Поднявшись со стула, Елена Андреевна вытолкала из спальни девок, вышла сама и закрыла за собою двери. Ракитин плакал навзрыд. Он то просил прощения, то звал её, то принимался целовать холодные руки и застывшие черты.

Подождав немного, Елена Андреевна вошла, обняла вздрагивающие плечи сына и мягко, но настойчиво повлекла его к дверям. В будуаре к нему шагнула Устинья.

— Дочечка у вас, барин, — протянула она ему ребёнка.

Глянув на орущего младенца равнодушным взглядом, Серж отмахнулся от повитухи и вышел вон. Он не помнил, как спустился по ступеням, как выбежал из дома, и направился в тёмный парк. В себя он пришёл, сидя на скамье у фонтана. Это место очень любила Марья, а после и Бетси облюбовала его.

— Господи! За что ты так со мной?! — поднял он голову, вглядываясь в безмолвное звёздное небо. — Настя, потом Лиза. Что я такого совершил, что ты проклял меня?! — шёпотом вопрошал он.

Белая тень отделилась от куста сирени и скользнула к нему на скамью. Марья прижалась головой к плечу брата, утирая бегущие по лицу слёзы.

— Как страшно, Серёжа, — прошептала она. — Я ни за что не пойду замуж, — всхлипнула Марья.

Брат и сестра ещё долго сидели в парке на скамье, до тех пор, пока Ракитин не ощутил, что Марью всю трясёт в ознобе. Майские ночи были ещё довольно прохладными, а она выбежала за ним из дома в одном тонком муслиновом платье. Сняв мундир, Серж накинул его на плечи сестры и помог ей подняться. Вместе они дошли до дома в полном молчании. Да и не надобно было слов. В это молчании было больше, чем возможно было выразить словами.

— Как ты дочку назовёшь? — остановилась на ступенях крыльца Марья.

— Лизой, — тихо обронил Серж.

Марья снова заплакала, Ракитин обнял её и привлёк к себе.

Елизавету Алексеевну схоронили на другой день после того, как окрестили маленькую Лизу. Стоя в храме у гроба подле Сержа, Марья испытала странное чувство, что всё это уже было видено ею однажды. Всё те же люди с застывшим выражением скорби на лицах, те же свечи, заунывный голос местного попа, отпевавшего усопшую. Она наблюдала за всем, словно отрешившись от них, как человек совершенно посторонний.

После поминок, Марья пошла к себе. Поднявшись на один пролёт широкой лестницы, она остановилась и оглянулась. В вестибюле Сергей бледный в чёрном сюртуке, прощался с последними из тех, кто приехал проводить в последний путь покойницу. Mademoiselle Урусова что-то тихо говорила брату Марьи, а её рука в чёрной кружевной митенке совершенно бесстыдным образом лежала на груди Сержа, касаясь лацкана его сюртука.

Серж что-то ответил ей, печальная горькая улыбка скользнула по его губам, когда он склонился над рукой Натальи, прежде чем запечатлеть на ней невесомый поцелуй. Не в силах и далее смотреть, Марья отвернулась и быстро зашагал вверх по лестнице.

Она знала, что Натали вернулась из Петербурга так ни с кем и не обручившись, и ей было неприятно видеть княжну так близко подле брата. Что-то постыдное было в том, как Натали смотрела на него, прикасалась к нему, будто бы в желании утешить его.

Сергей Филиппович покинул Полесье к концу мая, приняв решение вернуться на службу в столицу. Марья не винила его за то, что ему было слишком тяжело находиться в усадьбе, и прекрасно понимала его желание уехать.

После отъезда брата mademoiselle Ракитина стала часто наведываться в детскую к крошечной племяннице. Поначалу маленькая Лиза казалась ей весьма отталкивающей, но прошёл месяц, и девочка из орущего красного младенца превратилась в маленького белокурого ангела. Совершенно белый пушок на голове, чистые голубые глаза, пухлые щёчки и ручки совсем покорили Марью.

Елена Андреевна, глядя на внучку умилялась тому, как сильно она походила на своего отца, когда Серж был в том же возрасте.

— Красавицей будет, — улыбалась madame Ракитина, частенько склоняясь над колыбелью и поглаживая пухлые щёчки малышки указательным пальцем.

К концу июня в Полесье пожаловали гости, князь и княгиня Анненковы. Марья совсем позабыла о том, что Ирэн обещала навестить её, когда они поедут в Смоленские владения Бориса. Визиту подруги mademoiselle Ракитина обрадовалась. После ужина, оставшись вдвоём девушки всё говорили и никак не могли наговориться. Марья долго мучилась перед тем, как задать княгине Анненковой вопрос о том, неизвестно ли ей что-нибудь о судьбе графа Ефимовского? Ирина широко распахнула карие глаза, когда услышала, о ком она спрашивала.

— Он писал письмо Борису, — тихо зашептала новоиспечённая княгиня. — Служит в какой-то крепости, названия я не запомнила. Борис читал мне, но я стала такая рассеянная, — засмеялась Ирина и смущённо отвела глаза.

По тому, каким светом светились глаза подруги, по её цветущему виду, Марья догадалась.

— Ты в тягости?! — с ужасом прошептала она, памятуя о судьбе несчастной Бетси.

Ирэн кивнула.

— О, это такое счастье! — взяла она за руки Марью. — Ежели бы только знала, как я нынче счастлива.

— А Борис? — не удержалась от любопытства Марья.

— Я думала, что сильнее любить просто невозможно, но он доказал мне, что можно, — смеясь, отвечала Ирэн.

Анненковы погостили у них всего два дня и, тепло простившись, вскоре отбыли. Но даже в эти два дня наблюдая за молодой четой, за тем, каким восторгам светятся глаза обоих, когда они рядом, за тем, с какой нежностью Борис всякий раз касается своей молодой жены, Марья испытывала всепоглощающую зависть к этому безграничному счастью. "Верно, ради такой любви и умереть не страшно. Вот Серж не любил Бетси, и это страшно, — рассуждала она сама с собой после их отъезда. — А коли бы меня так любили, то, верно, было бы не страшно! Ежели Ефимовский бы так любил меня, я бы всё отдала!"

Весь вечер после отъезда Анненковых она думала об Андрее, а ночью он приснился, лежащим в изумрудно-зелёной траве ей в своём белом кавалергардском колете с алым пятном крови на груди. Проснувшись от собственного крика, Марья скатилась с широкой постели, упала на колени и зашлась в горестных рыданиях.

Глава 22

После захлебнувшегося в крови восстания горцев в 1830 году на Кавказе воцарилось относительное затишье и продолжилось строительство Лезгинской линии укреплений. Случались иногда стычки, но особого урона они не наносили.

Ефимовский попал в гарнизон недавно отстроенной крепости Новые Закаталы. Графу поручили надзор за сооружением одного из укреплений между крепостями Новые Закаталы и Белоканы. С небольшим отрядом, состоявшим из пятидесяти человек, Ефимовский выехал из крепости к месту строительства нового форта.

Стояла удушающая июльская жара. Солдаты его отряда работали не покладая рук вот уже на протяжении нескольких дней. Обладай служивые нужными навыками, возможно, дело спорилось бы быстрее, но увы, все они были более привычны к тому, чтобы держать в руках ружьё, нежели кирку или лопату. Ряд за рядом кладки, камень за камнем постепенно возводились стены форта. Минула уж седмица с того времени, как был заложен первый камень, а конца и края работам всё не предвиделось. Изнывая от духоты, Андрей расположился в тени грецкого ореха. Расстегнув тесный ворот мундира и, сняв с головы белую повседневную фуражку, Ефимовский прислонился затылком к шершавому стволу и прикрыл глаза.

— Ваше благородие! — ворвался в его думы хрипловатый прокуренный голос прапорщика его эскадрона, — тут разведчики приехали. Говорят, в семидесяти верстах от нас видели хорошо вооружённые отряд лезгинов, почти двести голов насчитали.

— Кто командир разведчиков? — открыл глаза Ефимовский. — Веди сюда.

Андрей поднялся с соломенного тюфяка, служившего ему ночью постелью, и отряхнул форменные шаровары, пошитые на манер казацких. Лёгкой пружинистой походкой к нему подошёл высокий темноволосый человек в форме унтер-офицера (младший офицерский состав).

— Вахмистр Карташевский, — представился подошедший, приложив два пальца к козырьку фуражки. — Вы командир отряда? — обратился он к Ефимовскому.

Андрей ощутил, как болезненно толкнулось в груди сердце. Вот оно! Вот, то мгновение, что он ждал! Сглотнув ком в горле, он постарался взять себя в руки.

— Штабс-капитан Ефимовский, — представился он. — Мне доложили, что у вас имеются сведения о вооружённом отряде горцев.

Карташевский усмехнулся:

— Так точно, ваше благородие. Почти две сотни всадников, вооружены до зубов, предположительно направляются в Новые Закаталы.

— Ну, с крепостным гарнизоном им, положим, не тягаться, — размышляя, вслух произнёс Ефимовский. — Семьдесят вёрст, говорите.

— Один дневной переход, — кивком подтвердил свои слова Карташевский. — Уходить вам надобно, ваше благородие.

— Оставить вверенный мне форт не могу, но донесение послать не мешало бы, — отозвался Ефимовский.

— Промедлите ещё пару часов, вас отрежут от крепости, — прищурился Карташевский.

— Позови мне Фирсова, — окликнул Ефимовский проходившего мимо солдата.

Положив кирку, солдат бросился исполнять приказ. Спустя несколько минут, насвистывая что-то себе под нос, из-за недостроенный стены форта показался поручик Фирсов, молодой лет двадцати двух белокурый херувим, по которому сходило с ума всё женское население Новых Закатал.

— Поручик! — одёрнул его Ефимовский.

Фирсов остановился, оправился и застегнул форменный сюртук на все крючки и только после того приблизился к командиру.

— Прибыл по вашему приказанию, — вытянулся он во фрунт перед Ефимовским, не спуская любопытного взгляда с вахмистра в пропылённом измятом мундире.

— Вахмистр Карташевский, командир разведчиков, — представил Фирсову своего собеседника Ефимовский. — Вахмистр утверждает, что неподалёку отсюда замечен отряд горцев, я составлю донесение, а вы отвезёте в крепость.

— Слушаюсь, — подтянул руку к козырьку Фирсов.

— Ваше благородие, вы меня будто не слышали, — зло сплюнул на землю Карташевский, коли сейчас не уйдёте, всех людей положите. Помяните моё слово, к вечеру лезгины здесь будут.

— Это уже не ваша забота, вахмистр, — голосом выделил звание Карташевского Ефимовский, памятуя о том, что ещё год назад тот был ротмистром и командиром эскадрона. — Благодарю за ценные сведения, но далее мы как-нибудь уж без вас. Беса возьми! — крикнул он в спину Фирсову, имея в виду своего жеребца, коего забрал из конюшен Клементьево после смерти брата.

В скорости и выносливости Бесу не было равных в округе.

Качая головой, Карташевский отошёл к своим измученным и уставшим от долгого перехода людям.

— Вот же упрямец! — кинул он быстрый взгляд в сторону Ефимовского, карандашом писавшего донесение, расположив планшет прямо на коленке. — Весь отряд положит! Пороху, поди, не нюхал! Штабной, — пренебрежительно, сквозь зубы, отозвался Карташевский. — Останемся, братцы? — оглядел он своих людей. — Двум смертям не бывать, а одной не миновать. Всё одно до ночи в Белоканы не доедем.

Послышался тихий ропот. Карташевский прекрасно понимал своих людей. После сумасшедшей гонки остаться, дабы к вечеру принять бой с хорошо вооружённым и превосходящим в численности противником, надобно вовсе головы на плечах не иметь.

— Да чего уж там, — вздохнул один из солдат, — останемся, подсобим, чем сможем.

Отдав донесение для командира крепости поручику, Андрей обошёл недостроенный форт, подвергнув его самому критичному осмотру и придя к неутешительному выводу, что без подкрепления из крепости, его отряду ни за что не удержаться здесь. Подозвав прапорщика, он велел собрать и построить людей. Пока вверенный ему отряд выстраивался перед наполовину возведёнными стенами форта, Карташевский вновь привлёк его внимание.

— Ваше благородие, — тронул он его за плечо, — мы остаёмся. Людей у меня не много, но вы можете располагать нами.

— Хорошо, — кивнул Ефимовский. — От помощи не откажусь.

Андрей не стал ничего скрывать от своих людей и рассказал обо всём, что донесли ему разведчики. Солдаты расходились хмурые, недобро зыркая на своего молодого командира. Принялись чистить ружья и готовиться к атаке неприятеля.

Карташевкий подозвал к себе одного из своих людей, бойкого молодого солдатика.

— Штабс-капитан поручика дорогой послал, а ты давай через хребет, а то не видать нам подмоги из крепости, — напутствовал он его.

Солнце клонилось к закату, постепенно окрашивая западный край неба в золотисто красные тона. На лицах людей, занявших оборону в форте, читалось напряжённое ожидание.

— А может, не сунутся они к ночи-то? — тихо вопрошал Ефимовского прапорщик, нервно подкручивая ус.

— Может, и не сунутся, — отвечал Андрей, не отводя взгляда от дороги, ведущей из ущелья.

В отдалении послышался приближающийся шум большого отряда всадников.