– Нет, Артур, ты сам подумай – зачем он на работу тогда шел? Он что, дома не мог этого сделать?

– Вот именно, не мог! – вступила в разговор Полина с красными заплаканными глазами. – По-моему, дома это сделать невозможно, надо именно куда-то уйти… Я иной раз тоже вот так – приду на работу в понедельник, выкурю сигарету – и прямо жить не хочется! Я лично очень хорошо понимаю Юрку.

– Курить – нельзя! – в полуоткрытую дверь раздраженно крикнула Зина Рутковская. – От этого табака – сплошной вред. Я вот, думаете, зря этот плакат повесила?.. Это было предупреждение, но меня ж никто всерьез не воспринимает!

Прокричав это, она скрылась.

Некоторое время в курилке все молчали.

– Юрка бросил Нину ради Ложкиной, а Ложкина, по-моему, и не думала с ним сходиться… – тихо произнесла Полина. – Можно сказать, Юрка и Нину потерял, и ребенка, а Ложкина…

– Да кто их там разберет! – сердито воскликнула Карина. – Вы что, нашу Жанну не знаете? Очень ей был нужен этот Юрка!

– Ей, по-моему, никто не нужен, – мстительно произнесла Полина. – Она знаете что любит? Людей лбами сталкивать, вот что! Ей от этого особое наслаждение. Она у меня на дне рождения такое устроила, вы не поверите…

– Тут место особое! – поднял палец Потапенко. – Какая-нибудь геопатогенная зона. Это ведь сталинский дом – говорят, его строили репрессированные, на месте старого кладбища, без учета розы ветров… Поэтому тут вечно страсти кипят. Возьмите, например, Рутковскую с Барбарисычем, – понизил он голос. – Где гарантия, что они друг друга не поубивают?..

– Артур, перестань! – с нервным смешком воскликнула Карина, стряхивая пепел себе на туфли.

– Да-да, страсти так и кипят! – Потапенко подошел к балконной двери, потрогал ручку. – Шекспировские страсти… Впору самому балладу сочинить – о безумной любви сисадмина к одной прекрасной менеджерше… Вы не в курсе, как будет звучать слово «менеджер» в женском роде?

– Артур, не смешно!

В курилку заглянул разъяренный Крылов.

– Полина, ты опять тут?.. Сколько можно!

– Платон Петрович, я всего на пять минут отошла…

– Ну да, так я и поверил! – завопил тот. – Работнички, к чертовой бабушке… Всех поувольняю!

– Платон Петрович… – захныкала Полина.

– В общем, найди мне срочно Сидорова с Айхенбаумом… Третий час, а они все никак с обеда не могут вернуться! Передай им, что завтра они на работу не пойдут, будут гроб тащить. Я их на похороны Пересветова отряжаю. Да, Потапенко, ты тоже идешь… Вот так.

Крылов исчез, а в комнате повисла напряженная тишина.

– М-да… – наконец пробормотал Потапенко. – Невеселая миссия… Никогда не угадаешь тот день и час, когда господь решит призвать нас к себе.

– Пересветова никто не призывал, – мрачно возразила Карина. – Он сам решил уйти.

– Он не виноват, это его Ложкина довела, – с ненавистью произнесла Полина. – Вы не представляете, она меня чуть с мужем не поссорила!..


– …пепел к пеплу, прах к праху! – пробормотал Яков Сидоров. После похорон и коротких поминок они отправились в кафе, вдвоем – от сегодняшнего дня в душе у них остался такой тяжелый осадок, что необходимо было хоть как-то взбодриться. – Папашу Юркиного жалко. Хотя он ничего держался…

– Всех жалко, – сухо произнес Руслан Айхенбаум. Официант принес им водку в графине и миску маринованных грибов.

– Ты звонил Жанне? Может быть, заедем сейчас к ней?

– Звонил… – угрюмо произнес Айхенбаум, поддев на вилку гриб. – Она сказала, что не хочет никого видеть.

– Вот и мне тоже самое сказала… Плакала?

– А я откуда знаю! Хотя голос у нее дрожал… Слава богу, что она на похороны эти не пошла – ее бы растерзали там, точно. Ты в курсе, что Веленская заявила Платоше, что если он не уволит Жанну, то она сама тогда уволится?

– То же самое заявление и от всей бухгалтерии, и от Зинки Рутковской, Карины-Полины, еще от кого-то… – меланхолично произнес Сидоров после того, как опрокинул в себя стопку. – Я так думаю, Платоша ее будет просто вынужден уволить.

– А я слышал, что он ее в филиал собирается отправить.

– В Питер?.. – вздрогнул Сидоров.

– Ну да…

Они оба замолчали, глядя в окно, – вечернее заходящее солнце отражалось нестерпимым оранжевым блеском от окон в соседнем, через дорогу, доме.

– Она не поедет.

– Нет, поедет. Мне кажется, ей самой не хочется оставаться здесь.

– А как же мы?

– А мы-то тут при чем? – с раздражением воскликнул Айхенбаум. Они выпили еще по стопке, стремительно доели грибы.

– Как будто ты не понимаешь…

– Господи, Яшка, ты что, думаешь, мы нужны Жанне?

– Ну, не столько мы ей, сколько она нам…

– Вот именно! Тоже хочешь из окошка сигануть? Смотри, рано или поздно закончишь, как Пересветов, если не выкинешь Жанну из головы!

– Со мной такого не случится, – мрачно произнес Сидоров.

– Ну, не зарекайся… – нервно засмеялся Айхенбаум.

– Злой ты какой сегодня! – неодобрительно произнес Яков Сидоров.

– Я не злой, я… – Айхенбаум ладонями потер лицо. – Слушай, Яша, мне не по себе. Совсем как-то не так… Все время о Юрке думаю. Боюсь даже в курилку теперь на работе ходить. А вчера надо было к ребятам в информационный отдел заглянуть – так, веришь ли, полчаса по коридору метался, прежде чем дверь осмелился туда открыть…

– Чего же ты боишься?

– Мне кажется, я его там увижу… – шепотом ответил Руслан.

– Кого? Юрку?!

– Ну да!.. А сегодня на кладбище меня просто трясло… Особенно когда гроб несли. Надо было сразу сказать Крылову, чтобы меня для таких дел не брали! Знаешь, до сих пор плечо… нет, не болит, а как будто мне Юрка на него руку положил…

– Старик, у тебя крыша едет, – констатировал Сидоров.

– Ты веришь в то, что призраки существуют? Ведь Пересветов – самоубийца…

– И его неупокоенная душа будет теперь бродить по нашей конторе, по всем этажам – это ты хочешь сказать?..

Руслан Айхенбаум уныло вздохнул. Потом сказал:

– Я ничего не боюсь. Вот веришь ли?.. Помню, как на третьем курсе дрался с четырьмя отморозками, причем у одного из них нож был… Угораздило меня тогда в Люберцах на дискотеку пойти, в какой-то ДК, Дом культуры то есть… И даже тогда я не боялся! Чуть кишки мне не выпустили… Не боялся, когда на даче к нам грабитель с двустволкой лез. Родители спали, а я этого типа скрутил голыми руками, хотя он в меня целился… Правда, потом оказалось, что ружье у него незаряженное. Я ничего не боюсь, Яша, но как только речь заходит о всех этих потусторонних вещах…

– Так ты боишься призраков! – тихо засмеялся Сидоров.

– Я Жанне об этом когда-то рассказывал, и она, между прочим, меня прекрасно поняла – не то что некоторые! А если ты такой храбрый, то нечего выпендриваться…

– Русик, перестань! – покачал головой Сидоров. – Если честно, я тоже боюсь – но не мистики всей этой, а именно грубой силы. Словом, у меня все наоборот… Если бы на меня хулиганы поперли, я непременно бы сбежал. Я никогда ни с кем не дрался, и для меня невыносима сама мысль о физической, знаешь ли, агрессии… Я до ужаса боюсь боли, крови и всего такого!

Они замолчали, глядя на стол перед собой.

– Сидоров…

– Что?

– Будет жалко, если Жанна уедет.

– Я так думаю, что если и уедет, то ненадолго.

– Все равно. С ней почему-то… не скучно, что ли?.. Несмотря даже на то, что нам с тобой ничего не светит. Ей, по-моему, вообще никто не нужен.

– Нет, нужен, – тихо произнес Сидоров. – Если у нас с ней ничего нет, то это еще ничего не значит… Я тебе больше хочу сказать – она не хочет нас ссорить. И это правильно. Если б у тебя с ней что-то было, я бы…

– И если б у тебя! – сурово заключил Айхенбаум.

Они опять замолчали.

– Был один момент, один очень странный момент… – тихо произнес Сидоров. – Когда мне показалось, что…

– Когда? – ревниво спросил Айхенбаум.

– Когда мы пришли к ней после несостоявшейся свадьбы Пересветова. Помнишь?.. Пили все подряд, а потом стали плясать. И все было как-то на грани… Тогда мне показалось, что у нас могла бы получиться любовь втроем.

– Что?! – шепотом закричал Айхенбаум. – Чтобы я, ты и она?..

– Ну не в том смысле, что мы с тобой, а что она и с тобой, и со мной, – нахмурившись, произнес Сидоров.

– Тьфу на тебя! – разгневанно произнес Руслан. – Любоваться на твою волосатую грудь и прочие прелести… Да лучше застрелиться!

– Экий ты консерватор, – вздохнул Сидоров. – Ладно, не будем об этом.

– Нет, у меня были, конечно, особые ситуации… Когда две девушки и я. Один раз были даже три девушки… – Лицо Айхенбаума неожиданно смягчилось.

– Три? Не верю.

– Было, было!

– А я тебе говорю… Я тебе сейчас расскажу, как это получилось, и ты поймешь…

Они вошли в азарт и заказали еще водки, на этот раз с более основательной закуской.


Позже, вспоминая эти события, Жанна не раз ловила себя на мысли – она ведь так до конца и не поверила в то, что обретет наконец свое счастье. Нет, надеялась, конечно, что получит хоть немного покоя, когда Юра придет к ней – ее Юра, о котором она столько мечтала! – но глупых иллюзий о великой радости и неземном блаженстве не питала.

Какое там счастье на чужом горе…

Даже более того – в последние дни Жанна не раз думала о том, что напрасно рассказала о своих чувствах Юре. Не знал бы он об этом, не подвергался бы соблазну – и мучилась бы только она…

Но случилось то, что случилось.

Юра бросил невесту, невеста избавилась от ребенка, мать невесты едва не сошла с ума от этого, отец жениха тоже как будто расстроился… Впрочем, что там творилось в душе у отца жениха, да и самого Юры – темный лес.


Лишь в самый последний момент она стала догадываться, что ничего не знает о Юре, что, возможно (а такое тоже часто бывает!), она придумала его. Настоящий Юра Пересветов мог отличаться от того образа, что засел у нее в голове.

Нет, настоящий Юра был не хуже и не лучше, просто – другим. И, возможно, в нем не было той глубины, тех сложных переживаний, которых она ждала от него…

Но отступать было поздно. Она позвала его, и он обещал прийти.

И можно уже было начинать придумывать их дальнейшую жизнь, но у Жанны это почему-то не получалось. Как будто у них с Юрой не было будущего!

Утро понедельника она встретила с тревогой, но связала ее с событиями, произошедшими накануне, – скандал в семействе Полины, ссора с Кариной…

Жанна ждала Юру. Время тянулось невыносимо медленно.

Утро – он, наверное, проснулся… Теперь он, наверное, уже на работе, как всегда – раньше всех. Обеденный перерыв – с часу до двух… Интересно, куда он ходит теперь обедать? Неужели в ту же кафешку, которую прежде посещал с Ниной?.. Вряд ли. О чем он думает? Ждет ли этого вечера? Конечно, ждет. Боится ли, как и она?.. После обеда он скорее всего у Крылова – уже давно собирался установить президенту «Минервы-плюс» какие-то программы…

Жанна пыталась представить каждый его шаг, но что-то у нее не складывалось.

А потом ей позвонили. Звонил Яша Сидоров.

– Жанна… Жанна, ты только не пугайся!

– Что?.. – спросила она. – Ну, говори скорее – что?

– С Юрой беда. Жанна, я сейчас не могу приехать, и Русик тоже, но ты держись – вечером, наверное, удастся встретиться…

– Яша! Ты издеваешься? – закричала она. – Что у вас там случилось?.. Юра жив?

Эти слова вырвались у нее против воли. За минуту до этого она воображала, как Юра сидит в кабинете у Крылова и щелкает пальцами по клавиатуре…

– Юра погиб. Нелепо…

Сидоров говорил и говорил – торопливо, с успокаивающими, уговаривающими интонациями, но голос его скользил мимо сознания Жанны. «Я так и знала… Нас прокляли. Должно было случиться что-то ужасное. Это расплата. Я так и знала! Я сидела тут и придумывала его поступки, его действия – а он был мертв».

– Когда? – тихо спросила Жанна.

– В смысле?.. – сбился Сидоров. – А, когда это случилось?.. Утром. Рано утром. Еще не было девяти. Не понимаю, зачем он наложил на себя руки?.. Жанна, у вас же с ним все было в порядке, да?..

– Да! – эхом отозвалась она.

– Наверное, это была случайность… Не представляю как, но он случайно упал с балкона – ну, с нашего балкона, что в курилке… – бормотал Сидоров. – Все говорят – это самоубийство, и следователь тоже склоняется к этой версии…

Жанна вздрогнула.

– …но, если это самоубийство – тогда он псих, этот твой Пересветов! Ой, прости… ну, не совсем псих… только тогда зачем нормальному человеку прыгать с двенадцатого этажа?.. Нина Леонтьева утверждает, что его совесть замучила, но я не думаю, что от этого… – Сидоров сник. – Это ж как человек должен запутаться! – выпалил он.

«Вот именно – он запутался. И я тоже!»

– Почему мне раньше не позвонили? – с тоской произнесла Жанна.

– Жанна, милая, мы с Русиком как только вырвемся…