Княгиня целый день думала о том, целый день подогревала в душе гнев и обиду и оттого плохо владела собой.　

— Вам никто не давал права говорить со мной в подобном тоне! — Повысила голос княжна.　

Щёки Софьи порозовели, тёмные очи гневно сверкали в полумраке помещения.　

— Вы не ответили, — Марья вызывающе вздёрнула подбородок.　

— Илья Сергеевич говорил со мной о браке, но предложения ещё не сделал, потому говорить о помолвке преждевременно, — Софья устало опустилась в кресло.　

— Так вы были у Урусова? — Сконфуженно пробормотала Марья Филипповна.

— Нет, — пристально гладя в глаза своей belle-sur, отозвалась княжна. — Я не ездила к Урусову. Вы правы. Я была с визитом у Андрея Петровича.　

Губы Марьи сложились в презрительную усмешку.　

— Безусловно. Le forgeron de son bonheur. (Каждый сам кузнец своего счастья). Иной шанс вам более не выпадет.

— Вы заблуждаетесь, — княжна, вздохнув, подняла руку ладонью кверху, призывая княгиню умолкнуть. — Позвольте я вам объясню, с какой целью нанесла сей визит, хоть видит Бог, после ваших слов, я того делать вовсе не обязана.　

— Я слушаю вас, — Марья Филипповна присела на стул, сложив руки на коленях, дабы унять дрожь в пальцах.　

— Полагаю, вам известно об обещании, что Nicolas вынудил дать его сиятельство графа Ефимовского, — начала Софья.　

Марья нехотя наклонила голову в знак согласия.　

— Безусловно, вы вряд ли заслуживаете снисхождения, — нахмурилась mademoiselle Куташева, — но Андрей любит вас. Право, не понимаю, за что. Но мы все не властны над собственными чувствами, а я так сильно люблю его, что не смогу заставить его страдать. Я поехала к нему, дабы сказать, что освобождаю его от данного слова, — выдохнула она.　

Марья Филипповна ошеломлённо воззрилась на золовку.　

— Вы либо дура, либо святая, Софи, — пробормотала она.

— Святая дура, — Софья горько усмехнулась. — Об одном прошу вас. Ради памяти моего брата, ради вашего сына, что носит фамилию Николя, откажитесь на время от встреч с Ефимовским. Не позорьте моего брата хотя бы после его смерти. Истечёт срок траура и в вашей воле будет поступить так, как вам подсказывает сердце и совесть, ежели она есть у вас, а пока дайте мне слово, что не станете более видеться с ним.　

— Я даю вам слово, что не стану предпринимать попыток увидеться с Andre до окончания траура, — с трудом выговорила Марья Филипповна.　

Щёки княгини пылали от стыда, от осознания того, что выпади ей самой такой шанс, она бы не преминула им воспользоваться.　

— Пожалуй, будет лучше вернуться в Сосновки, — тихо заметила Софья.　

— Подальше, — эхом отозвалась Марья Филипповна. — Как только погода восстановится, и подсохнут дороги, так и поедем. Впрочем, вам не обязательно уезжать, Софи. Маловероятно, что Илья Сергеевич поедет в Петербург до начала сезона.　

— Стало быть, увидимся в Петербурге во время сезона, — закончив на этом разговор, княжна поднялась с кресла.

На другой день Марья Филипповна получила письмо от Ефимовского. Андрей писал, что намерен вновь поступить на службу, а посему незамедлительно отправляется в Петербург, дабы подать о том прошение на высочайшее имя. "… Машенька, топ апде, обстоятельства складываются таким образом, что пройдёт ещё целый год, прежде чем я смогу приблизиться к тебе, не подвергая ни тебя, ни себя порицанию и не давая никому пищу для толков и слухов. Несомненно, год — это долго, слишком долго, но таковы правила, и потому я прошу тебя составить моё счастье по истечении этого года. Я прошу тебя стать моей женой. Ежели этот год ничего не переменит в наших чувствах, то более ничто не сможет стать препятствием…".　

Марья Филипповна ни словом не обмолвилась о письме. "Это хорошо, что он едет в Петербург. Мне будет довольно и того, что он рядом, — размышляла она, — а вот Софье знать о том ни к чему".

День отъезда выпал на начало июля. Природа смилостивилась над людьми и вслед за холодным и унылым июнем в Смоленскую губернию, наконец-то, нагрянуло лето во всей своей красе. Быстро просохли раскисшие за время дождей дороги, реки, на время вышедшие из берегов, вновь вернулись в своё русло. Дивное летнее утро обещало жаркий погожий денёк.　

Во дворе усадьбы прислуга готовила к длительному путешествию большой дорожный экипаж Куташевых и карету поменьше, в которой вслед за господами должна была проследовать прислуга.　

Лакей вместе с возницей привязывал к задку кареты громоздкий дорожный сундук, когда во дворе появился всадник на взмыленном жеребце.　

Распознав в нежданном госте соседа по имению, конюх поспешил принять поводья. Князь Урусов спешился и огляделся. В то самое мгновение, когда он повернулся к крыльцу, готовые к путешествию дамы Куташевы вышли из дверей.　

Князь торопливо поднялся по ступеням.　

— Марья Филипповна, — он поднёс к губам её изящную кисть и повернулся к княжне, — Софья Васильевна, — ваш отъезд стал для меня полнейшей неожиданностью.　

Илья Сергеевич обратил многозначительный взор на княгиню Куташеву, и Марья Филипповна, верно истолковав его молчаливую просьбу, поспешила отойти, оставив золовку и сиятельного соседа наедине.　

— Я понимаю, момент выбран крайне неудачно, но вы уезжаете, а я никогда не был силён в написании писем. Мне надобно видеть лицо и глаза собеседника, дабы говорить о вещах, которые имеют для меня большое значение.

— Большое значение, — ошеломлённо повторила Софья.　

— Софья Васильевна, я вас прошу стать моей женой, — глядя испытывающим взором в тёмные очи княжны, на одном дыхании произнёс Илья Сергеевич.　

— Право… я… — Софья растеряно оглянулась вокруг и, наконец, собравшись с мыслями, произнесла: — признаться, вы застали меня врасплох, Илья Сергеевич. У меня нет причин отказать вам, — уголки губ девушки дрогнули в улыбке.　

— Это означает "да"? — Князь чуть заметно улыбнулся.　

Софья кивнула и, зардевшись румянцем, потупила взор, стесняясь посмотреть в глаза Урусова.　

— Тогда до скорой встречи, — Илья Сергеевич поднёс к губам её тонкие пальчики.　

Софья не ждала предложения руки и сердца так скоро, потому никак не могла вернуть себе утраченное спокойствие. Нет, её не охватило ликование, не подпрыгивало сердце в груди при каждом вздохе, но что-то тёплое и спокойное разлилось в душе, последующие дни перестали казаться таким уж мрачными и беспросветными. Она опёрлась на предложенную руку, спустилась вместе с князем по ступеням и неожиданно для себя самой поднялась на носочки и прижалась губами к гладко выбритой щеке.

— Увидимся в Петербурге, — прошептала она и поспешила подняться на подножку кареты.　

Илья Сергеевич проводил экипаж до границы своих владений и вернулся в Овсянки. В конце месяца он собирался завершить строительство кирпичного завода, а после можно будет и в столицу отправиться.

Глава 55

Никогда ещё возвращение в Сосновки не было столь тягостным для Марьи Филипповны. Со всей ясностью ныне она понимала, что имение Куташевых так и не стало ей родным домом. Здесь она была чужой, и даже домашняя челядь стремилась ей о том напомнить. За время её отсутствия Анна Кирилловна полностью забрала бразды правления усадьбой в свои маленькие сухонькие ручки. Ныне всё в доме подчинялось её желаниям и повелениям.　

Марью угнетала звенящая тишина в покоях, смежных с её комнатами, где всё оставалось в том же виде, как и при жизни Николя. Она не заходила на его половину, пытаясь избавиться от гнетущих воспоминаний о своём замужестве, но, увы, её мысли беспрестанно возвращались к злосчастному браку, не принесшему ей ничего кроме горечи и разочарования.　

Весть о скоропостижной смерти супруга сначала настолько ошеломила её, что она долгое время оставалась безучастной ко всему, но со временем на смену смятению и неуверенности, поселившейся в душе, пришло спокойствие.

Мир вокруг Марьи Филипповны сжался до размеров усадьбы. Хандра и апатия стали постоянными спутницами. Странное равнодушие ко всему охватило её. Для неё время замерло в ожидании. "…Ежели этот год ничего не переменит в наших чувствах, то более ничто не сможет стать препятствием…". Только эти слова согревали её, утешали, только в них она черпала силы, но в то же время мучилась угрызениями совести из-за того, что ещё и три месяца не минуло со смерти Николая, а она уже мечтала о другом мужчине, грезила о жизни с ним.　

С приходом осени в Петербург потянулись представители высшего света, на время летнего сезона покинувшие столицу. Вернулись и Анненковы. По дороге в Петербург Борис и Ирина заехали в Сосновки и, пожалуй, именно этот визит разрушил оцепенение, окутавшее молодую вдову.　

Слова утешения и ободрения, сказанные самым участливым тоном, возымели совершенно обратный эффект.　

— Время лечит любые раны, — вздыхая, заметила княгиня Анненкова во время долгой прогулки, в течение которой Марья хранила молчание, шагая рядом с подругой по аллее, засыпанной опавшими листьями.

— Не надобно жалеть меня, — взвилась Марья в ответ на слова Ирэн. — Ты меня не знаешь совсем. Я гадкая! Гадкая! — Громко повторила она. — Я только и думаю о том, чтобы этот год скорее кончился!　

— Не мне осуждать тебя, — Ирина Александровна покачала головой, глядя, как потускневшие голубые глаза княгини Куташевой наполняются слезами. — Разве я не ведаю о том, какая сердечная боль всё это время мучила тебя? Бедная моя, — она вздохнула, доставая из рукава ротонды носовой платок и протягивая его Марье.　

Княгиня Куташева промокнула глаза, зябко повела плечами, кутаясь в шерстяную шаль:　

— Я не виню Николя, нет, — всхлипнула она. — Всё моя гордыня. Мне хотелось, чтобы Андрей поехал за мной, заставил меня воротиться. Боюсь, я оказалась слишком самонадеянной и вот нынче до сей поры плачу за прошлые ошибки.　

— Знаешь, вина Ефимовского ничуть не меньше, — тихо отозвалась Ирина. — Думаешь у него гордости меньше, чем у тебя? Нет. Ничуть. A Nicolas? Разве нет его вины? Куташев всегда играл людьми. Я любила его, мы все его любили, пускай порой не принимали его поступков, и мне больно понимать, что его уже не вернуть, но это нисколько не умаляет тяжести его деяний. И я тоже виновата перед тобой. Это я рассказала Николя о ребёнке… Бог ему судья. Я лишь надеялась, что он примет правильное решение, но он только ещё больше запутал всё.　

— Что толку нынче говорить о том, чего нельзя переменить, — вздохнула Марья. — Нынче у меня иные заботы.　

— Борис мне рассказал о завещании, — помолчав некоторое время, промолвила Ирина, неверно истолковав слова подруги. — Nicolas не должен был поступать подобным образом.　

— Ничего удивительного, — горько Марья усмехнулась. — Он с самого начала знал, что Мишель не его сын, так зачем ему оставлять состоянию байстрюку?　

Княгиня Анненкова смущённо отвела взгляд. Она никак не могла понять, отчего Николай, зная истину, не порвал с Марьей? Безусловно, многие знали о его увлечении mademoiselle Ракитиной и общество, затаив дыхание, ждало развязки roman d'amour, но ведь так уже было, и не раз. Сколько наивных барышень, одураченных его обаянием, оплакивали после разбитое сердце. Впрочем, в том, что касалось Куташева, Ирина никогда не могла с уверенностью сказать, что знает причины его поступков. Может быть, он и в самом деле был влюблён?　

— Да, но это жестоко ставить тебя перед подобным выбором, — тихо добавила она после долгих размышлений.　

— Выбором? — Изумилась Марья Филипповна, очнувшись от глубоких раздумий. — Разве у меня был выбор?　

— Так ты не знала? — Пришёл черёд удивляться княгине Анненковой. — По условиям завещания, коли Ефимовский обвенчается с Софи, Мишель должен был унаследовать всё.　

— Так вот где собака зарыта! — Она недоверчиво покачала головой. — Признаться, я рада, что мне не пришлось выбирать, — Марья чуть заметно улыбнулась. — На моей совести довольно грехов, не хочу отягощать её ещё и эгоистичным выбором.　

— Андрей вернулся на службу, — поспешила между тем переменить тему разговора княгиня Анненкова.　

— Он писал мне о том, — Марья присела на нагретую солнцем мраморную скамью. — Он так близко, в Петербурге, всего лишь пятьдесят вёрст, но между нами не расстояние, а время. Я не знаю, где мне взять силы пережить ещё девять месяцев до окончания траура, — она не сдержала тяжёлого вздоха.　

— Господь посылает нам испытания, — Ирина присела рядом с ней и с улыбкой произнесла: — нет, я не осуждаю тебя. Я помню, ты сходила по нему с ума задолго до знакомства с Ники.　

— Так давно это было, — Марья сняла чёрный кружевной чепец, подставив лицо ещё тёплым солнечным лучам.　

— Ты можешь написать ему, я передам, — Ирина легко коснулась плеча княгини Куташевой.