— Оберштейн теперь — станция! — пояснил Саид. — Доктор Герсдорф выхлопотал мне аренду новой гостиницы, которую выстроило железнодорожное общество; мы будем кормить и поить всех чужестранцев, которые будут приезжать в поездах, много сотен тысяч!

— Много сотен тысяч! — передразнил Гронау. — Надо полагать, это будет весьма выгодное и широко поставленное дело. Ты мог бы начать сегодня же, потому что господа члены правления и прочие гости, которые приедут с поездом, все захотят есть и пить, а здесь, на станции, я не вижу буфета.

— Нет, доктор Рейнсфельд дает всем этим господам большой обед на своей вилле, — с важным видом заявил Саид.

— Доктор Рейнсфельд — на своей вилле? Большой обед? Вот как! — Гронау громко расхохотался. — Интересно было бы поглядеть, как справляется добрый Бенно с ролью миллионера! Думаю, что чувствует себя довольно неудобно, ну, да он как-нибудь помирится с этим несчастьем. Герсдорф писал, что один-то миллион все-таки остался от колоссального состояния Нордгейма.

— Мастер Гронау, поезд идет! — крикнул Джальма.

Толпа на платформе пришла в движение; все теснились вперед, вытягивая шеи, чтобы видеть первый поезд, подымавшийся снизу. Вот он скрылся в большом туннеле ниже Оберштейна, вот опять показался, гордо и спокойно скользя вперед. Увешанный гирляндами локомотив выпустил длинную белую полосу дыма, и она развевалась над ним, как победный флаг. Вот поезд достиг ущелья и загрохотал по мосту, встречаемый оглушительной музыкой, ликующим «ура» и выстрелами мортир, будящими эхо в окрестных горах.

На станции пассажиры вышли, но прошло, по крайней мере, полчаса, прежде чем они отправились на виллу: надо было сначала осмотреть красу всей дороги — Волькенштейнский мост, которого часть приглашенных еще не видела. Колоссальное сооружение снова возникло из развалин; гордо и величественно, как прежде, перебрасывался мост со скалы на скалу, под ним в головокружительной глубине шумел тот же дикий поток, а над ним высилась вершина Волькенштейна, и сегодня в облачной чалме. Но на склоне, где раньше стоял заповедный лес, теперь подымалась мощная стена, надежная защита на случай возможного повторения схода лавин.

Главный инженер Эльмгорст, под руку с женой, водил желающих осмотреть мост. Само собой разумеется, он был героем дня, и его со всех сторон осыпали поздравлениями и выражениями восторга. Он принимал их спокойно и серьезно.

Эрна, наоборот, сияла счастьем и гордой радостью, ее глаза загорались при каждом поздравлении, каждом восторженном слове, относящемся к ее мужу, к которому теснились так же, как и к ней. Каждый жаждал перекинуться хоть словом с красавицей-женой инженера, и каждому она старалась приветливо ответить, оказать внимание.

Им пришлось одним взять на себя представительство, потому что доктор Рейнсфельд, который, как муж наследницы покойного председателя общества, должен был играть вторую из двух главных ролей, никак не отвечал требованиям момента. На нем не было знаменитого старого сюртука и желтых перчаток, в которых он познакомился со своей теперешней супругой, его фрак был безукоризнен, но было ясно видно, что сегодняшний день для него — тяжкое испытание. Он ограничивался поклонами, рукопожатиями и старался по возможности держаться на заднем плане. Вдруг перед ним вынырнуло худое, обожженное солнцем лицо, и знакомый голос проговорил:

— Могу ли я еще рассчитывать на честь быть узнанным господином доктором Рейнсфельдом?

— Фейт Гронау! — воскликнул удивленный и обрадованный доктор, протягивая ему руку. — Значит, вы получили наше приглашение? Но почему же вы не явились раньше и не поехали с нами?

— Я приехал через Гейльборн, — ответил Гронау, — и у меня едва хватило времени, чтобы поспеть сюда, в Оберштейн, навстречу поезду. Поздравляю вас с сегодняшним днем, Бенно, он так близко касается вас.

— Да, к сожалению… Обед на восемьдесят персон! — вздохнул Бенно. — Вольф считает, что я должен играть сегодня роль хозяина, а уж если он что-нибудь заберет себе в голову, то хочешь — не хочешь, а приходится делать.

— Ну, в данном случае он прав, — смеясь, сказал Гронау. — Должны же вы хоть что-то делать на торжестве открытия, раз вы главный акционер и первый член совета правления.

— Если б только от меня не требовали, чтобы я везде был и со всеми говорил! — пожаловался бедный доктор, теперешний миллионер. — Подумайте только, хотели даже, чтобы я сказал за обедом речь, но уж от этого и стал отбиваться руками и ногами! Вольфганг выстроил дорогу, пусть сам и речи говорит. Да он уже и говорил сегодня утром перед отъездом, когда передавал дорогу правлению, и говорил гениально, увлекательно, мы все были в восторге, а больше всех его собственная жена. Не правда ли, она ослепительно прекрасна сегодня?

Гронау молча кивнул головой, и его лицо омрачилось, когда он взглянул на молодую женщину. Эта красота была причиной смерти близкого ему человека: Эрнст Вальтенберг отдал бы блаженство будущей жизни за один такой взгляд, какой Эрна только что бросила на мужа. Но такие воспоминания были неуместны среди радостного праздничного настроения, Гронау отогнал их от себя и осведомился об Алисе Рейнсфельд.

— О, моя Алиса цветет, как роза, и наша малютка тоже! — лицо Бенно просияло, когда он заговорил о жене и ребенке. — Вы ведь знаете?..

— Что она подарила вам дочь? Знаю, вы же мне писали. Теперь, надо полагать, ваша докторская практика ограничивается семьей?

— Напротив, у меня пациентов больше, чем было, — с сердечным удовольствием объявил Бенно. — Летом, когда мы здесь, я, разумеется, хожу ко всем больным моего прежнего округа, а так как могу теперь давать самым бедным и средства, нужные для исполнения моих предписаний, то…

— То честные волькенштейнцы усердно пользуются ими, — перебил Гронау. — Еще бы! Доктор, который ни гроша не стоит да еще дает деньги на лечение, должен быть им по вкусу. Надо полагать, они теперь чаще доставляют себе удовольствие болеть: ведь это так дешево! Однако не стану дольше отрывать вас от ваших общественных обязанностей, Бенно. Поболтать успеем и после.

Он хотел отойти, но Рейнсфельд удержал его, поспешно схватив за фалду.

— Не уходите! Пока я разговариваю с вами, я могу так славно стоять в уголке, и мне нет надобности говорить комплименты. Мы ведь наприглашали всевозможных умных людей, министров и членов правительства, депутатов и целый штаб журналистов, и со всеми этими важными господами я должен говорить и еще быть остроумным. Это ужасно!

Гронау засмеялся и остался, но доктору не позволили долго держаться в стороне: к нему подошел Герсдорф, который, как юрисконсульт железнодорожного общества, тоже принимал участие в торжестве вместе с женой. Последняя явно оставалась верна своему принципу скрашивать бедняге-мужу его служебные поездки своим присутствием. Принимая во внимание свое теперешнее положение супруги и матери, она старалась держаться с известным достоинством, что составляло забавный контраст с ее подвижной, как ртуть, натурой, прорывавшейся при каждом удобном случае.

— Вы уже опять забились в угол, Бенно! — с укоризной проговорила она. — Только что о вас спрашивал министр, ступайте к нему!

— Бога ради, избавьте меня от его превосходительства! — в отчаянии воскликнул Бенно. — Причем, собственно, я во всей этой истории? Это — дело Вольфганга!

— Ну-ну, не увиливай, Бенно! Ты должен быть внимателен к своим гостям, пойдем! — сказал Герсдорф, подхватывая кузена под руку и увлекая за собой.

Валли не пошла за ним, а остановилась перед Гронау, который, смутно подозревая, что сейчас будет, озирался по сторонам, ища предлога для отступления.

— Итак, вы все еще не женаты? — спросила она его с неодобрительным выражением.

— Все еще нет, — нерешительно ответил Гронау.

— Это непростительно! Зачем вы тогда так скоро уехали? У меня была в виду для вас спутница жизни, дама, которая очень любит путешествовать, и поехала бы с вами в Индию. Теперь она, к сожалению, уже замужем.

— Слава Богу! — вздохнул Гронау от всей души.

— Саиду я тоже помогла найти свое счастье, несмотря на его черный цвет, — продолжала молодая женщина. — Куда девался Джальма? Я только что видела его возле вас.

— Джальме всего восемнадцать лет, он еще не может жениться! — с величайшей решимостью объявил Гронау, видя, что его питомцу грозит судьба Саида.

У Валли, кажется, действительно возникло такое намерение.

— Моему сыну нет еще трех лет, а я уже назначила ему в жены дочь кузена Бенно, — возразила она. — Предусмотрительная мать должна заблаговременно заботиться о счастье своего ребенка.

— Господи, спаси и помилуй! — прошептал Гронау в ужасе, когда какие-то знакомые, к его несказанному облегчению, отвлекли Валли. — Эта женщина в своей мании женить людей не щадит даже младенцев в колыбели! Джальма, ступай сюда и не отходи от меня! Дело-то выходит нешуточное!

Эльмгорст подал знак к отъезду; общество разместилось в поданных экипажах и отправилось на виллу Нордгейма. Там гостей приняла Алиса, не участвовавшая в поездке. Она все еще казалась хрупкой и нежной, хотя обладала теперь цветущим здоровьем; сохранившаяся девичья застенчивость делала ее особенно привлекательной. Достоинство и блеск дома поддерживала, в сущности, баронесса Ласберг, не покинувшая своей воспитанницы. Она взяла на себя все приготовления к празднику, и ее стараниями слава бывшего дома Нордгейма, а теперь Рейнсфельда, не была омрачена. Торжественный обед прошел со всем великолепием и пышностью, зажигательная речь Эльмгорста встретила бурное одобрение, провозглашались тосты за процветание дороги, за ее строителя и, разумеется, за хозяина дома и его супругу. Бенно пришлось-таки произнести благодарственную речь и ответить тостом за присутствующих. Разумеется, он застрял в середине, но Вольфганг поспешил ему на помощь, в критический момент, подав знак музыкантам, грянул оглушительный туш, и общее «ура» скрыло замешательство Рейнсфельда.

Через несколько часов общество отправилось дальше, до конечного пункта дороги, откуда второй поезд должен был доставить его вечером обратно. Бенно объявил, что сделал сегодня все, что мог, и хочет, наконец, остаться с женой.

Он стоял еще в гостиной с Герсдорфом и Валли, которые тоже остались, когда появился с няней, хорошенькой белокурой девушкой, невестой Саида, юный потомок Герсдорфа, остававшийся во время поездки на попечении Алисы; за ними следовал Грейф. Он был, видимо, сильно не в духе оттого, что хозяйка не взяла его с собой, и, не обращая внимания на присутствующих, улегся на веранде перед дверью.

Альберт Герсдорф-младший вовсе не походил на своего серьезного, спокойного отца. У него были розовое личико, и темные глаза матери, а на лбу своенравно вились черные кудряшки, но между ними красовалась огромная шишка. Валли тотчас увидела ее и подняла испуганный крик.

— Господи! Что это? Что случилось с Берти?

— Он упал, сударыня, — ответила няня. — Он хотел покататься верхом на Грейфе, и тот сбросил его.

— Ах, чудовище! Как можно пускать его в детскую! — крикнула возмущенная молодая мать. — Бенно, осмотрите моего мальчика! Надеюсь, это не опасно? Не нужен ли компресс?..

— Вовсе не нужен! — спокойно ответил Герсдорф. — Мальчику шишка не повредит: в следующий раз будет осторожнее.

— Ты — варвар! — сказала Валли. — У тебя нет жалости даже к собственному единственному сыну, бедному, нежному ребенку!

«Нежный ребенок», здоровый почти трехлетний бутуз, погрозил маленьким кулачком величаво лежащему Грейфу, но тот лишь презрительно посмотрел на него.

— Подожди! — воскликнул мальчуган. — Ты все-таки будешь моей лошадкой!

Валли взяла сына на руки и запретила ему даже подходить близко к «чудовищу». Она успокоилась только тогда, когда Бенно уверил ее, что шишка действительно не опасна и не нужно никаких компрессов.

— Ну, слава Богу, все кончилось! — сказал Бенно с довольным видом. — Чуть не случилась-таки беда, когда я остановился среди речи, хорошо, что Вольф выручил меня, велев играть туш. Теперь мы можем, наконец, успокоиться.

Еще не ушедшая из гостиной баронесса Ласберг, для которой сегодняшний день был днем торжества, с выражением величайшего неодобрения покачала головой.

— Мне кажется, вы слишком мало цените свое положение, — поучительно заметила она Рейнсфельду. — Оно возлагает на вас обязанности представительства, а от исполнения своих обязанностей никто не имеет права уклоняться. Надеюсь, вы с этим согласны?

Бенно вовсе не был согласен, но отвесил низкий поклон почтенной даме, которая, шурша платьем, величественно проплыла мимо него к двери. Валли громко расхохоталась:

— Хозяин дома и позволяет строгой воспитательнице читать себе выговоры! Я думаю, Бенно, вы и Алиса оба у нее под башмаком. Вы до сих пор еще боитесь ее.