Молодая княгиня оправилась на удивление быстро. Никаких видимых причин для того, чтобы целыми днями оставаться в постели в самом скором времени у неё не осталось, да только возвращаться к прежней жизни у Марьи Филипповны не было никакого желания. Весь день она проводила в своих покоях, не спускаясь даже к трапезе. Она ничего не просила, не требовала, не капризничала, а просто лежала в постели или сидела в кресле у окна, подперев щёку кулаком. Не проявляла она интереса и к ребёнку. Единственный раз взглянув на дитя, она более не просила принести его и не спрашивала о нём.

Так прошла седмица, за ней другая, но ничего не менялось. Поначалу Николая нисколько не заботило то, что происходит с его женой, но когда по углам стала шептаться челядь о том, что княгиня в уме повредилась, пришлось вмешаться. По просьбе князя Хоффман осмотрел Марью Филипповну и лишь развёл руками, демонстрируя своё совершенное бессилие и непонимание происходящего.

— Право слово, Николай Васильевич, княгиня вполне здорова, она совершенно оправилась, и я не понимаю, отчего она ведёт себя подобным образом, — заявил он князю, покинув покои его супруги.

— То есть, вы утверждаете, что медицинская помощь моей супруге не требуется? — прищурился Куташев.

— Точно так, ваше сиятельство, — кивнул Хоффман. — Ежели какой недуг и поразил вашу супругу, то он скорее душевного свойства, нежели телесного. Возможно, вам стоит поговорить с ней и этого будет довольно.

— Благодарю вас, Генрих Карлович, — отпустил врача Куташев.

Распрощавшись с доктором, Николай прошёлся по библиотеке, обдумывая слова Хоффмана. Ему вовсе не хотелось вести с Марьей Филипповной душеспасительные беседы, а то, что дело здесь было именно в недуге душевном, а не телесном, сомневаться не приходилось. Преодолев собственное сопротивление, Куташев вошёл на половину жены. На стук в дверь, ему открыла горничная жены Милка, тотчас съёжившаяся под сумрачным взглядом барина. Девица ещё не забыла разговора, что состоялся между ней и его сиятельством, и полученный урок усвоила надолго.

Взглядом указав прислуге на выход, Николай вошёл и плотно прикрыл за собою двери. Марья осталась безучастной к его появлению, она даже не переменила позы, продолжая смотреть невидящим взглядом в окно. Окинув беглым взглядом жену, князь глубоко вздохнул, подавляя мгновенно вспыхнувшее чувство брезгливости и отвращения. Неприбранная, непричёсанная, неопрятная, шёлковый капот, надетый поверх ночной рубашки, в пятнах. Разве может такая женщина вызвать симпатию?

— Мари, мне кажется, пришло время нам поговорить, — начал Куташев, присаживаясь подле жены.

— О чём? — равнодушно обронила она, не поворачивая головы.

Николай с трудом подавил раздражение и постарался не выказать гнева, вызванного её поведением и внешним видом.

— О вас, Мари.

— Обо мне? — проскользнули нотки удивления в интонациях её голоса. — Чем я вам не угодила, Nicolas?

— Я нахожу ваше поведение несколько странным. Более того, я вас не узнаю. Вы давно видели себя в зеркале? — осведомился он.

— Я не хочу, — вздохнула Марья.

Николай подавил ещё один раздражённый вздох. Он определённо не собирался нянчиться с ней, но вскоре начнётся светский сезон и общество станет интересоваться тем, куда пропала княгиня Куташева. Самому ему было совершенно плевать на то, что станут говорить о нём и его семейной жизни, но есть ещё Софи, и вся эта шумиха и сплетни вокруг фамилии Куташевых вряд ли положительным образом скажутся на rénommée его сестры. Только ради Софьи он старался соблюдать светские условности, и только забота о её добром имени не позволяла ему откровенно попирать принятые в свете правила, хотя и не мешала высмеивать их.

Поднявшись с кушетки, Николай подхватил жену под локоть и принудил встать. Нисколько не заботясь о том, что может причинить ей боль, он подтащил её к зеркалу и развернул лицом к её отражению, удерживая за плечи.

— Смотрите! Смотрите на кого вы стали похожи! — потряс он её словно тряпичную куклу.

— Вас это беспокоит? — выпрямилась Марья, стряхивая с плеч его руки. — Мне казалось, вам и дела нет до меня.

— Мне нет до вас дела, Мари, — сквозь зубы процедил Куташев, — но, увы, мы живём в столице на виду у многих, и мне приходится считаться с этим. Анненковы прислали приглашение. Через две седмицы Ирина Александровна устраивает небольшой музыкальный вечер на даче в Царском селе. Надеюсь, к тому времени вы будете готовы появиться в свете.

— А ежели я не хочу, — упрямо возразила Марья.

— Тогда вы поедете в том виде, в каком я вас застану к назначенному часу, — пригрозил Куташев. — Сомневаюсь только, что ваше тщеславие позволит вам опуститься до подобного.

Уходя, князь громко хлопнул дверью, но Марья даже не оглянулась. Сосредоточенно и хмуро, она вглядывалась в зеркало, из которого на неё глядела всклокоченная бледная особа весьма отталкивающего вида. "И это я?!" — ужаснулась княгиня.

Утром следующего дня Марья Филипповна заставила себя спуститься в столовую. На этот раз княгиня была аккуратно причёсана и одета в простое домашнее платье из тёмно-синего муслина. Заметив в тёмных глазах супруга нечто похожее на одобрение, Марья равнодушно отвернулась, всем своим видом показывая, что старалась она вовсе не ради него. За завтраком она почти ничего не ела, выпив только чашку обжигающе горячего чая. Софья попыталась разговорить её, но на все расспросы княжны Марья Филипповна отвечала коротким "да" или "нет".

После трапезы Куташев собирался отбыть на службу. Вскоре летний лагерь будет свёрнут, и необходимо было проверить готовность казарм к прибытию полка на зимние квартиры. Николай Васильевич одевался в своих покоях, когда, предварительно постучав, к нему в комнату вошла Марья. Наблюдая, как камердинер помогает супругу облачиться в белоснежный колет, княгиня расположилась в кресле.

— Митька, выйди, — догадавшись, что она не станет говорить при слуге, велел князь.

— Ежели вы желаете, чтобы я в нынешнем сезоне сопровождала вас, мне понадобится новый гардероб, — без всяких предисловий произнесла Марья.

— Вы вольны скупить все модные лавки, Мари, — усмехнулся Куташев. — Ваши счета будут оплачены.

Марья поднялась с кресла.

— Это всё, зачем вы пришли? — поинтересовался Николай, поправляя тесный ворот колета.

— Более мне ничего от вас не надобно, — равнодушно отозвалась Марья.

— Признаться, мне наши отношения до свадьбы были куда больше по душе, чем нынешние, — заметил Куташев.

Княгиня остановилась в дверях спиной к нему:

— Ничего не могу поделать, Nicolas. Дерзить вам, как прежде, не получается. Вы меня более не вдохновляете, — вздохнула она, закрывая за собой дверь.

Проходя мимо детской, Марья услышала плач младенца. Замедлив шаг, она нерешительно положила ладонь на ручку двери. Ребёнок плакал всё громче и громче. Распахнув двери, княгиня вошла. Кроме неё и плачущего младенца в комнате более никого не оказалось. Постояв над колыбелью и поборов желание закрыть уши от невыносимого детского крика, Марья взяла дитя на руки. Пелёнки оказались мокрыми. Поморщившись, молодая мать распеленала сына и беспомощно огляделась. Взгляд её обратился к комоду. Выдвинув верхний ящик, княгиня нашла стопку аккуратно сложенных пелёнок. Кое-как перепеленав младенца, Марья принялась укачивать его. Тихо напевая невесть откуда всплывшую в голове мелодию, княгиня кружила по комнате, с удивлением рассматривая собственное дитя. Не верилось, что за две седмицы младенец мог так перемениться. Он стал заметно крупнее, щёки его округлились, и он явно прибавил в весе. Отворилась дверь и в комнату вошла кормилица. Одарив бабу гневным взглядом, Марья передала ей ребёнка, не удержавшись, ласково провела кончиками пальцев по пухлой щёчке и погладила мягкий тёмный пушок на голове сына.

С этого момента она более не игнорировала собственное дитя и заходила в детскую по нескольку раз на дню, интересовалась, как ребёнок кушает, как спит, подолгу просиживала у колыбели, просто наблюдая за ним.

За день до намеченного у Анненковых суаре, в дом на Мойке приехала модистка с двумя помощницами. Привезли заказанный Марьей Филипповной гардероб. Всё пространство в будуаре заняли платья, шляпки, накидки, ротонды, целый ворох тончайшего женского белья. Марья, примеряя обновки, оживилась. Лицо её раскраснелось, в глазах появился озорной блеск. Взгляд её обратился к роскошному ярко-синему бальному туалету. Возможно, для музыкального вечера платье и казалось чересчур вызывающим, но она так давно не надевала красивые вещи. Однако при примерке выяснилось, что оно довольно тесно ей в талии.

Модистка заверила её, что сие поправимо, и она может распустить немного швы, но к завтрашнему дню ей никак не поспеть.

— Милка, — перевела сверкающий взгляд на горничную молодая княгиня, — затяни корсет туже.

Вместе с помощницей модистки горничная затянула шнурки на корсете так, что Марья едва могла вздохнуть, но зато платье пришлось впору. Оглядев в зеркале своё отражение, княгиня Куташева самодовольно улыбнулась. Ныне она была хороша, как никогда. Грудь её стала заметно больше, а талия благодаря усилиям Милки и белошвейки казалась невероятно тонкой. Отпустив модистку и её помощниц, Марья велела Милке перенести вещи в гардеробную, а платье к завтрашнему вечеру оставить в спальне.

На другой день, собираясь к Анненковым, Марья страшно волновалась, будто бы впервые собиралась выйти в свет. Ей было не по себе от того, что она не могла знать, как встретит её Ирина, до сих пор не покидал страх, что княгиня Анненкова может выполнить свою угрозу и поведать князю Куташеву тайну отцовства Михаила. Когда туалет был почти полностью завершён, дверь, ведущая в покои супруга, открылась, и Николай шагнул в спальню жены.

Князь остановился посреди комнаты, окинув Марью внимательным взглядом. "Хороша! Вне всякого сомнения, хороша!" — прищурились тёмные очи.

— Позвольте и мне внести некое дополнение к вашему совершенному облику, madame? — иронично улыбнулся он, открывая обитую бархатом коробочку, что держал в руках.

На чёрном бархате ослепительно сверкнули фамильные бриллианты Куташевых. Застегнув на шее жены колье, Николай провёл ладонями по почти обнажённым плечам.

— Вечер нынче обещает быть прохладным, — тихо заметил он, — накиньте что-нибудь на плечи.

В его интонациях Марья не услышала заботы, скорее раздражение.

— Отчего вы вдруг так озаботились моим здоровьем? — насмешливо улыбнулась она ему в ответ через отражение в зеркале.

— Просто помните, о чём я вам говорил однажды, — парировал Куташев. — И не теряйте головы, — добавил он.

— По-вашему, я только и думаю о том, как бы побыстрее закрутить интрижку с кем-нибудь?

— Не знаю, о чём вы думали, выбирая это платье, но явно не о том, дабы произвести впечатление скромницы.

— Полно, Nicolas, — усмехнулась Марья. — Не вы ли говорили, что вам нет до меня никакого дела?

Куташев задумчиво обвёл взглядом пару, отражавшуюся в зеркале перед ним:

— Я ведь и передумать могу, ma cherie, — провёл он ладонями по тонким рукам жены. — Но нам пора, ежели мы не хотим быть в числе опоздавших.

Подхватив со спинки кресла тонкую шёлковую шаль в тон платью, Марья набросила её на плечи и опёрлась на предложенную супругом руку. Софья уже ожидала брата и его жену в вестибюле. Бросив один только взгляд на свою невестку, княжна едва заметно вздохнула. Никогда ей не тягаться с Марьей Филипповной. Ещё две седмицы назад княгиня на приведение походила, а нынче глаз не отвести. До самой дачи Анненковых супруги хранили молчание, каждый думая о своём. Вопреки страхам Марьи, Ирина Александровна встретила её радушно, как в прежние добрые времена. Целуя подругу в щёку, княгиня Анненкова совершенно искренне выразила своё восхищение её роскошным туалетом.

— Мари, ты затмишь нынче всех, — хихикнула Ирэн, взяв подругу под руку и провожая в сад, где уже были расставлены стулья. — Боже, как же давно мы не виделись! — продолжала она говорить, словно и не было про меж них никакой размолвки. — Борис пригласил цыганский хор! О, как они поют. У меня мурашки по всему телу бегут, когда я их слушаю, — делилась своими впечатлениями княгиня Анненкова.

Но, несмотря на радушную болтовню подруги и её совершенно счастливый вид, Марья отметила, что та чем-то сильно взволнована. Как оказалась, поводов для волнения у княгини Ирины было предостаточно. И один из этих поводов предстал перед Марьей уже спустя четверть часа. Многих гостей четы Анненковых Марья хорошо знала по прошлым столичным сезонам, довольно скоро почувствовала себя совершено раскованно и в своей стихии, но вот к встрече с графом Ефимовским оказалась не готова.

Андрей поприветствовал сначала хозяйку дома, а затем повернулся к Марье: