы простолюдинов заполняют площадь, они обступают повозки, на которых приехали вожди.

— И чего они желают?

— Они приветствуют верных друзей с юга и мирный договор.

Тут распорядитель смиренно умолк, затем прошептал:

— Мой повелитель, они славят инициатора этого договора — Хнумхотепа.

От негодования лицо фараона побледнело, он чувствовал, что чей-то злой умысел загоняет его в угол. Он задавался вопросом, как можно призвать народ, чествующий вождей Маасаи и славящий мирный договор, отправиться на войну с теми же Маасаи. С растущим раздражением и отчаянием фараон ждал появления высокопоставленных лиц.

Офицер стражи объявил о прибытии вождей племен, и дверь широко распахнулась. Делегация вошла во главе с главным вождем. Всего было десять мужчин, рослых и обнаженных, если не считать набедренных повязок, их головы украшали венки из листьев. Они все пали ниц и ползли вперед, пока не достигли порога трона, затем поцеловали землю перед фараоном. Фараон протянул им свой жезл, и каждый покорно прильнул к нему губами. Фараон разрешил им встать, вожди благоговейно поднялись, после чего их глава сказал на египетском языке:

— Священный повелитель, фараон Египта, божество племен, мы явились в твое жилище, чтобы выразить нашу покорность и верность, воздать хвалу за милости и благословение, которыми ты одарил нас, ибо благодаря твоему расположению мы едим вкусную пищу, пьем чистую и благоухающую воду.

Фараон поднял руку и благословил их.

Все лица повернулись к фараону, ожидая, что он пожелает узнать, какие новости вожди принесли из своей страны.

— К каким кланам вы принадлежите? — спросил испытывающий горечь поражения фараон.

— О священный повелитель, — ответил глава, — мы — вожди племен Маасаи и молимся за твое величие и славу.

Фараон молчал какое-то время и решил не задавать вопрос о том, сколько людей за ними стоит. Ему окончательно надоело это место и все, кто здесь находились.

— Фараон благодарит преданных и верных слуг и благословляет их.

Он величественно протянул жезл, и вожди снова поцеловали его. Затем они начали осторожно пятиться назад, согнувшись в три погибели. Их лбы чуть не касались земли.

В груди фараона закипел гнев, в душе он с болью почувствовал, что выстроившееся перед ним духовенство нанесло ему смертельный удар в ходе тайного сражения, постижимого только ему и им. Негодование фараона нарастало и вырвалось наружу, когда он, разгневанный своим поражением, заявил тоном, не допускавшим возражений:

— Я располагаю посланием, правдивость которого не подлежит сомнению. Подчиняются ли восставшие племена этим мужчинам или нет, одно не вызывает сомнений: вспыхнул бунт, там имеются повстанцы и наши войска окружены.

Губернаторы, не утратившие энтузиазма, снова оживились. Губернатор Фив сказал:

— Мой повелитель, твоими устами говорит божественная мудрость. Наши братья ждут подкреплений. Нам не следует тратить время на обсуждения, раз истина смотрит нам прямо в глаза.

— Губернаторы, — страстно заговорил фараон, — я сегодня освобождаю вас от участия в празднике Нила, ибо перед вами стоит более возвышенная задача. Возвращайтесь в свои провинции и соберите вооруженных людей, ибо каждая потерянная минута нам дорого обойдется.

Сказав эти слова, фараон встал, давая тем самым понять, что встреча окончена. Все тут же поднялись и почтительно склонили головы.

Бунт

Фараон направился к своему личному крылу и пригласил к себе двух верных советников — Софхатепа и Таху. Они тут же явились, ибо были глубоко потрясены тем, что произошло, и не питали ни малейших иллюзий относительно того, что ситуация чревата опасностями. Как они ожидали, фараон был вне себя от гнева и, шагая от стены к стене, метал громы и молнии. Вдруг, увидев, что советники стоят рядом, он искоса взглянул на них и, гневно сверкая глазами, произнес:

— Измена. Я чувствую, что в этом затхлом воздухе витает подлая измена.

Таху тянул с ответом, затем сказал:

— Мой повелитель, хотя я со своей стороны допускаю некоторый пессимизм и опасения, чутье не наводит меня на столь серьезное предположение.

Фараон впал в исступление, стал топать ногами, кричать:

— Как здесь оказалась эта проклятая делегация? И почему сегодня? Именно сегодня, а не в другой день?

Софхатеп, не в силах вырваться из плена собственных мыслей и предчувствий, высказал предположение:

— Я спрашиваю себя, не могло ли произойти досадное и странное совпадение?

— Совпадение? — в страшном гневе вопрошал фараон. — Нет! Нет! Это подлая измена. Я почти вижу предателя — лицо закрыто вуалью, голова притворно склонилась. Нет, первый министр, пришествие этих людей — не совпадение, их умышленно привели сюда, чтобы они твердили о мире, в то время как я призываю к войне. Вот так враг нанес мне страшный удар, стоя передо мной и клянясь в верности.