Марья вздохнула. Чему быть, того не миновать. Опустив руки, она позволила ему развязать ворот её рубашки, позволила его ладоням скользить по обнажённой коже, чувствуя, как всё тело покрывается мурашками, и озноб сотрясает её от макушки до пят. Не противилась, когда подхватил её под колени, только испуганно ахнула и невольно вцепилась в широкие плечи, дабы не упасть.

Лёжа на спине в собственной постели, она застыла, подобно мумии, не желая повторения брачной ночи, когда словно вакханка металась под тяжестью мужского тела, а после мучилась угрызениями совести. Не противилась ласкам и поцелуям, оставаясь безучастной к ним. Не было на сей раз ни взлётов, ни падений, когда всё закончилось, Марья завернулась в одеяло и повернулась спиной к мужу. Она надеялась, что получив от неё всё, что ему хотелось, Куташев уйдёт, но он остался в её комнате, в её постели.

До самого рассвета пролежала она с открытыми глазами, прислушиваясь к размеренному дыханию мужчины, лежащего подле неё. После того, что было ночью, она уже не могла думать о предстоящей встрече с Андреем с радостью, горько и гадко стало на душе.

Воскресная литургия начиналась довольно рано, и ежели Марья не желала опоздать к началу службы, то ей следовало поторопиться. Выбравшись из постели, она прошла в будуар, разбудила горничную и велела принести тёплой воды. Закрывшись в уборной, она с остервенением тёрла собственное тело, желая смыть даже упоминание об ушедшей ночи.

После, сидя перед зеркалом в будуаре, Марья слышала, как Николай поднялся с постели.

— Доброе утро, Mon ange, — обратился он к ней, остановившись на пороге спальни.

— Доброе, — выдавила она из себя, не поворачивая головы.

— И куда же вы собрались в такую рань, Мари? — зевнул Куташев, прикрыв рот ладонью.

— К заутрене, — отозвалась Марья. — Желаете составить мне компанию? — не сумев удержаться от сарказма, поинтересовалась Марья.

— Упаси Господь, — усмехнулся князь. — Желаете спозаранку идти к попам, ступайте, но без меня. Увидимся за обедом, — добавил он и ушёл в свои покои, довольно насвистывая какую-то мелодию.

С вечера Марья велела Милке приготовить красивое платье, роскошное творение модистки из шёлка нежно-палевого цвета, потому, как желала быть красивой для того, кто прочно занял место в её сердце, но поутру передумала. Вместо лёгкого воздушного туалета, Марья облачилась в тёмно-лиловое платье с воротником стойкой и велела подать ей шляпку с плотной вуалью.

Воскресная служба длилась три часа. Марья отстояла её, не шелохнувшись, с каменным выражением лица, она крестилась, когда требовалось, клала вместе со всеми прихожанами поклоны, внимала словам архиерея и хору певчих, но на сей раз не было ни радости, ни света в душе, только тяжесть и тьма.

Домой она пошла пешком, взяв с собой Милку, а вознице велела возвращаться и её не ждать. Тёплое летнее утро конца августа дышало свежестью и покоем. Зелёные насаждения на Адмиралтейском бульваре уже чуть тронула желтизна, напоминая о грядущей осени. Изредка княгине Куташевой среди прогуливающейся публики встречались знакомые, но никто не узнал её под густой вуалью. Марья уже почти дошла до конца бульвара, а тот, кого она ждала, так и не появился. Остановившись, она ещё раз огляделась в надежде увидеть знакомое лицо, а потом решительно зашагала в сторону набережной Мойки. Дорогу ей перегородил закрытый экипаж, лакированная дверца распахнулась, и Андрей протянул ей руку.

— Вы выбрали весьма неподходящее место, Мари, — улыбнулся он, помогая ей подняться на подножку.

Марья оглянулась на Милку, растеряно замершую на мостовой, и велела ей идти к дому Ракитиных, чтобы после встретиться там. Удостоверившись, что за ними никто не наблюдает, Ефимовский захлопнул дверцу экипажа, и стукнул в стенку, подав вознице знак трогаться.

Глава 42

Едва слышно скрипнули новенькие рессоры и, слегка покачнувшись, экипаж тронулся с места. Андрей задёрнул бархатную занавеску на оконце и откинулся на спинку сидения. Марья сцепила пальцы в замок, дабы скрыть нервную дрожь, что сотрясала её с того самого момента, как только она вложила руку в ладонь Андрея, и опустила голову, не решаясь начать разговор. Она просила Ефимовского о встрече потому, как желала непременно оправдаться в его глазах, рассказать о том, что не пыталась никого заманить в сети брака, наоборот, от неё шантажом добились согласия. Но ныне, пребывая столь близко от него в полумраке экипажа, женщина не могла подобрать нужных слов, сомневаясь в том, что сумеет уверить его в своей правоте.　

— Вы просили меня о встрече, Мари, а теперь молчите, — попенял ей Андрей.　

Получив записку от Марьи Филипповны, он долго мучился сомнениями. Чем могла окончиться подобная встреча? Тем, что именуют неприглядным словом адюльтер? Ничего хорошего это свидание не сулит ни ему, ни ей, разве, что вымарать в грязи сразу две известных фамилии: князя Куташева и графа Ефимовского. Но желание увидеться с ней возобладало над доводами разума.　

— Право слово, дайте же мне собраться с мыслями, Andre, — Марья подняла голову, разглядывая его через густую вуаль.　

Горькая усмешка скользнула по его губам, хмурая складочка залегла промеж густых бровей. Ефимовский протянул руку и снял шляпку с её головы.　

— Хочу видеть ваши глаза, — пояснил он в ответ на недоуменный взгляд.　

Марья глубоко вздохнула, пытаясь обрести решимость, которой ей так не хватало, и заговорила:　

— Andre, я не знаю, кто и зачем стремился опорочить меня в ваших глазах, но то, что вам рассказали обо мне — несомненная ложь, — стараясь не отвести взгляда, произнесла она.　

— Ложь?! — Ефимовский приподнял густую бровь. — По-вашему, Борис, Ирэн, ваш супруг — все они лжецы? — Спросил Андрей, даже не пытаясь скрыть сарказма.　

— Нет! Конечно же, нет, — горячо возразила княгиня Куташева. — Возможно, вам не сказали всей правды.　

— И какая же она, по-вашему, правда?　

— Истина в том, что меня принудили к замужеству шантажом, — Марья отвела взгляд и, не дождавшись ответа, продолжила: — видит Бог, Andre, даже не получив вашего письма, я собиралась отписать вам и, положившись на волю судьбы, смиренно ждать вашего решения, но Nicolas не позволил мне…　

— Никогда не поверю, что Куташев мог вас шантажировать, — гневно отозвался Ефимовский, перебив её.　

— Воля ваша, но именно так всё и было. Nicolas ухаживал за мной какое-то время, и я довольно благосклонно принимала от него знаки внимания, но когда он сделал мне предложение, я отказала ему, — Марья умолкла и перевела дух, собираясь мыслями для продолжения исповеди.　

— Как это случилось? Почему, чёрт возьми, ему вообще пришла в голову мысль волочиться за вами?! — Вспылил Андрей. — О чём вы умалчиваете, Мари?

— Мне нечего от вас скрывать, — Марья широко распахнула глаза. — Мы встретились случайно в Летнем Саду, гуляли, беседовали, князь Куташев пригласил меня в театр, и я ответила согласием. Спустя какое-то время Nicolas стал наносить мне визиты, объявил моему брату о серьёзности своих намерений. Возможно, своим отказом я оскорбила его, и потому Nicolas пригрозил, что поведает в свете о том, что я… — Марья запнулась, не решаясь продолжить фразу.　

— Так какую вашу страшную тайну собирался открыть князь Куташев? — Нарочито равнодушным тоном осведомился Андрей.　

— Nicolas собирался сказать, что я отдалась ему, — выдохнула девушка, отвернувшись к занавешенному окну.　

— А вы, конечно, не были близки с ним?　

— Andre, безусловно, у вас есть все основания мне не верить, тем более, учитывая все обстоятельства моего пребывания в Веденском. Но я готова чем угодно поклясться, что до моего замужества ни один мужчина, кроме вас, меня не касался, — ощущая, как пылают щёки и уши, выдавила Марья.　

— Я польщён, сударыня, — усмехнулся Ефимовский.　

Марья потянулась к шляпке, лежащей на сидении, вспылив:　

— Велите вознице остановиться. Я не намерена и далее выслушивать оскорбления от вас! Андрей, как зачарованный, уставился в полыхающие праведным гневом серо-голубые глаза.　

— Я не желал вас обидеть, Мари. Простите, — он мягко улыбнулся. — Вы не представляете, каким ударом для меня стала весть о вашем замужестве.　

— Что же нам делать теперь, Andre? — Нервно перебирая в руках перчатки, вздохнула Марья.　

— Ничего, Mon coeur. Мы более ничего не можем сделать. Какие бы обстоятельства не предшествовали вашему браку с князем Куташевым, вы замужем, а, стало быть, навсегда потеряны для меня.　

Марья упрямо покачала головой. Невыносимо было даже думать о том, что всё может окончиться вот так. Что их пути разойдутся навсегда, и всё, что ей останется　

— воспоминания и… Мишель. Живое напоминание о том, о ком так болит сердце при каждом вдохе.　

— Вы так легко отказываетесь от меня, Andre? — Произнесла она дрожащими губами, стараясь удержать подступившие слёзы.　

— Ради вашего же блага, Мари. Я не вправе более вмешиваться в вашу жизнь. Я не желаю быть причиной ваших страданий, — Андрей взял её сплетённые пальцы в свои ладони.　

— Откуда вам знать, что мне во благо будет? — Глаза княгини сверкнули в полутьме экипажа.　

Быстрым гибким движением она вкинула руки ему на шею и приникла губами к его.

Ефимовский ответил на её поцелуй, обняв тонкий стан, усадил к себе на колени. Дыхание их смешалось. Марья запрокинула голову, подставляя его губам шею, щёки, полуприкрытые веки. Какое то время в полутьме экипажа слышалось только тяжёлое дыхание мужчины, едва слышные стоны, что не могла сдержать Марья, выгибаясь под настойчивыми ласками сильных рук. Запустив пальцы в шелковистые кудри на его затылке, она заставила его поднять голову, сама нашла губами его губы, приникая к ним, будто умирающий от жажды к прохладному источнику в знойный день.　

— Это сущие безумие, Мари, — хрипло прошептал он, прижавшись лбом к её груди.　

О том, что экипаж остановился, возвестил негромкий стук в оконце.　

— Приехали, барин, — пробасил возница.　

Андрей тихо чертыхнулся, выпуская из объятий княгиню Куташеву. Марья пересела на противоположное сидение и торопливо надела шляпку. Ефимовский приоткрыл дверцу и оглянулся на свою спутницу. Андрей видел по её лихорадочно- блестевшим глазам, что предложи он ей сейчас руку, и она пойдёт за ним. Но что станется с ней, когда ему придёт время возвращаться в Тифлис?　

— Поезжай на Фонтанку, к Ракитиным, — бросил он вознице и вернулся на своё место.

— Нам с вами более не стоит видеться Мари, — он отвёл глаза, заметив, как после его слов по пылающей румянцем щеке скользнула слеза.　

— Вы более не любите меня, Andre? — Тихо спросила она, вынимая из ридикюля носовой платок.　

— Как бы больно мне сейчас ни было говорить вам о том, но вы должны понять, что не всегда человек волен в своём выборе, есть обстоятельства, люди, обязательства, над которыми мы не властны, — завладев её рукой, Андрей целовал каждый пальчик.　

— Какие обстоятельства, Andre?　

— Я не имею более даже права говорить вам о своей любви, — Ефимовский вздохнул.　

— У вас есть муж и ребёнок, а я хочу, дабы вы были счастливы, Мари. Время лечит любые сердечные раны, вскорости я уеду, и вы забудете обо мне.　

— Нет-нет, не говорите так, — Марья покачала головой, — я никогда не забуду вас. Только ради вас я дышу, только ради вас сердце бьётся, — прошептала она и, устыдившись собственной горячности, отвернулась, опустила на лицо вуаль.　

Андрей промолчал в ответ на её признание, слишком велик оказался соблазн забыть о благих намерениях и поддаться, ответить, с головой окунуться в омут сладострастия, невзирая на последствия, которые, несомненно, будут у этой связи. Марья смотрела на него выжидающе, но не дождалась ответа. Карета остановилась. Ефимовский вышел из экипажа и подал ей руку. Оглядевшись, княгиня Куташева узнала дом брата.　

— Прощайте, Марья Филипповна, — Андрей склонился над её рукой. — Я всё же надеюсь, что вопреки вашим заверениям, вы найдёте иной смысл в вашей жизни, — с этими словами он поднялся на подножку экипажа.　

Марья проводила взглядом удаляющийся экипаж и с горестным вздохом взошла на крыльцо. Тяжесть в груди, резь в глазах от непролитых слёз — вовсе не такой исход свидания с Андреем она предвидела. Он не просто отказался от неё, он лишил её всяческой надежды что-либо переменить в будущем. Серж оказался прав, Ефимовскому собственное спокойствие оказалось дороже. Марья пыталась найти повод, дабы разозлиться на него, обвинить в своей несчастной доле, но какие бы доводы она не приводила сама себе, разумом всё же понимала, что Андрей отступился только ради неё самой.　

Наталья Сергеевна, созерцавшая из окна своих покоев всю недолгую сцену прощания Ефимовского и Куташевой, отпрянула вглубь комнаты, как только заметила, что Марья подняла голову, осматривая фасад дома. Недобрая усмешка скривила полные губы madame Ракитиной.