Она уже нагнулась, чтобы приказать Кракху-Ганнибалу, который важничал в новой ливрее на своем сиденье, развернуться и отвезти ее домой, когда дверца отворилась и появился Франсис. С шляпой в руке, он поздоровался с дерзко-притворным уважением:

– Могу ли я надеяться, что мои знаки нижайшего уважения будут благосклонно приняты королевой Парижа? – спросил он непринужденно.

Франсис улыбался, но улыбка не затрагивала его окаменевших глаз, которые в упор смотрели на молодую женщину, сильно побледневшую под сиреневой шелковой шляпкой с белой вуалью, так гармонировавшей с ее изящным туалетом.

Быстрым движением руки она удержала Аркадиуса, уже бросившегося, чтобы оттолкнуть незваного гостя.

– Оставьте, друг мой! Это мое дело.

Затем строгим голосом, в котором только легкая хрипота выдавала ее чувства, она спросила:

– Что вам угодно?

– Я уже сказал: засвидетельствовать мое почтение и немного поговорить, если вы согласны.

– Я не согласна, – надменно оборвала его Марианна. – Если вы полагаете, что у вас есть что сказать мне, напишите господину де Жоливалю, который взял на себя мою корреспонденцию и прием посетителей. Он сообщит, когда я смогу принять вас. Посреди толпы не ведут переговоров. Мой адрес…

– Я знаю ваш адрес, и я польщен, что вы предпочитаете очарование беседы с глазу на глаз, но я напомню вам, дорогая, – в голосе Франсиса звучала насмешка, – что нигде не чувствуешь такого уединения, как среди большой толпы, а эта увеличивается с каждым мгновением… Она уже настолько нас сжала, что выбраться отсюда не представляется возможным, пока она не рассосется. Боюсь, что волей-неволей вам придется вытерпеть мое присутствие. Так не лучше ли будет поговорить о наших делах?

Толпа действительно стала такой плотной, что карета, как, впрочем, и другие, приехавшие на площадь, не могла сдвинуться с места. Раздающиеся со всех сторон голоса, сливающиеся вместе со звуками оркестров в сплошной шум, не мешали, однако, вести разговор. Франсис, продолжавший стоять против дверцы, засунул голову внутрь кареты и кивнул в сторону Жоливаля.

– Если этот дворянин будет настолько добр, что уступит мне на некоторое время место рядом с вами… – начал он.

Но Марианна сухо оборвала его, продолжая держать за руку своего друга:

– Мне нечего скрывать от виконта де Жоливаля, который знает обо мне все и для меня больше чем друг. Можете говорить при нем.

– Большое спасибо! – ответил Франсис со злой улыбкой. – Вам-то, возможно, нечего скрывать от него, но я не могу сказать того же о себе. Впрочем, – добавил он, снова надевая шляпу и легким ударом надвигая ее поглубже, – если вы не хотите, чтобы мы побеседовали по доброй воле, что ж, я даю вам не больше часа, чтобы пожалеть об этом. Ваш слуга, дорогая.

Более сильное побуждение, чем ее воля, бросило Марианну вперед, когда он повернулся, чтобы уйти. Несмотря ни на что, надо покончить с этим немедленно.

– Остановитесь!

Она умоляюще посмотрела на Аркадиуса и слегка пожала ему руку.

– Оставьте меня поговорить с ним несколько минут, Аркадиус. Я думаю, что это предпочтительней. Во всяком случае, он не может больше ничего мне сделать.

Жоливаль со вздохом стал выбираться из бархатистой глубины подушек.

– Хорошо, я выйду! Но я не буду спускать с вас глаз. При малейшем движении, при малейшем зове я тут вместе с Гракхом.

Он отворил дверцу с другой стороны и спустился вниз, в то время как Франсис поднялся в карету. Лорд Кранмер рассмеялся:

– Я вижу, что ваш друг действительно питает ко мне предубеждение, которому я обязан только вашей откровенности, дорогая. Право слово, он принимает меня за бандита с большой дороги.

– С моим мнением здесь не считаются! – очень резко ответил Аркадиус. – Но знайте, сударь, хотя бы, что не в вашей власти заставить меня изменить его.

– А это и не входит в мои намерения, – пожав плечами, бросил англичанин. – Кстати, если вы боитесь соскучиться, дорогой господин, кто вам мешает пойти составить компанию даме, которая меня сопровождает? Я знаю, что она просто жаждет встретиться с вами! Взгляните, она улыбается вам…

Марианна машинально посмотрела на желтую с черным карету и увидела, что, действительно, при виде Жоливаля Фаншон заулыбалась так приветливо, насколько это позволяла ее внешность. Тот только фыркнул что-то и проскользнул вперед, чтобы немного поболтать с Гракхом, но не спускать глаз с сидящих в карете. Тем временем Марианна сухо заметила:

– Если, как вы говорите, вы настаиваете на «беседе» со мною, милорд, вы могли бы обойтись без нападок на моего самого верного друга. Я не знаю никого, кроме вас, кто имел бы такую склонность к сомнительным связям. И употребляя это выражение в отношении той дамы с королевской лилией, я проявляю излишнюю снисходительность.

Ничего не ответив, Франсис тяжело упал на зеленые бархатные подушки рядом с молодой женщиной, которая инстинктивно отодвинулась, желая избежать его прикосновения. Несколько мгновений она имела возможность любоваться его неподвижным профилем в прерываемой только его немного убыстренным дыханием тишине. Не без тайного удовлетворения Марианна подумала, что это, вероятно, память об ударе шпаги, пронзившей ему грудь, но это было слишком мелкой компенсацией за огорчение от сознания того, что он остался жив. Какое-то время она с любопытством, словно дело шло о постороннем, изучала человека, которого любила, в которого верила, как в самого Бога, которому с такой радостью поклялась в послушании и верности… В первый раз после ужасной ночи она вновь оказалась наедине с ним. А сколько перемен произошло! Она была тогда совсем ребенком, безжалостно принесенным в жертву человеку без совести и сердца. А теперь любовь Императора сделала ее сильной, надежно защищенной… На этот раз уже она будет диктовать свою волю.

Она отметила, что Франсис, наоборот, внешне совсем не изменился, за исключением, пожалуй, появившегося на губах выражения горького скептицизма вместо скуки. Лорд Кранмер был так же прекрасен, несмотря на тонкий шрам, который пересекал щеку и только придавал романтическую окраску совершенству его благородных черт. И Марианна удивилась тому, что после такой пылкой любви она испытывает к этому великолепному образчику мужской породы только близкую к отвращению антипатию. Поскольку он упорно молчал и только внимательно разглядывал сверкавшие носки своих лакированных сапог, она решила открыть огонь. Надо кончать с этим и кончать побыстрей, ибо одно его присутствие создавало гнетущую атмосферу в тесном пространстве кареты.

– Вы желали говорить со мной, – сказала она холодно, – так будьте любезны начать. У меня нет никакого желания тянуть эту встречу до бесконечности.

Он с сонным видом взглянул на нее и двусмысленно улыбнулся.

– Почему бы и нет? Разве не восхитителен момент, когда супруги вновь встречаются после такой долгой разлуки… и особенно после того, как поверили, что разлучены навсегда? Разве вы не счастливы, дорогая Марианна, вновь увидеть рядом с собой человека, которого вы любили?.. Ибо вы любили меня, дорогая… скажу даже, что вы были без ума от меня в блаженный день нашей свадьбы. Я снова вижу ваши расширившиеся влажные глаза, когда милейший аббатик…

Терпение Марианны быстро лопнуло.

– Довольно! – оборвала она его. – Ваша наглость действительно поразительна! Неужели у вас настолько ослабел рассудок, что вы забыли те милые обстоятельства, которые сопровождали нашу свадьбу? Вам надо напомнить, как, едва дав перед Богом клятву всю жизнь нежно любить и защищать меня, вы поспешили заняться карточной игрой и проиграть не только оставшиеся у вас крохи, но и солидное состояние, которое я вам принесла… и ради которого вы на мне женились? И поскольку этого было еще недостаточно, вы посмели бросить на зеленое сукно любовь, которую я действительно так наивно к вам испытывала, стыдливость юной девушки, мою невинность, мою честь, наконец. И у вас хватает бесстыдства посмеиваться над этой ночью, когда вы сломали мою жизнь, словно дело идет об одном из тех веселых приключений, о которых мужчины любят рассказывать вечерами за бутылкой старого бренди.

Лорд Кранмер недовольно повел плечами и повернулся, встретив сверкающий взгляд Марианны.

– Если бы вы не были такой дурочкой, – пробурчал он, – это в самом деле осталось бы просто веселой историей. Это вы из всего сделали драму.

– Вот как! Не потрудитесь ли объяснить, что я, по-вашему, должна была делать? Очевидно, принять заместителя, присланного вами?

– Не доходя до конца! Всякая женщина, настоящая женщина, сможет найти слова, чтобы заставить мужчину надеяться на все, но и потерпеть подольше. Этот дурак был без ума от вас…

– Вздор! – бросила Марианна, чувствуя, как ее пронзило внезапное желание увидеть Язона Бофора. – Он встретил меня в тот день впервые.

– И вы думаете, что этого недостаточно, чтобы пожелать женщину? Надо было услышать, как он воспевал ваши прелести, очарование вашего лица, сияние ваших глаз. «Если существуют сирены, – говорил он, – леди Марианна может быть только их королевой…» Господи! – загремел Франсис с внезапной яростью. – Вы могли с ним делать все, что захотели бы! Он был готов отдать вам все в обмен на час любви! Может быть, даже за один поцелуй. Вместо этого вы разыграли трагедию, выгнали человека, в руках у которого было все наше состояние…

– «Наше состояние», – съязвила Марианна.

– Ваше, ваше, если это так важно! Достаточная причина, чтобы самоотверженно защищать его или хотя бы попытаться оттяпать часть его…

Марианна перестала слушать. Зачем? Ей уже была знакома полная аморальность Франсиса, и ее не удивила его духовная испорченность, толкавшая его на подобную непристойность: упрекать ее за то, что она не сумела обмануть Язона и забрать у него выигрыш… Вдруг память воскресила последние мгновения, проведенные с Язоном в ее спальне в Селтоне. Тот поцелуй, – она не ответила на него, – но он все-таки был, и с величайшим удивлением Марианна обнаружила, что, несмотря на охватившее ее тогда возмущение, она после всего еще ощущает его резкий и нежный, незнакомый и волнующий вкус. То был ее первый поцелуй в жизни… нечто незабываемое!

Марианна, закрывшая при этих воспоминаниях глаза, неохотно открыла их. О чем говорит сейчас Франсис?

– Слово чести… Да вы не слушаете меня?

– А вы меня больше не интересуете! Я не собираюсь терять время, объясняя вам, как должны вести себя заботящиеся о своей чести люди, и если вы хотите знать мои самые сокровенные мысли, то должна сказать, что просто не понимаю, как у вас хватило наглости подойти ко мне. Я полагала, что убила вас, Франсис Кранмер, и если сам дьявол, ваш хозяин, воскресил вас, для меня вы мертвец и навсегда им останетесь!

– Я согласен, что такое положение наиболее удобно для вас, но дело заключается в том, что я живой и собираюсь им остаться.

Марианна пожала плечами и отвернулась.

– Тогда оставьте меня и постарайтесь забыть, что однажды Марианна д'Ассельна и… Франсис Кранмер были соединены узами брака. По крайней мере, если вы хотите остаться хотя бы живым, я уже не говорю: свободным.

Франсис с любопытством посмотрел на молодую женщину.

– В самом деле? По-моему, я различил угрозу в вашем голосе, дорогая. Что вы имеете в виду?

– Не представляйтесь глупей, чем вы есть на самом деле. Вы это знаете прекрасно: мы находимся во Франции, вы – англичанин, враг Империи. Мне достаточно взмахнуть рукой, сказать одно слово, и вас арестуют. И тогда заставить вас исчезнуть будет детской забавой. Вы думаете, что Император откажет мне в вашей голове, если я попрошу ее у него? Будьте же хоть раз честным игроком. Признайте свой проигрыш, удалитесь и не ищите больше встречи со мной. Вы же хорошо знаете, что не можете ничего мне сделать.

Она говорила тихо, но твердо, с большим достоинством. Она не любила хвастаться своим влиянием на властелина Европы, но в данном случае необходимо было сразу поставить все на свои места. Пусть Франсис навсегда исчезнет из ее жизни, и когда-нибудь она сможет простить его. Но вместо того, чтобы задуматься, как это следовало бы, над ее словами, лорд Кранмер принялся хохотать… и Марианна почувствовала, что ее твердая убежденность немного поколебалась. Она очень сухо спросила:

– Могу я узнать, что смешного в моих словах?

– Что… о, моя дорогая, вы просто неподражаемы! Честное слово, вы считаете себя Императрицей! Должен ли я напомнить, что это не на вас, а на несчастной эрцгерцогине женился Бони?

Ирония Франсиса вместе с оскорбительной кличкой, которой пользовались англичане, упоминая Бонапарта, пробудили гнев Марианны.

– Императрица или нет, а я докажу, что не только не боюсь вас, но и не позволю безнаказанно оскорблять меня!

Она живо наклонилась вперед, чтобы позвать Аркадиуса, который должен был находиться подле кареты. Она хотела попросить его обратиться к одному из полицейских, чьи черные фигуры в длинных сюртуках и круглых шляпах, с солидными дубинками в руках, виднелись повсюду среди парадной толпы. Но у нее даже не нашлось времени открыть рот…