— Я слышу шум, производимый электричеством, и ничего больше, — ответил он.

— Наконец, я хочу спать… я буду больна… Эта гроза пугает меня… Умоляю тебя, Чезаре, удались!

— После того, как ты подаришь мне поцелуй.

Она приблизилась к нему и остановилась…

Снова раздался стук в дверь, и в то же время послышался голос:

— Отвори, Лукреция! Это я, Франческо.

— Франческо? — спросил Чезаре, хмуря брови. — Что ему нужно?..

Она зажгла свечу, накинула первую попавшуюся под руки одежду и отворила дверь.

Франческо был годом старше Чезаре, которому было девятнадцать лет. Черты лица его были не так правильны, как у его младшего брата, зато выражение было нежнее и приятнее. Но в эту минуту он совсем не улыбался.

Он вошел, не выразив ни малейшего изумления при виде брата, поклонился сестре, потом, обращаясь к Лукреции, сказал с холодной усмешкой:

— Теперь, моя малютка, если хочешь успокоиться, тебе никто не будет мешать. Ступай в постель и спи.

Чезаре встал бледный и приблизился к Франческо.

— А! А! — воскликнул он. — Ты нас подслушивал!

— Я не подслушивал, — спокойно возразил Франческо, — я наблюдал за тобой!..

— То есть подслушивал за дверью?..

— Да. И я должен сознаться, что не раскаиваюсь в своем любопытстве. Мне довелось услышать очень странные вещи!..

— Франческо!..

— Чезаре!..

Братья с угрожающим видом стояли друг против друга. Лукреция бросилась между ними.

— Полно! — вскричала она. — Уж не хотите ли вы сейчас драться? Право, эта гроза действует раздражительно на нервы. Если тебе хотелось подслушать наш разговор с Чезаре — тем лучше для тебя! Ты будешь меньше удивлен завтра, когда услышишь о смерти Альбергетти. Чезаре не хочет, чтобы у меня были любовники. Ты, быть может, тоже не хочешь?.. Поспорим, что ты не хочешь!.. Ну, у меня их не будет… Клянусь вам!.. Теперь прощайте! Ступайте спать и, чтобы вам не было завидно…

Молниеносно наклонившись поочередно к обоим братьям, Лукреция дала им по жаркому поцелую, затем, толкнув их к двери, сказала:

— До завтра!

Они хотели говорить.

— Ни слова, или я рассержусь, — докончила она, красноречиво пожимая обоим руки. — Я люблю только вас… Я хочу любить только вас… Я никого не буду больше любить… Довольны вы?.. Прощайте!..

Заперев дверь и закрыв окно, Лукреция легла и, улыбаясь, шептала: «А! И тот тоже!»

Он тоже!.. Кто он? Что тоже? И почему Лукреция улыбалась?.. Угадайте, читатели.

Жак Бурхард уверяет, что Лукреция не только принадлежала обоим братьям, но что позже была даже в постыдной связи со своим отцом.

Мы окончили пролог первой драмы стыда и позора, которым занята вся история Лукреции — история, переполненная преступлениями. Мы видели ее еще девушкой-блудницей, теперь взглянем на женщину.

Есть оттенки даже в ужасном, но тут нет: если Лукреция Борджиа отравляла своих любовников, своих мужей, то она еще отвратительней в виде соперницы своей матери и любовницы братьев.

Виктор Гюго в своей драме дает Лукреции сына Дженаро, которого она находит в Венеции, будучи уже женой Альфонса д’Эсте, герцога Феррарского, которого она любит, спасает от смерти и который ее убивает…

Но дело происходило не совсем так.

Дочь Лукреции (один только дьявол знает, кто был отец — Чезаре или Франческо) исчезла при самом рождении, отданная Розой Ваноччей на воспитание крестьянке в окрестностях Вероны. Беременность Лукреции и роды были для всех посторонних тайной. Оправившись, Лукреция снова принялась за прежнюю веселую жизнь… Но Чезаре, во избежание нового скандала, был отправлен отцом и матерью в университет в Пизу, а Франческо — в Падую.

Что касается Лукреции, то ей дали мужа: молодого испанца, фамилия которого неизвестна. Да и к чему нужна была ему фамилия! Он существовал так недолго! Его взяли, когда считали нужным, и избавились от него, как только он стал бесполезен.

Родриго Борджиа стал папой только в 1492 году, но, сгорая от нетерпения увидеть свое семейство, он в 1487 году привез его в Рим. Любезный друг дон Мануэль Мельхиори, перекрещенный в графа Фердинанда Кастильского, из брата Розы в Венеции в Риме превратился в ее мужа. Муж Лукреции был изумлен этой метаморфозой. К тому же Родриго имел на нее виды, а потому однажды мать спросила у Лукреции:

— Очень ты любишь своего мужа?

— Я? Нисколько! — ответила тут же Лукреция.

— Значит, если с ним случится какая-нибудь неприятность, ты не огорчишься?..

— Какого рода неприятность?

— Например, если б он умер неожиданно… Он мал ростом… Несколько толст… шея у него ушла в плечи. Подобного рода люди подвержены апоплексии.

Лукреция улыбнулась.

— Хорошо.

Однажды вечером, возвратившись с прогулки, он весело ужинал со своею тещей и женой.

— Вы должны заботиться о себе, мой друг, — говорила Ваночча.

— Уверяю вас, дорогая матушка, — смеясь, возразил муж Лукреции. — Я не чувствую никакой боли.

— Иногда, сами не замечая, носим в себе семена болезни. У меня есть старое сиракузское вино — просто нектар!.. Я пью его, когда чувствую себя дурно… Позвольте предложить вам несколько глотков…

Слуги удалились, потому что ужин кончился, сама Роза отправилась в свою комнату за драгоценной бутылкой. В то время Лукреция смеялась и шутила со своим мужем. Ваночча принесла нектар и налила зятю.

— А мне, матушка! — вскричала Лукреция с упреком. — Разве вы не дадите?

— Сейчас, сейчас… — отвечала Ваночча. — Ты ведь не больна!..

— Да и я не болен, благодарение Богу! — воскликнул супруг.

— Но вы все-таки попробуйте этого вина, мой друг. Я хочу узнать о нем ваше мнение.

Муж Лукреции выпил глоток, другой…

— Великолепно! — сказал он и любезно подал стакан жене, прибавив: — Попробуй и ты…

Лукреция не знала, что ей делать. Отказаться было бы странно, принять — опасно. Однако она взяла стакан, но в иных случаях секунда значит больше часа. В самом деле, пока она рассматривала вино, вдруг ее муж вскрикнул раз, один только раз, и упал на пол. Он был мертв…

— Я же говорила, что он болен! — заметила Ваночча, выливая за окно остатки старого сиракузского вина.

Бледная Лукреция рассматривала труп своего мужа.

— О чем ты думаешь? — сказала ей мать. — Зови же на помощь, пока я отнесу склянку на прежнее место…

— Помогите! — закричала Лукреция.

* * *

Иннокентий VIII не существовал более. Двадцать два кардинала, которым было хорошо заплачено, провозгласили папой Родриго Борджиа, под именем Александра IV… Он обладал всем могуществом, о котором столько лет мечтал… Из Чезаре он сделал кардинала, но тому не нравилась священная карьера; он перешел к Людовику XII, который из кардинала Валентина, как прозывался Чезаре, сделал герцога Валентинуа.

Франческо стал герцогом Ганди…

Лукреция…

Что бы сделать из Лукреции?.. Она была вдова. Хорошо. Ей был нужен муж. Ей выбрали его из знаменитейшей итальянской фамилии, давшей Милану шестерых государей, из семейства Сфорца. Но в 1497 году Александр IV заметил, что Сфорца, муж его дочери, будучи приемлемым как зять, оказался совершенно бесполезным в качестве союзника, и поэтому объявил брак недействительным из-за мужской неспособности супруга.

Третьим мужем Лукреции Борджиа был Альфонс, герцог Безеглиа, побочный сын Альфонса II Арагонского. Он был полезным и прелестным мужем: такой нежный, добрый, никогда не занимавшийся тем, что делала Лукреция. Александр IV и его дочь очень любили Альфонса. Это, однако, не помешало Чезаре убить его два года спустя.

Этот Чезаре убивал людей как мух. Отец его и сестра восхищались им.

Но однажды они поняли, что он зашел слишком далеко.

Это случилось перед третьим замужеством Лукреции. Он был в Риме, в который вступил как триумфатор после победы над французами. В течение трех дней в Ватикане не знали, чем позабавить герцога Валентинуа.

Но герцог был мрачен среди всех этих развлечений, ибо Лукреция не разделяла их вместе с ним.

Странная и роковая вещь! Страсть Чезаре к сестре противилась времени. Этот человек, по знаку которого отдалась бы самая прелестная женщина в Италии, всегда любил только одну — ту, любовь к которой должна бы была заставить его краснеть.

Где же была Лукреция?

Она из каприза удалилась в монастырь, когда Чезаре вступал в Рим.

Быть может, тут крылась какая-нибудь любовная интрижка, но Чезаре все это мало трогало, она знала. Почему же из этой истории она делает тайну? А?.. За два дня до возвращения Чезаре в Рим его брат, герцог Ганди, тоже прибыл туда. И Чезаре даже заметил с тайным изумлением, что Франческо вовсе не заботился об отсутствии сестры.

Все ясно! Если Лукреция скрывалась от Чезаре, то лишь для того, чтобы быть с Франческо… Они видятся в монастыре… О глупец! Трижды глупец!.. Как сразу он не понял этого!..

А вдруг он не ошибается?.. Несчастье!.. Этот человек слишком долго стоял на его дороге!.. К тому же он похищает у него часть славы… О нем говорят: хвалят его храбрость, великодушие… Неаполитанский король подарил ему два герцогства: Беневенто и Понтекорве!..

Чезаре немедленно поручил шпионам следить за братом.

На другой день он уже знал все, что нужно было знать и что вполне подтверждало его подозрения: каждую ночь герцог Ганди посещал монастырь св. Сикста, в котором жила его сестра.

— Довольно! — сказал Чезаре.

И спокойно, хладнокровно, вместе со своим оруженосцем он обдумал план убийства брата в следующую ночь.

В этот вечер Чезаре и Франческо ужинали у матери, на вилле. За ужином герцогу Ганди подали письмо, распечатав которое, он покраснел от радости. Прочитав его, он сказал одно только слово: «Приду!»

В одиннадцать часов он встал из-за стола и ушел.

Через пять минут, сказав, что ему надо отправиться в Ватикан, к отцу, Чезаре также простился с матерью.

Чтобы достигнуть монастыря св. Сикста, Франческо приходилось проходить еврейским кварталом. Он шел в сопровождении слуги, вдруг четверо пеших и пятый верхом напали на него. Думая, что имеет дело с ворами, он назвал себя, но убийцы, услышав это заявление, только участили удары, и герцог пал мертвый рядом с умирающим слугой.

Тогда тот, который был верхом, безмолвно и неподвижно смотревший на убийство, подъехал к трупу, а четверо убийц, взвалив тело на спину лошади, пошли рядом с нею, чтобы поддерживать его.

Кто был этот человек на лошади, который отвез труп к Тибру, откуда на другой день вытащили тело герцога, пронзенное девятью ударами кинжала? Вы, конечно, догадались: это был Чезаре!

И Александр IV, и Роза Ваночча, и Лукреция тоже догадались сразу. Вы, наверное, думаете, что отец, мать и сестра, потрясенные столь ужасным преступлением, призвали убийцу к ответу и наказали его своим справедливым гневом? Плохо же вы знаете семейку Борджиа!

Александр IV действительно пролил искренние слезы над трупом старшего сына. В течение трех дней он ничего не ел. В течение трех дней, несмотря на просьбы своей новой любовницы, Джулии Белла, уединившись в самую потаенную и мрачную комнату своего дворца, он не принимал никого.

Но Лукреция вышла из монастыря св. Сикста.

Отец принял ее. Он ее выслушал… Что сказала она ему?

Кто это знает! Но Александр написал Чезаре, который бежал в Неаполь, чтобы он воротился. И не только простил ему братоубийство, но даже отдал живому то, что принадлежало мертвому.

Что касается Лукреции, то при встрече с Чезаре ничто, кроме легкой дрожи, когда он жал ей руку, не выражало в ней, что она помнит его преступление.

Одно только существо не простило Чезаре: мать.

Но и она никогда не сделала ему ни одного упрека. Только когда, являясь к ней, он хотел поцеловать ее, она отворачивала лицо и произносила одно слово:

— Нет!

Ни слова больше.

* * *

В течение двух лет, будучи женой Альфонса, герцога Безеглиа, Лукреция, привязанность к которой со стороны отца перешла в страсть, ни разу не покидала Рима. Она занимала в Ватикане великолепные покои, куда собирались все самые распутные женщины Рима, где она принимала кардиналов, разбирала корреспонденцию отца и довела свое бесстыдство, по словам Бурхарда, до того, что являлась в храм святого Петра в сопровождении своих развратных сообщниц.

И день и ночь она предавалась самым разнообразным удовольствиям, жизнь ее была непрестанным разгульным пиром, а ночные пиршества у Лукреции неизменно оканчивались ужасающими убийствами.

Нужно было золото, груды золота были нужны и Александру, и Чезаре, и Лукреции для той постыдной, бесславной роскоши, которой они себя окружали. Чтобы доставать золото, они приглашали к себе дворян, большей частью своих родственников, и отравляли их или, когда несчастные впадали в бесчувствие от вина, приказывали сбирам умерщвлять их.