Темнота перед глазами продолжала кружиться пьяной каруселью. Андрей во чтобы то ни стало желал уснуть, но какая-то неясная мысль не позволяла ему забыться сном. Она мучила его, настойчиво стучалась в висках, не давая погрузиться в царство Морфея. Мысли его превращались в какие-то причудливые образы, в которых трудно было понять где грёзы, навеянные подступающим сном, а где воспоминания. Постепенно эти образы становились всё более бессвязными и вскоре он всё же уснул.

Когда Андрей открыл глаза, в комнате царил всё тот же полумрак. Язык, казалось, распух и прилип к нёбу. После неумеренных возлияний Андрей всегда страдал жесточайшим похмельем. Слабой рукой он дёрнул шнур сонетки, и вскоре в спальне появился Прохор.

— Который час? — осведомился он у камердинера, с трудом ворочая языком.

— Шесть пополудни, ваше сиятельство, — отвечал Прошка.

— Болван! — злобно буркнул Ефимовский. — Отчего раньше не разбудил?

Потянувшись всем свои гибким сильным телом до хруста во всех членах, Ефимовский поднялся. Слуга торопливо подал ему мягкий бархатный халат и поднёс стакан со сбитнем. Андрей с жадностью торопливо осушил его так, что несколько капель упали на его обнажённую грудь в распахнутом вороте рубахи.

— Меня ни для кого нет, — бросил он камердинеру и прошёл в кабинет, на ходу завязывая пояс халата.

Нынче он обещался быть в клубе, но желания ехать не было. Рассудив, что он ничего не потеряет, коли останется дома, Ефимовский принялся разбирать почту. Среди приглашений, кои он откладывал, дабы прочесть потом, когда будет настроение, нашлось письмо от матери. Андрей торопливо сломал печать и погрузился в чтение. Татьяна Васильевна подробно писала о своей жизни в деревне. Письмо её было спокойным, ежели не сказать скучным, но Ефимовский жадно вчитывался в слова, изредка улыбаясь, когда представлял себе все те простые дела, что занимали madame Соколинскую на протяжении каждого дня. Странная нежность охватывала его всякий раз, когда он получал её письма. Он не стал нынче писать ответ, отложив до утра. В двери постучал Прохор, протиснувшись бочком, с ужином на подносе, он принялся сервировать стол.

Аппетита не было. Вяло поковырявшись вилкой в тарелке, Андрей отодвинул блюдо. Прежнее беспокойство вернулось. Он попытался восстановить в памяти все события ушедшей ночи. Вряд ли его беспокойство было вызвано ночью, проведённой в борделе. Он не садился за карты, не наделал долгов, так что же не давало ему покоя? В памяти всплыло бледное девичье лицо, обрамлённое русыми кудряшками. Серо-голубые широко распахнутые глаза, которые, казалось, смотрели ему в самую душу.

"Девушка!" — оживился Ефимовский. Он встретил девушку, чьё лицо показалось ему смутно знакомым, но сколько он не пытался понять, отчего она показалась ему знакомой, память его оставалась совершенно глуха. Девица была не одна. Её сопровождал молодой человек в синем сюртуке и цилиндре, и этот щеголь, что был с ней, тоже был как-то связан с каким-то другим давнишним воспоминанием. Андрей никак не мог понять, отчего эта незнакомка так запала ему в душу? Что такого было связано с ней? В одном он был совершенно уверен: они уже встречались где-то, но где и при каких обстоятельствах, он вспомнить не мог.

Все последующие дни девица не выходила у него из головы. Он даже стал каждое утро, направляясь на службу в полк, проезжать через Адмиралтейский бульвар в надежде вновь встретить её, но более так и не видал.


***

После посещения воскресной службы в Казанском соборе Марья Филипповна пребывала в тихой задумчивости. За ужином она была чрезвычайно рассеяна, а когда Елена Андреевна поинтересовалась причинами её меланхолии, казалось не поняла о чём её спрашивают. Марья Филипповна против сложившейся у неё в последнее время привычки не стала вечером спускаться в молельню, а удалилась в свои покои. Забравшись с ногами в кресло, она взялась листать не священное писание, а свой любимый французский роман, на время позабытый.

Между страниц книги она нашла письмо Соколинского и несколько раз перечитала его. Она более не плакала, лишь грустно улыбалась, перечитывая пылкие признания Мишеля. Она постаралась восстановить по памяти его образ, но вместо Мишеля пред её мысленным взором представало лицо графа Ефимовского. Сколько бы она не гнала от себя мысли о нём, они возвращались с неизменным постоянством. Его взгляд, что так запомнился ей, пробуждал в ней странные будоражащие душу ощущения. Всё то спокойствие, коего ей удалось достичь посредством смирения и молитвы, вдруг улетучилось в одночасье. Думая о случайной встрече на Адмиралтейском бульваре, она ощущала, как кровь приливала к её щекам, а в груди теснилось нечто непонятное, огромное, отчего слёзы вдруг наворачивались на глаза.

Ночью ей не спалось. Она всё никак не могла понять, отчего Серж так рассердился на эту случайную встречу и отчего он был так зол на графа Ефимовского? Ворочаясь в постели с боку на бок и, понимая, что не уснёт, пока не получит ответы на все свои вопросы, Марья поднялась, накинула на плечи капот и выглянула в будуар. Настасьи не было на кушетке, где она обычно проводила каждую ночь. Пожав плечами, Марья Филипповна, неслышно ступая, вышла в коридор. Она знала, что Серж обыкновенно почивать ложился довольно поздно и вознамерилась поговорить с ним, пока решимость её узнать ответы на те вопросы, что не давали ей покоя, не улетучилась.

Сергей Филиппович не спал, то было понятно потому, как из-под дверей его спальни пробивался неяркий свет, стало быть, свечей ещё не гасили. Коротко постучав в двери и не дождавшись ответа, Марья ступила в комнату брата и, окинув её взглядом, замерла на пороге.

Настасья, прижав к груди шёлковое покрывало, во все глаза глядела на барышню, Серж злобно чертыхнувшись, потянулся за халатом.

— Вон пошла! — бросил Ракитин горничной, торопливо накидывая на плечи халат, пока сестра его, залившись пунцовым румянцем, отвернулась к стене.

Завернувшись в покрывало, Настасья поспешно собрала раскиданную по полу одёжу и торопливо прошмыгнула мимо барышни в коридор.

— Мари, что случилось? — шагнул к сестре Ракитин.

— Ничего, Серёжа, — ещё не оправившись от смущения, отвечала Марья. — Я пойду, пожалуй, — повернулась она к дверям.

— Постой, — удержал её за плечо Серж. — Что с тобой такое нынче? Ты сама на себя не похожа, — развернул он её к себе лицом.

— А как же Бетси? — пролепетал Марья, позабыв уже о чём желала говорить с братом.

Серж нахмурился, взъерошил густые русые кудри и густо покраснел.

— К Бетси это не имеет никакого отношения, — пробормотал он.

Марья укоризненно покачала головой. Оба испытывали неловкость от того, что произошло.

— Я всё же пойду, — шагнула к дверям Марья.

— Покойной ночи, — отозвался Ракитин.

Вернувшись в свои покои, mademoiselle застала Настасью в будуаре. Уже одетая, девка тихо всхлипывала, свернувшись калачиком на кушетке.

— Барышня, — глянула она на неё блестящими от слёз глазами, — вы меня барыне не выдавайте уж.

— Ох, Настасья, — вздохнула Марья. — Что же ты творишь, дурёха?!

— Люблю я его, — горько зарыдала Настёна.

Марья присела на кушетку и, повинуясь желанию утешить глупую, отчаянно влюблённую в её брата девушку, обняла её и привлекла к себе.

Выплакавшись, Настя шмыгнула носом и поинтересовалась не надобно ли чего барышне?

Марья отрицательно покачала головой и отправилась спать. Но вот теперь-то сон и вовсе не желал приходить к ней. Она ощущала, как кровь её быстрее бежала по жилам, а сердце билось чаще и тяжелее, стоило ей припомнить картину, что она застала в спальне брата, а более всего, когда представляла себя на месте Настасьи, а Ефимовского на месте Сержа.

Закусив губу, она уткнулась лицом в подушку. Грешные мысли смущали её покой и разум. "Как можно?! — вопрошала она саму себя. — Ведь видела его только раз! Так откуда это желание ощутить вкус его поцелуев, сладость его прикосновений?! Нет! То просто невозможно! Верно я и в самом деле распутная и порочная", — вздыхала она.

Домашние стали замечать за Марьей Филипповной некоторые странности. Она более не простаивала часами на коленях перед иконами, перестала рядиться в тёмные мрачные платья, забросила священное писание. Она то грустила, то вдруг становилась беспричинно весела, много говорила и смеялась, согласилась поехать к портнихе, дабы заказать новый гардероб. Её прогулки не ограничивались более походами в храм, теперь она с удовольствием гуляла в обществе своей тётки и матери в Летнем саду, притом Ольга Прокопьевна и Елена Андреевна замечали за ней, что она постоянно будто выискивала кого-то взглядом среди прохожих.

В середине октября в Большом театре давали оперу "Иван Сусанин". Марья, до последнего времени избегавшая всяческого участия в светской жизни столицы, вдруг изъявила желание пойти, случайно разглядев на улице афишу. Серж только руками развёл, сетуя на то, что она слишком поздно сообщила ему о своём желании.

Марья капризно надула губы, напомнив ему ту прежнюю Марью, которую он знал ещё в Полесье. Выручила Ракитина Бетси. Воспользовавшись своей дружбой с княгиней Гагариной, Елизавета Алексеевна устроила этот выход. Княгиня милостиво разрешила воспользоваться своей ложей, поскольку сама планировала в этот вечер быть в другом месте.

Вечером, облачённая в новое платье из сиреневого бархата, Марья с жемчужными серёжками в маленьких аккуратных ушках, спустилась в вестибюль, где её уже ожидал брат в, одетый в парадный мундир. Калитин позволил воспользоваться своим выездом и, заехав по пути за madame Боровской, брат и сестра Ракитины отправились в театр.

По дороге, когда экипаж проезжал по улицам, освещённым тусклым светом масляных фонарей, mademoiselle Ракитина украдкой разглядывала зазнобу своего брата. Бетси произвела на неё неизгладимое впечатление. Рядом с этой роскошной красавицей, Марья сама себе казалась блеклой и невзрачной, хотя, собираясь к выезду, она была вполне довольна тем, что видела в зеркале.

Марья впервые выезжала в театр и была очень взволновала сим фактом. В помещении театра вечером было довольно многолюдно. Зрительный зал постепенно заполнялся, и вскоре почти не осталось свободных мест. Дамы в вечерних туалетах, мужчины во фраках и парадных мундирах, блеск драгоценностей, золото и серебро эполет. От всего этого рябило в глазах. "Ярмарка тщеславия", — вспомнились Марье слова князя Урусова, сказанные когда-то очень давно. И он был совершенно прав. Сюда приходили вовсе не для того, чтобы посмотреть действо, что развернётся на сцене, но более для того, чтобы показать себя во всей красе.

Знакомые, встречаясь взглядами, улыбались и раскланивались друг с другом. Иногда улыбки эти были искренним проявлением радости от встречи, а иногда насквозь фальшивыми. Пока Марья, Серж и Бетси пробирались к ложе, что им предстояло занять этим вечером, Ракитина несколько раз останавливали. Серж охотно представлял сестру своим знакомым. Не счесть сколько раз Марье довелось услышать, сколь очаровательная сестра у Сергея Филипповича, и как рады знакомству с ней.

Ложа княгини Гагариной располагалась довольно близко к сцене и из неё просматривался почти весь зал. Расположившись в кресле, Марья Филипповна опёрлась локтями на мягкий бордюр из бархата. Представление всё не начиналось, и Марья принялась рассматривать нарядную публику, выискивая глазами того, ради кого, собственно, и предпринимался сей поход в театр.

Серж, увлечённый беседой со своей дамой, не замечал её беспокойства. Взглянув в соседнюю ложу, Марья смутилась, покраснела и более уже не осмеливалась повернуть головы. Он был так близко, совсем рядом с ней, всего каких-то несколько шагов разделяли их. Со своего места она явственно слышала его голос, тихий смех, когда он рассмеялся шутке своего приятеля.

Ефимовский не любил театр, но поддавшись на уговоры князя Анненкова, составил ему компанию. Рассматривая публику, Андрей позабыл о своей нелюбви к театру, как только разглядел в соседней ложе девушку, что вот уже две седмицы не выходила у него из головы. Она неотрывно глядела на сцену, хотя представление ещё не началось, даже не поворачивая головы в его сторону.

Заметив, что друг его вдруг умолк и пристально смотрит в соседнюю ложу Борис Анненков легонько толкнул Ефимовского в плечо.

— Сдаётся мне, что в соседней ложе представление, куда более увлекательное, чем то, что обещали нынче на сцене, — прошептал он ему на ухо.

— Коли она повернётся сейчас, — так же шёпотом отвечал Ефимовский, — она станет моей.

— Ба! — удивлённо воскликнул Анненков. — Да ты никак влюблён, Mon cher ami?

Андрей неестественно натянуто рассмеялся, чем, кажется, привлёк внимание девушки в соседней ложе. Она повернулась и, встретившись с ним взглядом, поспешно отвернулась, заливаясь ярким румянцем.