Марья ошеломлённо распахнула глаза, рука помимо воли взметнулась вверх, но реакция Куташева оказалась молниеносной. Больно перехватив тонкое запястье, он поднёс её кисть к губам и поцеловал в раскрытую ладонь.

— Боюсь, вы заблуждаетесь, на мой счёт ma cherie, или слишком высокого мнения обо мне. Никогда более не поднимайте руку на меня, ибо в другой раз я непременно отвечу вам тем же, — прищурились тёмные очи князя.

— Вы — мерзавец, сударь! — процедила Марья Филипповна, силясь вырвать руку из его хватки.

— Мне нет дела до того, кем вы меня считаете, mademoiselle. Сделать из меня посмешище я вам не позволю.

С этими словами, он вновь надел на палец Марьи кольцо и погладил подушечкой большого пальца покрасневшее запястье девушки.

— Я жду, — улыбнулся князь.

— Я стану ваше женой, — опустила голову Марья, глядя себе под ноги.

— А как же поцелуй, дабы скрепить любовные обеты? — иронично осведомился Куташев.

— Катитесь к чёрту, ваше сиятельство! — вспыхнула гневным румянцем, Марья Филипповна.

Николай расхохотался, глядя на разъярённую фурию перед собой. Определённо, его семейная жизнь не будет скучной.

— Полагаю, ваше веселье совершенно неуместным, — процедила mademoiselle Ракитина.

— Вы правы, Мари, — в притворном раскаянии ответил Куташев, наблюдая за ней из-под полуопущенных ресниц. — Я оставлю вас, ибо совершенно очевидно, что ныне моё общество вам в тягость. Думаю, поразмыслив над моим предложением вы по достоинству оцените все выгоды нашего союза.

— Сделайте милость, оставьте меня, Nicolas, — вздохнула Марья Филипповна.

От внимательного взора Куташева не укрылось, каких трудов ей стоило сохранить самообладание и сдержать слёзы, что уже блестели в глазах. Видимо душевные силы её были на исходе, и потому Николай не стал более задерживаться в доме Ракитиных. Чего-чего, а видеть её слёз он не желал.

Глава 32

Покидая дом Ракитиных, князь Куташев пребывал в смятении. Как вышло так, что ехал, дабы порвать связавшие его узы, но вместо того увяз ещё глубже. Да что там говорить, сам шантажом вынудил Марью Филипповну ответить ему согласием. Но зачем? Неужели и в самом деле её присутствие в его жизни в какой-то момент сделалось столь значительным и необходимым.

Что заставило? Может быть уязвлённое самолюбие? Ведь не просто так не дал ей произнести имя Ефимовского. Что это? Ревность? Нет-нет, сама эта мысль ему смешна. Но отчего так неприятно было слышать её признание?

Куташев забрался в сани и, запахнув поплотнее шубу, велел вознице ехать к дому. Тройка свернула на набережную Невы и полетела вдоль Зимнего, но Николай не видел ничего вокруг, уставившись невидящим взглядом на белоснежный покров, простиравшийся до самой Петропавловки. Встречный ветер обжигал щёки, дыхание вырывалось изо рта облачком белого пара и застывало инеем на ресницах.

"Я завлекала вас, как могла, дабы потешить уязвлённое самолюбие, но более не желаю обманывать. Я люблю…" — вновь и вновь звучало в голове. "Ложь! Снова ложь! Разве может она любить кого-то кроме себя?! Нет, не такова. Ей надобно внимание. Он повидал таких и немало. Такие, как она не умеют любить. Они окружают себя бесчисленным сонмом поклонников, купаются в их внимании, но сами не способны на глубокое чувство". Куташев тяжело вздохнул. Женщины подобные Марьи Филипповне виделись ему прекрасным экзотическим цветком, что благоухает дивным ароматом, привлекая насекомых, а после, когда несчастная мушка попалась в липкую ловушку, пожирает её. Впрочем, возможно он ошибается. Возможно, именно страх разоблачения заставил её предстать перед ним коварной соблазнительницей. Разве не страх всего лишь час назад он созерцал в огромных серо-голубых глазах? И всё же… неужели он ошибся? Неужели увидел в ней лишь то, что сам себе придумал.

Сани остановились у крыльца особняка на Мойке.

— Приехали, барин, — пробасил возница.

— К Анненковым поворачивай. Передумал, — бросил Куташев, выше натягивая меховую полость.

У Анненковых собирались обедать. Общество подобралось довольно прелюбопытное. Князь Борис слыл человеком хлебосольным, и многие пользовались его гостеприимством. Нынешним вечером к Анненковым явилась престарелая двоюродная тётка, парочка литераторов, перебивающихся с хлеба на воду, да один живописец, собиравшийся по просьбе князя писать портрет его жены Ирины.

Визиту Николая Борис чрезвычайно обрадовался, а вот Ирина, несмотря на то, что выказала радость при встрече, держалась отчуждённо и весьма настороженно.

Разговор неизбежно зашёл о Ефимовском. Борис не скрывал тревоги за Андрея и был страшно зол на его решение прервать отпуск и отправиться в Тифлис.

— Мы ведь так и не увиделись с ним толком! — горячился он. — Я не понимаю, что за нужда была такая, очертя голову вновь бросаться под пули?!

— Si il y a un mystère là-bas pétri femme (Если есть некая тайна, там замешана женщина), — тихо обронил Куташев, откладывая вилку.

— Ты часом не Марью Филипповну имел в виду? — нахмурился Анненков.

— Неужели есть иная? — усмехнулся Николай.

Оброненная княгиней вилка громко звякнула о паркет.

— Pardonnez-moi, — улыбнулась вымученной улыбкой Ирина Александровна, послав Куташеву предостерегающий взгляд.

Николай слегка наклонил голову в знак того, что понял намёк и постарался перевести разговор на другую тему, но Борис желал поговорить именно о mademoiselle Ракитиной.

— Я не могу понять, что случилось. Мне казалось, что он влюблён в неё, впрочем, она тоже отвечала ему взаимностью. Я был уверен, что все недоразумения между ними разрешены и ждал, что он сделает ей предложение.

— Боюсь, нынче это невозможно, — пожал плечами Куташев.

— Pourquoi? (Отчего?) — искренне изумился Борис.

— Потому что нынче днём я сделал предложение Марье Филипповне, и она его приняла, — невозмутимо отозвался Николай.

— Ты?! — едва не подскочил со стула Борис. — До меня доходили слухи о том, что ты ухаживаешь за ней, но я даже мысли не допускал, что это правда!

— Как видишь, на сей раз светские сплетники тебя не обманули, — развёл руками Куташев.

Борису ещё о многом хотелось расспросить приятеля, но присутствие за столом посторонних делало невозможным продолжение беседы на интересующую его тему. Анненков насилу дождался окончания трапезы. После обеда гости Анненковых переместились в гостиную, где расположились небольшими группами. Начинающие литераторы собирались издавать новый журнал и вновь принялись осаждать Бориса с просьбами оказать им финансовую поддержку, тётушка уединилась на низеньком диване с художником, изображая покровительницу искусств, Ирина тронув за рукав мундира Куташева, взглядом предложила ему пройти к алькову в самом дальнем углу гостиной.

— Nicolas, — сбивчиво и торопливо заговорила она, как только они оказались вне досягаемости для чужих ушей, — я не понимаю вас. После того, что я поведала вам нынче утром, вы сделали предложение Маше?!

— Именно так, Ирина Александровна, — холодно улыбнулся Куташев.

— Pourquoi?! — воскликнула княгиня, невольно привлекая внимание к их беседе.

— Насколько я знаю, Марья Филипповна — ваша довольно близкая подруга, — иронично усмехнулся Куташев. — Разве вы не желаете ей счастья?

— Да, но не такой ценой, — уже тише отвечала княгиня.

— Полагаете, брак со мной слишком высокая плата за сохраненное реноме? — продолжил иронизировать Куташев.

— Вы невозможны, Nicolas! — нахмурилась княгиня, выговаривая своему vis-a-vis громким шёпотом. — Вы можете быть серьёзны, когда речь идёт о вашем будущем.

— Поверьте, Ирэн, я серьёзен, как никогда, — вздохнул Куташев. — Об одном попрошу вас: Марья Филипповна не должна узнать о нашем с вами разговоре.

— И всё же я не понимаю, — сердито ответила княгиня.

— Возможно, когда-нибудь поймёте, — улыбнулся Николай и взглядом указал на остальных гостей, что делая вид, будто заняты собственными делами, тем не менее, старались расслышать хоть что-нибудь из задушевной беседы княгини Анненковой и князя Куташева.

Николай засиделся у Анненковых до самого позднего вечера. Когда разошлись все гости и приятели остались наедине, Борис, наконец, смог удовлетворить своё любопытство. Расположившись в вольтеровских креслах за бокалом хорошего вина в полутёмной библиотеке, друзья заговорили о том, что волновало более всего.

— Признаться, ты меня удивил, — разглядывая вино в бокале на пламя свечи, начал Борис.

— Помилуй, Боже, что же удивительного в том, что человек моего возраста и положения решил обзавестись семьёй, — небрежно обронил Куташев, отпивая из своего бокала.

— Меня удивил твой выбор, не более, — вздохнул Борис.

— Что же в нём удивительного, — пожал плечами Куташев. — Марья Филипповна — прелестная барышня и может составить счастье любого.

— О, перестань, Nicolas. Ты прекрасно понимаешь, что я хотел сказать.

— Нет, не понимаю, — покачал головой Николай. — Объясни.

— Ну, хорошо же. Ты сам вынудил меня к тому. Andre!

— И что же? Что ты желал сказать этим "Andre!"?

— Андрей был влюблён в неё, — поднялся со своего места Борис и прошёлся вокруг кресел.

— Сядь, Mon cher ami, — раздражённо отозвался Николай. — Не могу говорить с тобой, когда ты бегаешь по комнате.

Борис послушался и медленно опустился в кресло.

— Ты сам сказал: Андрей был влюблён, нынче всё переменилось.

— Откуда тебе знать о том?! — вспылил Анненков.

— Коли это было бы не так, я был бы шафером, а не женихом. Андрей предпочёл женитьбе войну. Из двух зол выбрал меньшее, — криво усмехнулся Куташев.

— Знаешь, чего я не пойму? — вздохнул Борис. — Непохоже, что ты в неё влюблён, — выделил он голосом "ты".

— А я и не влюблён, — беспечно заметил Николай.

— Тогда зачем?!

Николай отвёл взгляд, собираясь с мыслями.

— Ты, видимо, в последнее время в свете почти не бываешь, — начал он, обращаясь к Борису.

— У меня других забот хватает, — кивнул Анненков, соглашаясь.

— Ты говорил, что слышал, будто говорят, что я ухаживаю за Марьей Филипповной. Боюсь, эти ухаживания зашли довольно далеко, и весь свет ждёт от меня именно этого шага.

— Помнится, тебя никогда не заботило, что о тебе говорят, — усмехнулся Борис. — Так откуда нынче такое стремление к благородству?

— Скажем, я увлёкся, потерял голову и теперь вынужден поступить, как человек порядочный, — поставил на стол пустой бокал Николай. — Мне пора идти, не то я усну прямо в этом кресле.

— Мой дом — твой дом, — ответил Анненков, поднимаясь следом за Куташевым.

— Благодарю, но спать я привык в своей постели, — улыбнулся Николай.

В уютной библиотеке Анненковых у горящего камина Николая в самом деле потянуло в сон, но стоило ему выйти на улицу, зимний морозец тотчас отрезвил затуманенную винными парами голову. Прощаясь с Борисом, Куташев пообещал, что сам напишет Ефимовскому о своей грядущей женитьбе, и вот нынче по пути домой раздумывал над тем, как именно стоит написать о том. В какой-то момент в его сознание вкралась мысль, что он мог ошибаться насчёт мотивов Андрея, и уехал Ефимовский на Кавказ вовсе не потому, что желал избежать встреч с Марьей Филипповной, но тотчас отмёл сие предположение, как не заслуживающее внимания.

Спать он лёг в довольно благодушном настроении. Ему снилось жаркое лето, цветущий луг перед сосновым бором, где частенько семейство Куташевых устраивало пикники. Ещё ему снилась Марья Филипповна. Облачённая в воздушное голубое платье она шла впереди него, собирая полевые цветы. Изредка она оборачивалась, посылая ему манящую улыбку, и устремлялась дальше. Сколько бы он не звал её, она не останавливалась, приближаясь к опушке леса. Вслед за ней он вошёл по сень высоченных сосен. Лес, пронизанный солнечными лучами, казался сказочным. Вскоре Куташев потерял из виду голубое платье, а тропинка с каждым шагом становилась всё уже и уже. Николай и сам не заметил, как очутился посреди мрачной топи, под ногами что-то булькало, вздохами болотной нечисти из-под шатких кочек вырывался воздух, пузырясь в мутной зеленоватой воде. Оступившись на одной из них, Николай по грудь оказался в грязной зловонной жиже. Руки и ноги налились свинцовой тяжестью, каждый вдох давался ему с трудом, всё больше и больше погружая его в пучину. Силясь вырваться из топкого болота, Куташев напряг все силы. От кошмара он очнулся сидя в собственной постели. Сердце неистово колотилось о рёбра, учащённое дыхание со свистом вырывалось сквозь стиснутые зубы. Проведя ладонью по мокрому от испарины лбу, Николай откинулся на пуховые подушки.

Усмешка искривила губы. Во сне именно Марья Филипповна заманила его в болото, которое едва не стало его могилой, а в жизни выходило, что он сам вынудил её дать согласие на брак.