— Не спеши, — удержала её за руку княгиня Анненкова.

— Ты не понимаешь…

— Понимаю, — тяжело вздохнула Ирина Александровна, присела в кресло и расправила широкие юбки. — Я знаю, ты всегда любила Андрея, и признаться честно, я надеялась, что он сделает тебе предложение ещё в твой первый столичный сезон, но этого не случилось. Неужели думала, что вашу связь удастся сохранить в тайне? Мари, утаить в Петербурге подобное невозможно.

Марья Филипповна опустилась в кресло напротив подруги.

— Я… старалась быть осторожной, — едва слышно вымолвила она.

— Не понимаю, зачем ты ответила Николаю согласием, — укоризненно покачала головой Ирэн.

— Тебе не понять того, — отвела взгляд Марья Филипповна.

— Возможно. Возможно, мне не понять, ибо, как можно… как можно, Мари?

— Видимо, можно, — глухо отозвалась Марья. — Право, я не знаю, что мне делать теперь? — промокнула она увлажнившиеся глаза носовым платком. — Мне так тяжело, я запуталась, — прерывающимся шёпотом поведала она.

— Ты должна объясниться с Andre. Это должно закончиться. Твой муж при смерти, тебе о нём думать надобно, а не…

— Замолчи! — в сердцах воскликнула Марья Филипповна. — Для меня расстаться с Andre всё одно, что сердце из груди вынуть.

— Надобно было соглашаться на его предложение тогда, когда ты могла выбирать, ныне у тебя нет выбора, — помолчав некоторое время, добавила Ирина. — Николя не заслуживает, чтобы его обманывали, да ещё так жестоко. Они всегда были друзьями, все трое, Николай, Андрей, Борис. Ты встала между ними, стала причиной ссор и раздоров. Борис весьма переживает о том. Ему так трудно принять чью-либо сторону, ведь она никогда не делал различий между твоим мужем и Ефимовским.

Ответить Марья Филипповна не успела. В гостиную вернулся Борис вместе с Андреем. Оба выглядели расстроенными.

— Скверное дело, — тихо отозвался Ефимовский.

Марья вздрогнула, ведь Андрей наверняка знал, о чём говорил.

— Мари, он зовёт вас, — подошёл к дамам Борис.

Марья поднялась, в дверях обернулась, бросив последний взгляд на скорбно молчавшую троицу и поспешила наверх в покои супруга. Перед дверью она немного помедлила, собираясь с мыслями и переступила порог. При её появлении Софья отошла от изголовья кровати брата и, наградив невестку предостерегающим взглядом, вышла.

— Вы звали меня? — опустилась на стул Марья.

— Нам надобно объясниться, — каждое слово давалось Куташеву с огромным трудом. — Я не питаю иллюзий и вероятно дни мои сочтены, — продолжил он.

— Вы поправитесь, — нащупала Марья Филипповна его ладонь, безвольно лежащую поверх одеяла.

Николай усмехнулся, но тотчас скривился.

— Я желал бы внести кое-какие изменения в завещание, — произнёс он. — Распорядитесь, чтобы пригласили моего поверенного, но прежде, я бы хотел сказать вам о том, что заставило меня сделать вам предложение, несмотря на то, что я узнал о вас.

— Что вы узнали обо мне? — помертвевшими губами прошептала Марья.

— Я знал, что вы в тягости от Ефимовского, когда делал вам предложение, — отвёл взгляд Николай. — Когда Софье было десять лет, она заболела заушницей, и я заразился от неё. Перенесённое заболевание лишило меня возможности стать отцом, когда бы то ни было. Узнав о вашем положении, я воспользовался единственным доступным способом обзавестись наследником, — длинная фраза совершенно лишила его сил.

— Вы знали, — поражённо вымолвила Марья.

Николай прикрыл глаза, едва заметно кивнул.

— Я страшно виноват перед вами, Мари. Пытаясь устроить собственные дела, я нисколько не задумывался о вас, о ваших чувствах, мало того, я полагал, что со временем вы смиритесь со своим положением, но, увы, того не случилось.

— Меня тогда поразила ваша настойчивость и, признаться, напугала… — отозвалась Марья. — Но вы говорили о завещании…

— Теперь, когда вам всё известно, я хочу, дабы Мишель стал продолжателем рода, потому попрошу вас сохранить в тайне всё, что связано с его происхождением. Ефимовского я просил о том же, и Андрей поклялся, что не станет предъявлять отцовских прав, в случае моей смерти.

Марья прерывисто вздохнула и закрыла глаза. Разум никак не желал воспринять того, о чём ей поведал супруг.

— У меня нет оснований доверять вам, Мари, — продолжил Николай. — Вы довольно часто лгали мне, потому, дабы вы не слишком торопились примерить вдовье одеяние, я просил Андрея позаботиться о Софье. После моей смерти они обвенчаются, — закончил он.

— О, — только и смогла вымолвить Марья.

Он всё предусмотрел! Всё! Даже его смерть не сделает её свободной от него. Какая злая ирония! Какая жестокая, изощрённая месть, прикрытая добрыми намерениями! Конечно, Андрей согласился, когда так умело сыграли на его чувстве вины. Чувство жалости, что она испытывала к супругу, сменилось слепящей ненавистью. Марья выпустила его ладонь и поднялась.

— Я распоряжусь, чтобы послали за вашим поверенным, — сухо обронила она.

— Вы ненавидите меня сейчас, ma сherie, — грустно усмехнулся Куташев. — Понимаю, но поступить иначе я не могу. Состояние Куташевых слишком лакомый кусок, и найдётся немало желающих воспользоваться случаем. Кроме того, я хочу быть уверенным в том, что Софья не останется ни с чем.

— А как же я? — остановилась на пороге комнаты Марья. — Обо мне вы подумали?

— С вашими способностями, Мари, вы сумеете прекрасно утроиться после моей смерти. Я в том нисколько не сомневаюсь.

— Мне остаётся только молиться о вашем скорейшем выздоровлении, — процедила княгиня, закрывая за собою двери.

— Я и надеяться не смел… — пробормотал Куташев, глядя на закрытую дверь.

Глава 50　

Вынужденная беспомощность и бездеятельность сделали князя Куташева желчным и раздражительным. Доставалось всем: и Хоффманну, и домочадцам, и прислуге. Единственным человеком в доме, коему не пришлось столкнуться с дурным настроением Николая Васильевича, оставалась Софья. Только с ней он был подчёркнуто внимателен и вежлив, Марью же, напротив, изводил придирками и упрёками. Добровольно сделавшись его сиделкой, княгиня Куташева испытала на себе все дурные стороны характера своего супруга.

За время болезни Николай сильно исхудал, его щёки и подбородок заросли тёмной щетинной, глаза ввалились, заострились черты лица. Ныне он мало чем напоминал человека, за которого когда-то mademoiselle Ракитина вышла замуж. Всё чаще Марья Филипповна ловила себя на мысли, что невозможно ненавидеть человека, который стоит одной ногой в могиле. Низко и подло испытывать подобные чувства. Она пыталась искать оправдания его поступкам и даже находила их. Взяв с Андрея невозможное обещание, он заботился о благе сестры, ведь после его смерти у Софьи более никого не останется. Андрей же никогда не откажется от данного слова, пускай он не любит mademoiselle Куташеву, но к младшей сестре друга он всегда относился с теплотой и уважением. Так будет и впредь. Сказав ей, что она сумеет устроиться после его смерти, Николай нисколько не лукавил. У неё есть Ракитино, отданное за ней в приданое, у неё есть сын, и как бы больно ни было, придётся смириться с мыслью, что Андрей потерян для неё навсегда. Возможно, для иной, более впечатлительной натуры подобная мысль оказалась бы смерти подобной, но Марья Филипповна превосходно знала самое себя, знала, что самое ценное, что даётся человеку единожды — это жизнь, и как бы тяжко не пришлось, никогда она по доброй воле не расстанется с сим бесценным даром. Она непременно найдёт то, ради чего ей стоит жить дальше, найдёт то, что станет занимать её мысли, как ныне все её мысли занимал недужный муж, отодвинув куда-то в самый отдалённый уголок сознания все думы о собственных чувствах, о будущем.　

Но даже не скверный характер супруга и его вечно дурное настроение стали для Марьи Филипповны настоящим испытанием. Больше всего огорчения доставляли визиты — в эти дни скорби она возненавидела весь высший свет. Ханжеское лицемерное общество, падкое до скандалов, за их показным сочувствием прятались любопытство и тщательно скрываемый интерес к подробностям этой весьма неприличной истории.　

Сослуживцы Николая Васильевича, справляясь о его здоровье, отводили взгляды, и Марья Филипповна знала, что им известны все обстоятельства, при которых её супруг получил ранение. Господа офицеры никогда вслух не говорили о том, но того и не требовалось вовсе. Оставалось только делать вид, что её нисколько не заботят сплетни, передаваемые из уст в уста, из одной гостиной в другую.　

С Андреем они почти не виделись. Граф Ефимовский бывал в доме на Мойке, но даже эти редкие визиты предназначались не Марье Филипповне, а Николаю и Софье. Ефимовский полагал, что видеться с ней в доме, где на смертном одре лежал её супруг, в высшей степени аморально, да и сама Марья Филипповна старалась избегать его. Она страшилась увидеть холод и отчуждение в его взгляде, ибо понимала, сколь невозможно для него их положение, сколь противоречит оно всему тому, что составляет его принципы, устои, саму основу его жизни. И кто виной всему? Ведь счастье было так близко, так возможно, надобно было лишь усмирить гордыню и не потакать собственному тщеславию.　

Стараясь отвлечься от горестных дум, Марья много времени проводила в детской, наблюдая за сыном. Мишель оказался довольно беспокойным и подвижным ребёнком. Он рано стал садиться, хватал всё, до чего дотягивался, а накануне у него появился первый зуб, что доставило немало хлопот няньке и молодой матери.　

Как-то камердинер Митька пожаловался, что князь отказался от обеда. Скрепя сердце, Марья Филипповна вошла в его спальню. На столике около кровати стояла нетронутая тарелка с бульоном. Подавив тяжёлый вздох, княгиня присела на стул и взяла в руки ложку.　

— Nicolas, ежели желаете поправиться, вы должны есть, — она зачерпнула бульон из тарелки и попыталась его накормить.　

Куташев отвернулся и отвёл её руку:　

— Довольно! Оставьте меня, — выдохнул он.　

— Чего вы добиваетесь? Желаете отправиться в могилу? — Прошипела Марья, со стуком поставив тарелку на стол.　

— Разве это не то, чего вы ждёте? — Николай скривил губы в некоем подобии усмешки.　

Марья Филипповна откинулась на спинку стула, прикрыла глаза и глубоко вздохнула, подавляя вспышку гнева, вызванную его насмешками.　

— О нет, — язвительно улыбнулась она, — мы с вами будем жить долго и счастливо, а теперь вы пообедаете и не станете более вести себя, как капризный, избалованный мальчишка.　

— Долго и счастливо, — вздохнул Куташев. — Хотелось бы вам верить, Мари.　

— Иного выбора вы мне не оставили, — пробормотала Марья.　

Николай жестом указал на тарелку. Более он не проронил ни слова, выглядел угнетённым и задумчивым, однако же обед съел, после чего сказал, что утомился и желал бы поспать. Марья Филипповна поправила подушку, склонившись над ним и, улучив момент, князь придержал её ладонь слабой рукой, запечатлев на ней поцелуй.　

— Порою мне кажется, что вы ангел, Мари, но мы оба знаем, что это не так, — прошептал он.　

— Да, не так, — покорно согласилась она и подоткнула одеяло. — Место ангела в эдеме, вы же ввергли меня в ад, Mon cher.　

Марья посмотрела на него долгим взглядом, и странные мысли пришли ей в голову. Вот перед ней человек, с которым она связана на всю жизнь, и ничто не может разорвать этой связи. Ведь она попыталась однажды, но, казалось, сама судьба тому воспротивилась.

Она никогда не любила его. Возможно, в самом начале их знакомства, когда она увидела его впервые, а он отнёсся к ней столь доброжелательно, она могла бы увлечься им, но такое было бы возможно, коли бы она уже тогда не любила Андрея.　

Случайно встретившись с Куташевым в заснеженном зимнем парке, она, напуганная своим новым и скандальным положением, решилась на неслыханную авантюру, сумела привлечь его внимание, но оказалась не настолько искушённой в той игре, которую попыталась вести с ним, и в итоге сама угодила в ловушку. Всякий раз, когда в ней поднималась волна ненависти, она напоминала себе о том, что первая ступила на путь интриг и задавалась вопросом: вправе ли она ненавидеть его, коли сама, движимая глупой обидой на Andre, втянула его в сию скандальную la situation. И вот теперь надобно как-то жить с этим.　

Вечером приехал Хоффманн. Закончив осмотр своего пациента, Генрих Карлович пожелал говорить с княгиней Куташевой. Уединившись с эскулапом в библиотеке, Марья Филипповна замерла в тревожном ожидании. Ей казалось, что немец слишком медлит, долго собираясь с мыслями, а стало быть, новости вовсе не утешительные. И сколько бы она до того не говорила сама себе, что с достоинством примет любой исход, одна только мысль о том, что после смерти её мужа Андрей будет вынужден жениться на Софье, повергала её в ужас.