Светлана Сбитнева - Фауст: о возможном

17 сентября 1884 года.

Что со мной стало? Вновь оказавшись в теле человека, я не сразу смог вспомнить, что я не родился в этом теле. Какое-то странное стечение обстоятельств и воля чего-то не поддающегося человеческому пониманию заставила меня вновь пройти земной дорогой. Оценил ли я по достоинству ту шутку, которую со мной сыграла Судьба? Не знаю. Я не знаю, радоваться ли мне тому, что мне на долю выпал случай вновь жить, жить в самом прямом смысле слова. Раньше я гонялся за запретными знаниями, пытался постичь тайны бытия с помощью книг – того, что написано рукой человека и ограничено его разумом; я гонялся за самыми извращенными удовольствиями, какие может испытать человеческое тело, я туманил разум алкоголем, отдавался во власть того, что называл громким словом «любовь», но что в действительности было лишь влечением плоти. И я не жил, не испытывал жизнь в том объеме, в котором она дается человеку. Мой вечно сомневающийся разум убивал гармонию моей души, сомнения и жажда знания, преломленного через призму человеческого видения, закрывали от меня то единственно верное знание, которое никто от меня не скрывает, но которое человек неизбежно утрачивает в погоне за знанием обманчивым, призрачным. То истинное знание, которое я подразумеваю, – это осознание себя как части мироздания, части Всемирного и Живого. Это осознание наполняет душу спокойствием, а разум уверенностью, дарует чувство защищенности, столь необходимое маленькому человеку. И лишь обладающие этим знанием способны жить по-настоящему, ощущать всю прелесть каждого вздоха, любоваться каждым своим движением, душой видеть красоту и необыкновенность окружающего мира. Обычно человек до определенного возраста знает эту несложную тайну, интуитивно познает ее и живет по ее гармоничным законам, но жизнь среди людей, утративших эту невероятно простую истину, обрекает еще не утратившего ее на жизнь «земную», социальную, лишенную связи с чем-то давно и естественно знакомым нам. Человек погружается в поток проблем, навязанных обществом, и цивилизация, созданная быть во благо человеку, созданная для его гармоничной жизни, перестает выполнять свою функцию и несет в себе зловещее, разрушительное начало. Возможно, со временем человечество научиться не ставить созданное им же самим во главу угла, научится не жить ради собственных творений, а использовать их; и, облегчая свою жизнь тем, что создает, человек сможет вернуть в свой мир гармонию и истинное знание, за которым, я теперь точно знаю, не нужно далеко ходить.

21 сентября 1884 года.

Что значит «прожить жизнь наиболее полно», «познать ее во всей ее полноте»? Находятся отчаянные смельчаки, которые в период юношеской восторженности решают испытать как можно больше того, что может предложить им жизнь. Они опрометчиво призывают на свою голову любовь, неимоверную, невыносимую, сложную и непременно несчастную. Они грудью готовы встречать лишения и невзгоды, при этом храбро бросая Судьбе вызов, заявляя, что они с радостью стерпят большее. Но жизнь состоит не только из всевозможных невзгод, и некоторые влюбленные в жизнь юноши и девушки готовы, пусть и не так самоотверженно, пережить счастливые моменты. И это они называют полнотой?! Судьба не станет с ними кокетничать, и когда они преодолевают черту юношества и гордой походкой вступают во взрослую жизнь, позабыв уже о своих высоких поэтических намерениях, тут-то Судьба и исполняет их желания, предоставляя в их распоряжение все некогда просимые ими тяготы. И вот тут эти только что ступившие на самостоятельный путь мужественные души взывают о помощи, вынужденно упиваясь уже не такой желанной несчастной любовью, болезнями и лишениями. И вот только тогда начинают они понимать, что это не та полнота жизни, о которой они мечтали. Несомненно, есть эпизоды, через которые должен пройти каждый мыслящий человек, желающий познать науку жизни, научиться жить. Но, поверьте, не стоит искушать проказницу-Судьбу: в ее рукаве всегда на порядок больше козырей, чем вы от нее ожидаете. Фауст был счастлив, хотя бы внешне, он был несчастен лишь химерой – его мучила жажда познать запретное; если бы его жизнь сложилась по-другому, если бы ему пришлось жить, тяготясь своим существованием, если бы его все время терзали боли телесные и муки совести, он намного раньше прокричал бы заветные слова…Страдание тоже является знанием, потому что жизнь не может состоять из одних только отвлеченных наук. Как можно жаждать абсолютного знания, если пренебрегать его составляющими?..

26 сентября 1884 года.

Мои мысли по-прежнему пугают меня. В попытках увериться в чем-то я выдумываю порой просто невероятные объяснения тому, что со мной случилось. Казалось бы, я должен уже смириться со своим положением, привыкнуть к нему, принять его, должен перестать задавать себе вопросы, на которые я не могу найти ответы, но эти мысли, эти сомнения, этот страх преследуют меня все настойчивее. В те минуты, когда мой разум особенно противится моим мыслям, я надеюсь, что сошел с ума и, таким образом, не хозяин больше своему рассудку, могу не обращать на них никакого внимания. Оснований для такого диагноза у меня, к сожалению, нет, но разве сумасшествие на начальных стадиях и в некоторых проявлениях не является слишком эфемерной субстанцией, чтобы ее наблюдать со стороны, глазами другого человека, пусть даже и доктора?.. Только сам больной может отслеживать ход своих мыслей, так что я не оставляю надежду на то, что образы в моей голове, то, что я склонен считать воспоминаниями, чего не может быть в силу существующих законов здравого смысла, но что остается вполне возможным в силу мистических законов мироздания, эти образы продиктованы мне лишь моим больным воображением. И если вникнуть в глубь этого вопроса, то можно решить, что каждый человек немного психически болен, – следовательно, от подобного рода шуток сознания никто не застрахован. Есть еще одна мысль, которая не дает мне покоя, мешает обозначить свое состояние как сумасшедствие – мысль о реинкарнации (или другими словами, о перерождении души), которую вчера случайно подсказала мне Леди Лаура, но я пока что слишком ограничен своими эмоциями и зациклен на спасительной идее сумасшествия, чтобы пытаться рассуждать о чем-то здраво. Возможно, если подобное явление уже известно человечеству, то и со мной могло приключиться нечто похожее. Вчерашний разговор оставил сильный след в моей душе, и я постараюсь передать его содержание здесь, хотя бы приблизительно. Речь зашла о вере в магию и в сверхъестественные способности некоторых людей, о существовании души у человека и о подобных вещах. Тема эта поднимается не только среди представителей света, но и среди ученых, что говорит о том, что люди интересуются всем тем, что выходит за рамки обычного и объяснимого, но все-таки существует, чему имеются доказательства. Леди Лаура зачитала нам отрывок из статьи какого-то научного журнала (название я, к сожалению, не запомнил), где говорилось об индуисткой трактовке теории перерождения душ. Согласно индуизму, человек обладает некой неизменной сущностью, которая и есть его личность; личность есть нечто, чем обладает душа человека, истинная сущность данного человека. Душа (или дух) может переходить из одной физической оболочки (тела) в другую. Считается, что такой переход возможен в основном только после смерти человека, но статья не опровергала возможности обмена душами. Возможно, мое перевоплощение мне не привиделось, я действительно являюсь кем-то другим, но в отличие от других людей я могу отслеживать переселения своей души…Это страшные мысли, мне тяжело думать о подобной возможности, но если я не сделаю над собой усилие, я никогда не обнаружу истину, к которой меня влечет необъяснимая сила…

29 октября 1884 года.

Сегодня леди Лаура отвела меня в дальний угол комнаты, чтобы показать мне китайскую вазу, привезенную ей на днях ее другом и преданным поклонником Оливье Ва Далем. Само собой, ваза была лишь предлогом, чтобы скрыться на минуту от любопытных глаз и вручить мне маленький ключик. – Когда будет уходить Жорж (как всегда, самым последним), выйдите с ним, но найдите способ вернуться незамеченным через четверть часа. Этот ключ от двери черного хода.

Леди Лаура скользнула ласковым взглядом по моему лицу и небрежно дотронулась до выпуклого бока китайской фарфоровой вазы.

Я сделал так, как мне сказала леди Лаура. Это не составило мне труда, поскольку Жорж отдал за ужином должное вину и настойке и был больше настроен на приятное продолжение ночи, чем на выяснение того, почему я не желаю составить ему компанию. Ожидая назначенного срока, я прогуливался по улице, на которой располагался дом леди Лауры. Я ощущал себя типичным молодым человеком, который наслаждается своей молодостью и положением не отягощенного заботами фата, который проводит свою жизнь в бессмысленных наслаждениях, обязательных любовных интригах, меняет любовниц, как перчатки. Он получает от всех своих женщин все: и тело, и душу, и отдает взамен лишь притворство, посмеиваясь в глубине души над искренними чувствами своих временных спутниц. У меня есть Маргарита, она уже вошла в мою жизнь, чтобы можно было просто так закрыть глаза на ее присутствие подле меня. Вне всякого сомнения, я сильно привязан к малышке, но ведь я человек, а очень многие люди живут так, как сейчас я: ради собственного удовольствия, не разрешая голосу морали и совести встать на пути чувственных наслаждений. К тому же, если Маргарита не узнает о моем маленьком приключении, ничто не доставит ей огорчения. Я буду с ней при встрече мил и приветлив более, нежели обычно. И все-таки мне неспокойно. Никакие доводы рассудка не могут заглушить этой тревоги. Может быть, это оттого, что я не испытываю сильных чувств к леди Лауре и согласился на сегодняшнюю встречу скорее из вежливости, нежели из любви или страсти?.. Но отчего же тогда мне так нехорошо?.. Оковы человеческого тела обязывают меня подчиняться некоторым низким нормам, подчиняться стадному чувству, делать, как все. Я человек и должен вести себя как все, кто принадлежит одному со мной роду – человеческому. Но ведь, с другой стороны, я человек, единственное после Бога существо, наделенное волей и разумом. Вот она, неизменная борьба разума и инстинкта! Я слишком проникся человеческой сущностью, слишком стал человеком. Но человек в истинном смысле выше того человека, которому я стараюсь подражать. Я слишком завишу от крайностей и не могу почувствовать середину. Господи, кто я?! Я чувствую себя жалкой пародией на творение, кем-то лишенным собственной законченности, значимости. Я постоянный эксперимент самого себя над самим собой. Обретя тело, я потерял душу, которая и так долгое время мне не принадлежала. Мне был дарован еще один шанс, шанс исправить свои ошибки в вечности, а я был не в состоянии понять такую простую истину… Сама жизнь подсказывает мне, что делать, а я, прикрываясь псевдовеликим именем «человек», закрываю на это глаза и иду на поводу у того, что должно служить лишь дополнением к разуму и осознанию, – на поводу у инстинкта быть как все, не выделяться из стаи, чтобы заслужить свой несчастный кусок – право быть членом стаи. Что я делаю? Я не хочу! Вот он, мой выбор: я не хочу делать то, что навязывают мне стереотипы, и я не буду! Я достал свою записную книжку, вырвал из нее лист и написал несколько строк, должных объяснить леди Лауре причину того, что я не воспользовался ее любезным приглашением. Затем я попросил какого-то паренька отнести записку, проследил из-за угла за тем, чтобы он точно передал ее, и поехал домой со спокойным сердцем и удовлетворенной душой. На этот раз я вышел победителем.

27 мая 1885года.

Вот уже семь месяцев как мы почти не видимся с Маргаритой. Я купил замок в соседней с владениями виконта земле и переехал туда, все же не лишая себя удовольствия часто бывать гостем моего друга. Я заметил, что начинаю избегать Маргариту, откровенно выказываю к ней пренебрежение, но по-прежнему не слышу ни слова упрека от нее. Те редкие встречи, которые посылает нам Судьба, мы тратим на бессмысленную вежливую болтовню. Мы перестали быть с ней любовниками. Возможно, она страдает, но меня не занимает то, что с ней происходит. Меня тревожат загадки моего положения. Я не в силах их разгадать, но и не в силах смириться с тем, что они неподвластны моему пониманию. Чтобы не думать, чтобы не терзаться сомнением и желанием знать неподвластное познанию, я вновь прибегаю к тем способам, которые хоть на вечер могут заглушить во мне любопытство. Общество мсье Жоржа во многом способствует тому, что я на время отвлекаюсь от своих переживаний. Он мне интересен, мне доставляет удовольствие проводить с ним время: он кажется мне весьма неординарным человеком, а его отношение к жизни, трезвый, лишенный каких бы то ни было романтических отголосков взгляд на вещи часто помогает мне находить выход из лабиринта сомнений. Своими рассуждениями и оценками он словно приучает меня к мысли, что все земное намного проще, чем может показаться, что мир людей примитивен и понятен, а сами люди предсказуемы. Поначалу мне казались дикостью его взгляды, но сейчас я склонен с ним согласиться. Он убил во мне все романтическое, все высокое, и я ему благодарен. Жить без лишних иллюзий проще, удобнее. Если верить в то, что мир исключительно телесен, материален, то страхи и сомнения кажутся необоснованными: зачем стремиться узнать то, чего не существует? И если все так просто, то почему нужно придерживаться каких-то моральных норм, если социальное положение позволяет их игнорировать?

Вдохновленный этими новыми откровениями, я вновь с головой окунался в наслаждения и удовольствия, вновь, с еще большим рвением, постигал науку чувственных отношений. Мне стало казаться, что я очень хорошо понимаю окружающих меня людей. Всех, кого я встречал в своей жизни, я почти без колебаний относил к той или иной категории, выдуманной мной: я делил их на группы, основываясь на положении в обществе и поведении, я угадывал их поступки, иногда угадывал их мысли. Теперь женщин в моей жизни было намного больше, чем мужчин, и женщины представляли собой больший интерес; однако, и этот интерес не был вечен. Постепенно я перестал находить удовольствие в женском обществе, меня одолевала скука. Я настолько хорошо научился классифицировать женщин, что порой мне хватало одного вечера, проведенного наедине с одной из них, чтобы безошибочно составить схему ее поведения на недели вперед. Мне захотелось более изысканных удовольствий, меня влекло к чему-то новому, неизведанному, и я находил, что искал. Мои развлечения становились все более изощренными, а в женщине я видел теперь лишь источник наслаждения, служанку, исполняющую за деньги любую мою прихоть. Так продолжалось все это время, больше полугода, за которые я успел изведать многое из запретного и понять, что все это тоже однообразно и ничтожно, что это лишь извращение плоти, которое ни на миг не занимает рассудок, а лишь угнетает своим однообразием: когда ты обманываешься, найдя за дымкой новизны нечто, ставшее уже хорошо знакомым, ты вновь испытываешь разочарование.