— Сестра нового адъютанта министра Чернышёва, — продолжил дразнить его Борис.

— Имя! Чёрт тебя возьми, Борис! Имя! — поднялся с кресла Ефимовский.

— Mademoiselle Ракитина, — развёл руками Анненков. — Более ничего узнать не удалось.

— Более и не нужно, — нахмурился Ефимовский, усаживаясь обратно в кресло.

" Во истину, fatale beauté. Ежели она та самая, то я и знать ничего не хочу о ней!" — ощущая, как его нетерпение и предвкушение знакомства сменяются раздражением и злобой, думал он.

— Ты будто бы не рад? — заметив перемену в его настроении, осведомился Борис.

— Я передумал, — холодно улыбнулся Ефимовский. — Видимо, я не готов ещё обменять холостяцкую вольницу на радости семейного счастья.

Анненков вздохнул, опустив ресницы.

— Нынче вечером я буду у Гагариных. Не желаешь пойти со мной? — поинтересовался он.

— Мне казалось, что ты не больно-то жалуешь общество Полины Андреевны? — заметил Ефимовский.

— Поверь, Mon cher ami, меня влечёт туда отнюдь не Полина Андреевна. Я нынче обедал у них и виделся с Ириной. Как быстро милые девочки взрослеют, — рассматривая ногти на руках, тихо заговорил он, — проходит год, другой и они становятся хорошенькими барышнями.

— Неужели? — рассмеялся Андрей. — Готов побиться об заклад, что это ненадолго.

— Ежели бы ты только видел её, — возвёл очи к потолку Анненков.

В ответ на это Ефимовский лишь иронично вздёрнул бровь, всем своим видом показывая, что Борису не удалось его провести, и он прекрасно понимает его состояние. О влюбчивости князя Бориса у них в полку ходили анекдоты. То он увлекался хорошенькой танцовщицей из балета, то предметом его страсти становилась гордая дочь свободного племени, то какая-нибудь барышня по нескольку дней не выходила у него из головы, то он избирал своей возлюбленной даму замужнюю и волочился за нею, иногда, впрочем, не без успеха. Оттого Андрей и предположил, что княжна Ирина Гагарина всего лишь очередное увлечение, которое пройдёт так же быстро, как началось.

С лёгкой руки Бетси mademoiselle Ракитину весьма охотно приняли в доме княгини Гагариной. Поскольку в нынешнем сезоне Полина Андреевна тоже была озабочена поисками супруга для единственной дочери Ирины, то связанные общими интересами Ракитины и Гагарины стали очень дружны между собой. У Марьи Филипповны никогда не было близкой подруги, и она нашла её в лице Ирины.

Ирину Гагарину вряд ли можно было назвать классической красавицей. Княжна обладала лёгким смешливым нравом, приятной наружностью, но самым главным её достоинством являлось огромное приданое, что она, будучи единственной наследницей, могла принести будущему супругу. Оттого, где бы она ни появилась, её всегда окружало множество поклонников, добивающихся её расположения. Из всех молодых людей, составляющих её окружение, сама княжна выделала лишь одного, князя Анненкова, о чём и поведала Марье Филипповне, преодолев своё смущение и страстно желая поговорить о предмете своих девичьих грёз. В ответ на откровенность княжны Ирины, Марья тоже поделилась своей маленькой сердечной тайной. Отныне, связанные друг с другом общими тайнами и разговорами, девушки находили огромное удовольствие в общении между собой.

Елена Андреевна не могла нарадоваться тому, что её дочь так коротко сошлась с известной и уважаемой в столице семьёй. Куда бы отныне не выезжали Гагарины, княгиня Полина неизменно приглашала своих новых друзей сопровождать её. Благодаря этой дружбе перед Ракитиными открывались двери в те дома тех людей, где раньше их никогда бы не приняли.

В гостеприимный дом Полины Андреевны mademoiselle Ракитина приезжала едва ли не каждый день. У Ирины и Марьи всегда находились какие-то общие дела и секреты, а княгиня не стала препятствовать этой дружбе, как только поняла, что Марью нисколько не интересует князь Анненков, а Борис, в свою очередь, совершенно равнодушен к чарам провинциальной красавицы.

Бывая на званых вечерах и светских раутах, Марья Филипповна несколько раз замечала в числе гостей графа Ефимовского, но с того памятного для неё вечера в театре, он ни разу более не посмотрел в её сторону. Ей стало казаться, что она выдумала себе тот вечер, что ей привиделось то, как он на неё смотрел. Не спуская с него тоскующего взгляда, она тщетно в своих мыслях умоляла его обернуться. Всецело поглощённая своими чувствами, она не замечала того, что слишком явно выказывает Ефимовскому своё предпочтение. Но, увы, её увлечённость красавцем графом не осталась незамеченной остальными.

В ненастный морозный день конца ноября в Петербурге выпал первый снег. После долгой прогулки в Летнем саду княжна Ирина и Марья Филипповна приехали в дом на Большую Морскую. Замёрзшие, но бодрые с мороза, девушки весело переговариваясь, направились в гостиную, где расторопная прислуга по приказу княгини, уже накрывала стол к чаю. К девушкам присоединился кузен княжны Николай. С некоторых пор Шелехов стал весьма внимателен к подруге своей кузины. Приданое mademoiselle Ракитиной, бесспорно, не было столь же велико, как у княжны Гагариной, но вполне могло поправить его дела. Ирина Александровна взялась разливать чай. Она как раз наливала обжигающе-горячий напиток в чашку Николя, когда вошёл дворецкий и доложил, что пожаловал с визитом князь Анненков и граф Ефимовский.

Глаза Ирины радостно заблестели. Передав чашку кузену, княжна поправила шаль, дотронулась до завитых локонов и вопросительно взглянула на Марью, как бы спрашивая её, хороша ли она нынче? Mademoiselle Ракитина рассеянно улыбнулась в ответ и тотчас повернулась к дверям, ожидая, когда в гостиной появится тот, о ком грезила вот уже второй месяц.

Лакей широко распахнул обе створки двери, впуская офицеров, и затворил за ними двери. Николай поднялся со стула, приветствуя молодых людей, Борис пожал протянутую ему руку Шелехова, прикоснулся губами к ручкам дам, собравшихся за столом, задержав тонкие пальчики Ирины в своей ладони немного дольше того, чем то допускали приличия и поспешил представить своего Николаю и Марье Филипповне. Когда же очередь дошла до mademoiselle Ракитиной, Марья забыла, как дышать, когда Ефимовский склонился над её рукой.

— Рад знакомству, mademoiselle, — равнодушно обронил он, усаживаясь на единственный свободный стул подле неё.

Ирина вернулась к своим обязанностям хозяйки. Позвонила и велела принести ещё два прибора. Пока княжна, смущаясь и краснея под пристальными взглядами Анненкова, разливала чай для только что подошедших гостей, Марья, после некоторого замешательства, наконец, пришла в себя. Ефимовский не собирался поддерживать разговор с ней, и она не зная, как привлечь его внимание, попросила графа передать ей розетку с вареньем. Андрей Петрович как-то странно взглянул на неё, протянул руку к розетке и поставил её перед девушкой, после чего вновь повернулся к Николаю и Борису, оживлённо спорившим о преимуществах, что имеет гвардия перед армией. Марья Филипповна не поняла значения его взгляда, но испытала странное беспокойство.

Она предприняла ещё одну попытку, улучив момент, когда Ефимовский случайно повернулся в её сторону, и заговорила с ним:

— Мы с вами уже встречались, — робко улыбнулась она.

— Не припомню, — коротко обронил Ефимовский.

— В театре, — ощущая, как покраснели щёки и уши, произнесла она.

— Возможно, — прищурился Андрей Петрович, разглядывая её пламенеющее румянцем лицо. — Увы, сударыня, я не могу помнить о всех барышнях, посещающих театры, — усмехнулся он.

Марья хотела напомнить ему, что это была опера "Иван Сусанин" и что он сидел в соседней ложе, но подняв голову и встретившись с ним взглядом каким-то безошибочным чутьём угадала, что он прекрасно всё помнит, но по каким-то причинам не желает продолжить знакомство.

— Вероятно, я ошиблась, — пробормотала она.

— Ошиблись в чём? — тихо поинтересовался Андрей, против воли вступая с ней в разговор.

— Может быть, это были не вы, а кто-то очень похожий на вас, — ещё более смутившись, отвечала она.

— Возможно, mademoiselle, — равнодушно отвечал он, вновь поворачиваясь к горячо спорящим Борису и Николаю.

Шелехов недавно получил назначение, но, увы, не в гвардию, как того страстно желала его маменька, а в армию, но несмотря на то, был страшно горд сим фактом, потому рьяно отстаивал свою точку зрения о том, что не видит никаких особых различий между гвардией и армией. Единственное предназначение и армии, и гвардии служить отечеству и Императору, а потому — это уравнивает и гвардейских и армейских офицеров. Анненков снисходительно улыбался в ответ на эту пылкую речь, чем вызвал ещё большую горячность Николая.

Желая привлечь на свою сторону женское общество, Шелехов обратился к барышням:

— Вот вы, Марья Филипповна, кого бы предпочли гвардейского или армейского офицера? — уставился он на неё блестящими тёмными глазами.

— Я? Мне, право слово, всё равно, — смутилась Марья. — Лишь бы человек хороший был, — опустила она ресницы.

— А я выбрала бы гвардейского офицера, — сияющими глазами глядя на Бориса, отвечала княжна Ирина.

Ефимовский улыбнулся уголками губ, чуть повернувшись к mademoiselle Ракитиной:

— Отчего-то мне кажется, что Марье Филипповне более всего по душе уланы, — тихо обронил он.

Никто не услышал его, кроме Марьи, но ей и этого оказалось довольно. Она не понимала, каким образом грязные слухи о ней из уезда докатились до столицы, но только так она могла объяснить себе причины его холодности, после тех пылких взглядов, коими он одаривал её в театре. А теперь ещё и эта фраза, окончательно хоронившая все её надежды.

Понимая, что не высидит в его обществе более ни минуты, Марья Филипповна сделал попытку встать со стула, и удивлённо охнула, когда мужская рука железной хваткой удержала её запястье под столом, принуждая остаться на месте.

Она опустила голову, глядя на его пальцы в белой перчатке, сжимающие её руку поверх кружевного манжета платья.

— Отпустите, — шёпотом попросила она.

Ефимовский отрицательно качнул головой, не поворачиваясь к ней лицом.

— Правда глаза колет? — тихо спросил он.

— Я не знаю, какую правду вы имеете в виду, — огрызнулась Марья. — Мы с вами незнакомы, ваше сиятельство. Не знаю, каких гадостей вам наговорили обо мне…

— Стало быть, вы признаёте, что есть о чём говорить, — усмехнулся Ефимовский.

Марья промолчала. Его пальцы сжались ещё сильнее, будто он хотел раздавить её запястье. Девушка чуть поморщилась, и вновь попыталась вырвать свою руку.

— Какое вам дело до того? — чувствуя приближение слёз, и злясь на себя за эту слабость, прошипела она.

— Мне? Никакого, — выпустил, наконец, её запястье Ефимовский. — Мне нет дела до вас, mademoiselle. Я не подбираю объедки за другими, — брезгливо встряхнул он кистью руки.

Марья поднялась из-за стола и, улыбаясь дрожащими губами, обратилась к княжне Гагариной:

— Ирэн, мне уже пора, — указала она глазами на дверь. — Рада была знакомству, ваше сиятельство, — язвительно добавила она, глядя на Ефимовского.

Граф учтиво наклонил голову, поднялся со стула и отступил в сторону, освобождая ей проход к дверям гостиной. Княжна Ирина, зная о сердечных тайнах своей подруги, недоумённым взглядом проводила её, и, опомнившись, когда Марья уже ступила на порог, устремилась ей во след.

— Я не понимаю, Мари. Это же Ефимовский! Отчего ты уходишь уже?

— После, — давясь слезами, прошептала Марья. — Я после тебе скажу.

Торопливо коснувшись поцелуем щеки Ирины, mademoiselle Ракитина поспешила в переднюю.

Глава 16

Проводив глазами Марью Филипповну, Андрей сжал пальцы в кулак так, что хрустнули костяшки. Он видел, что она из последних сил старалась сохранить самообладание, но сделать ей того не удалось, глаза наполнились предательской влагой, щёки раскраснелись гневным румянцем, она стискивала зубы, когда отвечала ему, стремясь укротить злость, что так и рвалась наружу.

Он не должен был говорить ей того, что сказал. Он не желал, чтобы она знала о том, как задевает его само её присутствие подле него. Он хотел быть равнодушным, ни словом, ни взглядом не выдать своего истинного отношения к ней, но не смог. Он всё испортил! Теперь она знает, что ему небезразлично всё, что с ней связано.

Бывая с визитами по приглашениям, на которые не находил в себе сил ответить отказом, Андрей иногда замечал её среди гостей. Тогда он делал вид, что не видит её и стремился уйти, как только появлялась возможность сделать то, не нарушая приличий, дабы только не быть ей представленным.

Раньше, когда он ничего не знал о ней, и она была для него таинственной незнакомкой, он жаждал такой встречи, искал её, но не находил, а ныне, когда избегал её всеми силами, их пути пересекались всё чаще и чаще. И он понимал, что, даже не смотря на ту отвратительную истину, что была ему известна, его неодолимо влечёт к ней. Он не мог не думать о том, какие чувства испытывал к этой девушке его брат. Любил ли он её? А она его? Это было сродни ощущению, когда у человека болен зуб, а он вместо того, чтобы оставить его в покое, раз за разом трогает его языком, ещё более усугубляя собственные страдания. Они были связаны, и эта связь была ему тяжела и отвратительна. Он мучился от сознания того, что испытывает чувства к недостойной девице, ставшей причиной смерти его младшего брата.