Всю оставшуюся дорогу он старался не шевелиться, опасаясь потревожить сон той, что только нынешним утром стала его супругою. От долгого сидения в неудобной позе затекли мышцы спины и шеи, причиняя ему весьма ощутимое неудобство. Он разбудил её только тогда, когда возок остановился во дворе усадьбы, легонько потрепав по плечу:

— Мы приехали, — прошептал он ей на ухо, когда возок остановился.

— Уже? — Марья сонно моргнула и тихо ахнула, осознав, что находится в объятьях супруга.

Куташев усмехнулся её смущению, выбрался на улицу и протянул руку, помогая ей спуститься с подножки. На крыльце особняка молодую чету встретил дворецкий с фонарём в руках.

— Заждались мы вас, барин, — поспешил он открыть двери перед молодой четой.

Несмотря на поздний час, вся домашняя прислуга выстроилась в просторном вестибюле, встречая молодую хозяйку. Куташев остановился по центру, слегка подтолкнул Марью вперёд и заговорил:

— Марья Филипповна — моя дражайшая супруга и ваша хозяйка. Слушаться и подчиняться ей беспрекословно.

Перед Марьей предстали два десятка мужчин и женщин разного возраста и наружности. Некоторые взирали на неё равнодушно, другие с любопытством, но никто не выказал особой радости по случаю её приезда. Было далеко за полночь, люди, трудившиеся весь день не покладая рук, дабы дом был готов к приезду господ, порядком устали и желали поскорее разойтись спать, ухватив хотя бы остаток ночи.

Куташев взмахом руки отпустил прислугу, и в вестибюле остались только он, Марья, дворецкий и Софья, вышедшая к ним, как только услышала шум, вызванный появлением молодожёнов.

— Добро пожаловать, Мари, — сердечно приветствовала её mademoiselle Куташева. — Мне так жаль, что я не смогла быть на венчании, — улыбнулась Софья. — Nicolas просил меня проследить за тем, чтобы всё было готово к вашему приезду, — слукавила девушка, поскольку сама не захотела присутствовать на свадьбе брата, как только узнала, что торжество приняло столь грандиозный размах. — Я провожу вас, Мари, — обратилась она к своей belle-soeur.

— Я сам, — возразил Николай. — Ступай спать, Софи.

Предложив жене руку, Куташев повёл её вверх по лестнице, туда, где располагались жилые комнаты обитателей усадьбы.

— Надеюсь, вам здесь будет хорошо, — открыл он перед нею двери в жарко натопленные покои.

Ступив на порог, Марья огляделась. Комната, выдержанная в нежно-голубых тонах, даже в полумраке поражала великолепной отделкой и роскошной обстановкой. В углу высилась кровать поистине королевских размеров. Два кресла с овальной спинкой, обитые шёлком оливкового цвета разместились у туалетного столика, над которым висело большое зеркало в золочёной раме. Едва приметная дверь вела в гардеробную, в которой Милка уже разбирала вещи своей хозяйки. Портьеры из тёмно-голубого бархата скрывали оконные проёмы. Большой белый комод занимал свободное пространство у дальней стены, где располагалась ещё одна дверь.

Проследив за взглядом жены, Куташев усмехнулся:

— Это двери в мою спальню, — пояснил он. — Но пусть это вас не тревожит. Нынче я не собираюсь обеспокоить вас своим визитом.

Как была в подвенечном платье, Марья опустилась в удобное кресло, и подпёрла рукой подбородок. В спальню впорхнула Милка, повесила на спинку другого кресла сорочку из тонкого почти прозрачного шёлка и вопросительно уставилась на хозяйку.

Марья тяжело вздохнула и пересела на низкую банкетку, дабы девушке было удобнее разобрать сложную причёску и заплести ей косу на ночь.

— Барышня, мне вас теперь барыней величать, али ваше сиятельство? — хихикнула горничная, расстёгивая крючки на платье.

— Ну, вот ещё выдумала, ваше сиятельство, — фыркнула Марья.

— А муж-то у вас красавец. А как мундир ему к лицу, — продолжала болтать маленькая горничная. — Нет, конечно, он не такой красивый, как Андрей Петрович… — поняв, что сболтнула лишнего, Милка умолкла, досадуя на свой длинный язык.

— Не стоит в этом доме упоминать имя графа Ефимовского, — поджала губы Марья.

Милка опустила голову и молча продолжила заниматься туалетом княгини.

Прошло около получаса, в оглушающей тишине спальни громко потрескивали дрова в печке, где-то в другом помещении часы отзвонили три часа ночи. Глубоко вдохнув, Марья оглядела в зеркале своё отражение. Бледная с распущенными по плечам локонами она более напоминала приведение, нежели живого человека. Взяв в руки подсвечник, Марья перекрестилась и шагнула к дверям, отделяющим её спальню от спальни супруга.

Подняв руку, зажатую в кулак, она замерла в нерешительности. Помедлив, некоторое время, всё же постучала, притом ей показалось, что удары её собственного сердца куда громче, чем тот стук, которым она осмелилась потревожить покой супруга.

— Entrez, — раздалось из-за двери.

Поколебавшись ещё мгновение, Марья толкнула двери и вошла.

Она привыкла видеть Николая в мундире или в сюртуке, а потому его вид в шёлковом халате несколько смутил.

— Чему обязан, madame? — усмехнулся князь, разглядывая жену.

— Nicolas, как я поняла, вы не собирались нынче…

— Вы всё правильно поняли, Мари, — перебил её Куташев, не сдвинувшись с места.

Не дождавшись ответа, Николай отвернулся и наполнил вином бокал из графина, стоявшего у прикроватного столика. Он не собирался облегчать ей задачу. Более того, ему было невероятно любопытно узнать, как далеко зайдёт его жена, дабы оказаться в его постели. Вне всякого сомнения, именно затем она и явилась в его покои.

Поставив подсвечник на комод, Марья рассеянно огляделась. Заметив насмешливый взгляд супруга, Марья расправила плечи и шагнула к нему.

— Можно мне вина? — осведомилась она, кивком указав на графин.

Отпив из бокала, Куташев протянул его ей.

— Вы только затем пожаловали? — взлетела вверх тёмная бровь? — Могли бы и прислугу обеспокоить за такой малостью.

Взяв из его руки фужер, Марья сделала большой глоток и поперхнулась. Николай тихонько похлопал её по спине:

— Дышите, Мари, не то мне обеспечена слава "Синей бороды", — тихо рассмеялся он.

Откашлявшись, Марья подняла голову, токая струйка вина вытекла из уголка губ и побежала по подбородку. Куташев засмотрелся на пухлые чуть приоткрытые губы. Что и говорить, Марья Филипповна вполне способна и святого совратить с пути истинного. Едва ли осознавая собственные действия, Николай большим пальцем вытер капли вина с её лица. Решившись, Марья приподнялась на носочки и прижалась губами к его губам. Куташев не ответил на её поцелуй, оставшись безучастным. Едва не застонав в голос от отчаяния, Марья обвила руками его шею, принявшись покрывать быстрыми короткими поцелуями колючий от отросшей за день щетины подбородок, чуть впалые щёки, нос, лоб, целуя его неистово, словно от этого зависела сама её жизнь.

— Довольно! — оторвал её от себя Николай, уставившись немигающим пристальным взглядом в испуганные серые очи.

Не выпуская её запястий, Куташев медленно покачал головой:

— Не так быстро, madame, — усмехнулся он. — Раздевайтесь, Мари.

— Марья испуганно отпрянула, зажав ворот сорочки у самого горла.

— Зачем это? — ненавидя себя зав дрожь в голосе, спросила она, пропятившись к двери.

— Я так хочу, — пожал он плечами.

Повернувшись к нему спиной, Марья медленно распустила ленту, удерживающую ворот сорочки и спустила её с плеч, позволив невесомому шёлку соскользнуть на пол. Обхватив себя руками, она услышала шумный вздох за спиной. Николай прикрыл глаза. Он был уверен, что она сдастся и уйдёт, и оказался вовсе не готов к тому, что его жена пойдёт до конца. Но ежели рассудить здраво, то и выхода иного у неё не было. Повернувшись к нему, княгиня Куташева с вызовом взглянула ему в глаза.

— Что теперь, Nicolas? Мне холодно, — зябко повела она плечами.

— Иди сюда, — присел на постель Куташев.

"Игра продолжается", — невольно усмехнулся он самому себе.

— Nicolas, прошу, погасите свечи, — натянув одеяло до подбородка, попросила новоиспечённая княгиня.

Куташев усмехнулся, но просьбу жены исполнил. С тихим шорохом упал на пол шёлковый шлафрок, и князь с тихим вздохом лёг в постель. Закрыв глаза, Николай вытянулся во весь рост, закинул руки за голову, даже не сделав попытки обнять жену.

Марья замерла, прислушиваясь к тихому ровному дыханию. "Да он же спит! — едва не соскочила она с кровати. — Мерзавец! — стиснула пальцы в кулаки молодая княгиня. — Ради чего заставил унижаться перед ним?!" — злые горячие слёзы обожгли глаза. Отвернувшись от мужчины, лежащего рядом, Марья Филипповна уткнулась лицом в подушку и тихо всхлипнула. Тотчас крепкая мужская рука обвилась вокруг её талии.

— Отчего вы слёзы льёте, ma сherie? — послышался над ухом тихий шёпот.

— Господи, как же я вас ненавижу! — давясь рыданием, отозвалась Марья.

— Ну, полно, притянул её к себе Куташев.

Николай убрал с её лица влажные спутанные пряди, коснулся невесомыми поцелуями губ, сомкнутых век, погладил напряжённые плечи, провёл кончиками пальцев по тоненькой жилке, бьющейся у самого горла. Изумлённый вздох сорвался с губ княгини. Куташев словно знал, где и как коснуться её, чтобы кровь побежала по жилам раскалённою лавой, зажигая всё тело жаркою истомой. Голова пылала, сознание туманилось, всё её существо подчинялось стремлению к чувственным удовольствиям. Вцепившись в широкие плечи, она стонала, извивалась всем телом на смятых простынях, готова была вслух умолять о том, дабы не мучил более изощрёнными бесстыдными ласками, позволив, наконец, получить освобождение от скручивающего в спираль напряжения.

— Пожалуйста… — выдохнула она.

Марья скорее почувствовала, чем услышала усмешку на его губах. Она едва не задохнулась под тяжестью его тела, но сама притом выгибалась навстречу ему, обнимая крепкую шею обеими руками. Зажмурившись, она гладила короткие кудри на его затылке, тихо вскрикивая всякий раз, когда он с силою вжимал её в пуховую перину. Её словно раскачивало огромным маятником: вверх — вниз, до тех пор, пока на какое-то мгновение она не замерла в самой высокой точке, рухнув затем в бездонную пропасть.

Николай отодвинулся от неё, откинувшись на подушку. На разгорячённую кожу вмиг повеяло холодком. Марья сползла с постели и ощупью нашла свою сорочку. Стыд жёг раскалённым железом. Будто вакханка какая отдалась ему, да ещё и умоляла его о том. Сквозь застившие взгляд слёзы она едва отыскала глазами вход в покои и поспешила покинуть спальню супруга, напоследок хлопнув дверью.

Куташев тяжело вздохнул. Он знал, что она чувствовала нынче. Его самого порою преследовало чувство раскаяния и сожаления после безумных ласк и слепящего экстаза на ложе продажной любви.

Проснувшись довольно рано и наскоро умывшись, Куташев прошёл в кабинет. Завтракать не хотелось, и он решил подождать, когда проснутся дамы Куташевы, дабы разделить с ними трапезу, как и полагается, в столовой.

Велев лакею принести кофе, Николай расположился за письменным столом. Он помнил, что обещал Борису написать Ефимовскому о том, как ныне обстоят дела, но слишком долго откладывал. Часы пробили девять часов утра, кофе давно остыл, а Николай всё также сидел над чистым листом бумаги. То, что поначалу представлялось ему дело совершенно простым, стало вдруг невероятно сложным. Его стали вдруг одолевать сомнения в том, что он верно истолковал поступки Андрея. Закралось подозрение в том, что не всё так однозначно, и, возможно, он ошибся, предполагая, что Ефимовский желал бы порвать с Марьей Филипповной и потому уехал.

Всё утро Николай думал о том, что значило для него расположение Андрея, вспоминал о годах, проведённых вместе в Пажеском корпусе, о первых днях службы в Кавалергардском полку. Вспомнил он и о нашумевших на весь Петербург эскападах молодых гвардейцев, в которых он и Ефимовский принимали весьма деятельное участие, в результате получив дисциплинарное взыскание и оказавшись на гауптвахте, где и провели две седмицы, перестукиваясь через стену, поскольку находились в соседних казематах.

Очнувшись от своих дум, Куташев обмакнул перо в чернильницу и вывел на чистом листе:

"Mon cher ami, Andre, спешу сообщить тебе, что отныне я стал семейным человеком. Моей супругой стала одна небезызвестная тебе особа. Я помню, ты не питал к ней тёплых чувств, но всё же надеюсь, что моя женитьба на Марье Филипповне не станет поводом к охлаждению нашей дружбы. Надеюсь, по возвращению с Кавказа ты почтишь нас своим присутствием. В Сосновке всегда будут рады видеть тебя. Н. Куташев".

Перечитав ещё раз короткое послание, Николай запечатал письмо и, оставив его на столе, с чувством выполненного долга, но вместе с тем с тревогою на душе, спустился в столовую, где нашёл свою жену, сестру и Анну Кирилловну, компаньонку Софи, за утренней трапезой.