Эта словесная перепалка начинала утомлять меня. Босая, я вся продрогла от утренней свежести и холодной росы.

– Нам придется взять ее братьев, – растерянно проговорила дама.

Мужчина гневно кусал губы.

– Я думаю, мадам, мы не обеднеем, если выбросим на этих негодяев тысячу или две луидоров, – пробормотал он после долгого обоюдного молчания.

Он обернулся в нашу сторону.

– Мы согласны, – процедил принц сквозь зубы. – Собирайтесь.

– Прекрасно! – воскликнула я. – Мы едем все вместе.

– Пойду разбужу Джакомо, – пробормотал Розарио. – А ты, Ритта, на всякий случай держись пока от них подальше. Мало ли чего эти синьоры могут выкинуть.

Дама ахнула.

– Он подозревает нас во лжи, Филипп. Принц презрительно усмехнулся.

– Нам придется терпеть этих негодяев еще две недели, мадам, так что советую вам привыкать к их выходкам и ничему не удивляться.

– О мадонна, – сокрушенно покачала головой женщина.

Через четверть часа окна и двери были заколочены. Пусть теперь наш дом достанется кому угодно…

Слезы невольно навернулись мне на глаза. Я вспомнила все картины моего детства. Вот здесь покойная Нунча кормила кур. А у этого окна сидела умирающая мать… А тут Луиджи – где-то он сейчас? – зарывал свой ящик с сокровищами… Перед моими глазами медленно проплывали счастливые и трагические события: гроб с телом Винченцо, рассказы Джакомо, лесные приключения, уход Антонио, смерть Нунчи и матери… Впрочем, счастливых событий было не так уж много.

И все-таки мне было жаль покидать родное гнездо, с которым так много связано, которое так прочно вошло в мою жизнь, стало частью моего существа…

Я бы охотно осталась здесь, если бы у меня была хоть надежда на выживание. Но даже тогда, в девять лет, я чувствовала, что такой надежды нет и что единственный выход – это поездка во Францию, в чужую далекую страну.

– Погоди, Ритта, – сказал мне Розарио, увидев, что я собираюсь сесть в карету, – сначала сядем мы, а потом уж ты. Ты меня понимаешь?

Я кивнула.

Розарио отбросил в сторону молоток и гвозди и, взяв под руку Джакомо, пошел к карете.

Ко мне подошла женщина лет двадцати пяти, в синем шелковом платье и серой вышитой накидке. Она взяла меня за руку. Я была поражена. Передо мной стояла живая фея Кренского озера – по крайней мере, такая, какой я ее представляла по рассказам Джакомо. Волосы цвета спелого апельсина, глаза как море, и щеки как цветок шиповника… Фея, настоящая фея!

Я быстро пришла в себя от удивления и строптиво повела плечом, а затем и вырвалась. Я впервые видела эту особу, а к незнакомым людям я относилась недоверчиво.

– Ты что, боишься меня? – спросила она ласково.

Я фыркнула. Наконец-то мне удалось найти среди приехавших французов человека, который так безупречно и чисто говорит по-итальянски! Ни старая дама, ни принц не могли похвастать хорошим произношением.

– Разве вы француженка? – с сомнением спросила я. Она покачала головой.

– Нет, я, как и ты, итальянка… – Сказав это, она засмеялась.

– Что вы здесь делаете?

На лице ее показалось удивление.

– Разве ты не поняла? Я твоя гувернантка, Ритта.

– О! – воскликнула я. – Значит, вы верите, что меня зовут Ритта, а не Сюзанна?

– Тебя зовут и так, и так, но Ритта мне больше нравится.

Я согласно кивнула. Кажется, она не такая скучная, как старуха или принц.

– А как вас зовут? – спросила я.

– Стефания Старди. – Она снова засмеялась.

– Почему вы все время смеетесь?

– Не знаю, – сказала она. – Ты очень симпатичная девочка, Ритта.

– Можно, я буду вас называть синьора Стефания?

– Нет, лучше не синьора, а синьорина. Ну, а теперь-то мне можно взять тебя за руку?

Она сумела внушить мне симпатию, и я сама, улыбаясь, протянула ей узкую смуглую ладонь.

Розарио устроился вместе с кучером на козлах, а мы с Джакомо сидели между дамой и принцем. Старая дама все время прижимала к носу платок, пахнувший невероятными ароматами, и опасливо косилась на мое грязное платье. Когда после очередной ямы на дороге нас сильно встряхнуло и на ее белоснежной манжете остался черноватый след от соприкосновения с моей одеждой, она тяжело и многозначительно вздохнула.

– Сюзанна, дитя мое, – сказала она, – как вы можете быть столь неопрятны?

Я посмотрела на нее уничтожающим взглядом. Что можно было ответить этой разодетой холеной синьоре, которую приводило в ужас мое платье? Которой ежедневно несколько горничных стирают, крахмалят и гладят весь ее огромный гардероб? Разве бы поняла она то, что это платье было у меня единственное вот уже почти год и что если бы я задумала его выстирать, то оно бы расползлось у меня под руками?

Поэтому я не проронила ни слова и пересела на другое сиденье между Джакомо и синьориной Стефанией. Она, по крайней мере, не боялась моей неопрятности и смело обняла меня за плечи.

– Не обижайся, – шепнула она мне. Я благодарно взглянула на нее.

Она наклонилась ко мне и совсем тихонько прошептала:

– Он слепой, да? Я кивнула.

– Бедняга, – проговорила она. – И давно?

– Уже десять лет, – проговорила я. – Он заболел и ослеп.

– Как его зовут?

– Джакомо.

– А сколько ему лет сейчас, Ритта? Я наморщила лоб.

– Вам лучше спросить у него, синьорина Стефания. Она протянула руку и осторожно коснулась пальцами рукава брата. Он стремительно обернулся.

– Что вы хотели, синьорина?

– Сколько вам лет, Джакомо? – ласково спросила она.

– Мне? – переспросил он. – Мне двадцать.

– О, синьорина Стефания, – воскликнула я, – вы еще не знаете его! Он рассказывает такие чудесные сказки и истории! Когда я была маленькая, я не могла заснуть без его сказки.

Она улыбнулась и погладила мои волосы.

– Куда мы едем сейчас? – спросил Джакомо, заметно покраснев.

– Через некоторое время мы будем в Неаполе, – сказала синьорина Стефания, – потом по морю прибудем в Марсель, а уже оттуда – в замок Сент-Элуа.

– Зачем же ехать в Неаполь, если рядом Ливорно?

– Видите-ли, Джакомо, у принца есть зафрахтованный корабль с грузом. Он вчера вышел из Ливорно и будет в Неаполе как раз к нашему приезду.

Наше путешествие продлилось три дня. Уже к вечеру третьего мы издалека увидели на лазурном небе четкий силуэт Везувия, затем огромный замок Костельнуово и Неаполитанский залив полумесяцем – великолепную голубую лагуну, позлащенную погружающимся в синюю пучину пунцовым солнцем.

Нам предстояло покинуть Италию и отправиться в долгий путь по морю.

10

Замок Кастельнуово ошеломил меня. Толстые высокие стены, зубчатые башни из белого камня, хранившие на себе печать истории, огромная триумфальная арка Альфонса Арагонского со статуями и рельефами, построенная более трех веков назад, – все это было необычно для меня, ведь я за всю жизнь видела только жалкие деревенские постройки.

Город был огромен, древен, многолик. «Кто видел Неаполь, тот может умереть спокойно». Старая дама называла Неаполь первым христианским городом и говорила, что под землей еще сохранились темные катакомбы, в которых прятались тогда еще единичные приверженцы веры Христовой от гнева языческих императоров и легионеров. Мне эти рассказы казались весьма туманными, но, к моему удивлению, Джакомо внимательно к ним прислушивался и воспринимал не как сказку, а как быль.

Мы остановились в траттории близ каменной набережной Ривьера Кьяйя, совсем рядом с морем. Был жаркий августовский день, булыжники мостовой накалялись под солнечными лучами, падающими почти под прямым углом. Я открыла окно и с восторгом поняла, что отсюда можно прекрасно слышать шепот прибоя и крики грузчиков и видеть, как покачиваются на волнах торговые суда и военные корветы, как белеют спущенные паруса и стайки чаек носятся между высокими стройными мачтами. Мне захотелось смеяться – все вокруг было напоено солнцем и радостью, и лохмотья моряков не казались мне ужасными, и даже воздух, насыщенный морскими ароматами йода и водорослей, располагал к хорошему настроению. Я вдруг почувствовала себя бесконечно счастливой и наивно подумала, что в этом прекрасном веселом городе наверняка счастливы все жители.

– Да, здесь хорошо, – сказал Розарио, – а если этим синьорам что-то не нравится, пусть убираются ко всем чертям. А мы останемся в Неаполе. Тут, кажется, неплохое местечко, можно устроиться юнгой на корабль…

– С твоим-то весом? – спросила я с сомнением. Заявление Розарио показалось мне чересчур смелым, и, хоть я ничего не имела против Неаполя, я все-таки чувствовала себя чем-то связанной со старой дамой и принцем. Может, здесь сказались ежечасные уверения в том, что она – моя двоюродная тетка, а он – мой отец.

– Вы должны отвыкать от своих мерзких привычек, Сюзанна, и поменьше общаться со своими братьями, – заявил мне принц. – Я не позволю вам быть такой невоспитанной. И не позволю отлучаться из дома в их обществе. А если вы желаете осмотреть город, вам поможет синьорина Старди.

Синьорина Старди – так он называл мою гувернантку.

Вечером после ужина старая дама позвала меня к себе и протянула круглую коробку, перевязанную розовой лентой.

– Теперь вы станете благородным ребенком, дитя мое, – сказала она. – Поблагодарите меня за подарок.

Я прикоснулась губами к ее морщинистой напудренной щеке и живо развязала ленту. В коробке оказалась чудесная маленькая шляпка, густо украшенная цветами из блестящей ткани и голубыми широкими лентами, которые я завязала под подбородком. Я невольно вспомнила о том, как меня мыли, терли мочалкой, искали, нет ли у меня вшей, и жгли мою одежду в камине, а потом выбирали мне платье – их теперь у меня была целая куча – и завивали волосы на щипцах…

И все-таки этот подарок привел меня в восторг, и я вторично – уже вполне искренне – поцеловала старуху.

– Ну, а теперь, Сюзанна, – довольно сказала она, – собирайтесь, нас ждет карета.

– А куда мы поедем? – осведомилась я. Дама всплеснула руками.

– Как, Сюзанна, разве вам не кажется необходимым помолиться Богу и пресвятой деве перед завтрашним путешествием?

Я фыркнула. Честно говоря, религия весьма мало занимала мои мысли. После смерти матери я ни разу не была в церкви. Набожность Нунчи так и не привилась мне…

Мы ехали по неаполитанским улочкам, уже окутанным сумерками, по просторным бульварам, на которых остывали от жары пальмы и агавы, выставившие листья, словно пики. Навстречу нам попадались зеленщицы с корзинами, толстые торговки в белых чепцах, возвращающиеся с рынка, грузчики и матросы. Иногда слышалась тихая мелодия гитары пли лихие звуки скрипки, исполняющей зажигательную тарантеллу. Можно было видеть матросов, отплясывающих жигу.

Я взглянула в окошко и увидела большое красивое здание, к которому подъезжали кареты.

– Это палаццо Реале, – важно пояснила дама, поймав мой вопросительный взгляд.

Мы зашли в огромную звучную церковь готического вида и устроились в первых рядах деревянных скамеек. Шла вечерняя месса.

– Мы где? – спросила я озираясь.

Синьорина Стефания наклонилась к моему уху и прошептала:

– Не вертитесь, это нехорошо. Мы в церкви Сан-Франческо ди Паола.

Прослушав почти всю мессу, мы вернулись в тратторию довольно поздно. На Неаполь быстро спустилась ночь.

Спать меня уложили в отдельной комнате с голубыми стенами. Со мной была только синьорина Стефания.

На рассвете – еще не было пяти часов – мы выпили утренний кофе, уже ставший для меня привычным, и взошли по деревянному помосту на корвет «Санта-Кьяра» – тот самый, где служил матрос Джамбаттиста, таскавший наши тюки. Мы оказались единственными пассажирами, так как корвет – военное судно, и принц приказал отчалить немедленно.

– Попрощайся с Италией, Сюзанна, – сказала мне дама, когда корвет снялся с якоря и отчалил.

Я взглянула на" Джакомо. В его глазах стояли слезы. Как тогда, когда уходил Антонио…

– Arrivederci, саrа bella Italia, – сказала я, – speriamo bene!..[31]

– Quel che sara sara,[32] – вздохнул Джакомо.

– Addio-o-o![33] – закричал Розарио.

Это были последние наши слова на родной земле. Отныне нам предстояло научиться говорить по-французски.

Я обернулась к синьорине Стефании и взяла ее за руку.

– Che coso facciamo?[34] – спросила я.

– Non lo so,[35] – сказала она, вздохнув, и обняла меня. По лицу ее катились слезы.

Берега Италии вскоре скрылись в легкой дымке, утонули за горизонтом, а легкий ветерок уносил наш корвет все дальше и дальше от родины, все ближе к неведомому Марселю.

Над мачтами с криком реяли белокрылые чайки.

Слышался лязг цепей, которыми были прикованы к лафетам пушки.

Ветер надувал паруса, и они шумно лопотали над нашими головами.