– Меня это вовсе не радует. Если граф д'Артуа пишет такую чепуху, то…

– Знаете, Сюзанна, граф д'Артуа сроду ничего не писал, а тем более для женщин. Есть такие мастера, которые продают целые пачки подобных писем… Считается, что если купить такую пачку и посылать письма в строгой последовательности, через месяц можно обольстить женщину… Эта записка сделана по трафарету, моя милая. По трафарету, которым пользуются многие придворные щеголи. Могу поручиться, что сегодня многие дамы получили точь-в-точь такие же письма. В молодости я тоже не отказывался от подобного способа.

– По трафарету! – воскликнула я. – Этот способ, оказывается, стар как мир. Чушь-то какая! Неужели кто-то может поверить этим строкам? Только уж самая глупая женщина… И у мужчин, должно быть, очень неверное представление о нас.

– Вот что, Сюзанна. – Отец явно хотел перевести разговор на другую тему. – Я только что говорил с королевой…

– И что же?

– Она просто очарована вами, Сюзанна. Мария Антуанетта обожает окружать себя хорошенькими сияющими девушками. Она даже сказала мне, что, как только вы выйдете замуж, может случиться так, что вам предоставят место главной статс-дамы…

Все эти высокие служебные должности сейчас привлекали меня меньше всего, и я лишь невнимательно качнула головой в ответ на это известие.

– Можно, я пойду в гостиную? – спросила я у отца.

– Конечно. Но только не одна. Я сейчас найду вам кавалера.

Я и сама могла найти их сколько угодно, но отец, оглянувшись, уже делал какие-то знаки принцу д'Энену, в одиночестве прогуливающемуся между колоннами.

– Я буду с ним любезна, – раздраженно произнесла я, – я буду любезна с каждым встречным, если вы того попросите, но, ради Бога, зачем такая таинственность? Вы хотите выдать меня замуж за этого мальчишку?

– Мальчишку! Он на четыре года старше вас, моя дорогая.

– Мне нравятся более зрелые мужчины.

– Успокойте свои экзальтированные вкусы. Вас не удовлетворил бы и сам Юпитер… Надо быть благоразумной, не забывайте. Поговорите с принцем. Я даю вам ровно полчаса. Вы ведь знаете, как поддерживать разговор? И помните, что вас ждут в салоне королевы…

Отец поспешно познакомил меня с юношей и удалился.

Закрывшись веером и кусая губы от досады, я напряженно думала, о чем бы поговорить, – наше молчание становилось неловким. Принц стоял неестественно, как чурбан, и молча краснел, переложив все заботы о начале разговора на меня. Неужели он никогда не разговаривал с девушками? И надо было отцу выбрать именно его! Сегодня вокруг меня увивалось столько мужчин – веселых, раскованных, с хорошо подвешенным языком. Это качество в данную минуту казалось мне особо ценным.

– Вы служите в армии, сударь? – спросила я, счастливая, что, наконец, заметила его эполеты.

– Да, м-мадемуазель, – с трудом произнес он. «Боже, он еще и заикается!»

– Какое у вас звание, сударь? – осведомилась я, хотя, в сущности, мне было безразлично и его звание, и он сам.

– Я к-капитан, с вашего позволения.

– Вы умеете танцевать? – Я решила спрашивать все, без разбору.

– Увы, нет, м-мадемуазель.

– Ну что вы! – сказала я. – Военные должны уметь танцевать.

– Д-да, я знаю… Извините м-меня.

– Не стоит извиняться по пустякам, – небрежно сказала я. – Когда-нибудь вы научитесь танцевать. Наймите себе учителя. Это не такое уж сложное дело.

– Я еще м-молод, м-мадемуазель, я еще н-не успел.

– Вот как, – сказала я, словно сама не знала о том, что он молод. – Сколько же вам лет?

– Двадцать.

– Ах, двадцать! – воскликнула я. – В таком случае, может быть, вы проводите меня в салон королевы? Я совершенно не знаю Версаля.

Я была уверена, что отбыла свою повинность и достаточно наговорилась с принцем. Он казался мне таким странным и нелепым, что даже идти с ним под руку мне было немного стыдно. Один жених был глуп и алчен, этот – смешон. Да еще заика ко всему прочему. Мне в нем нравилось только то, что у него нет родни. Если я когда-нибудь стану его женой, мне не придется мириться с обществом многочисленных тетушек и кузин.

До салона королевы принц д'Энен довел меня без всяких приключений, усадил в кресло и, поклонившись, отошел в сторону.

Людовика XVI в этом узком кругу избранных, конечно, не было: он не любил светской болтовни, не славился остроумием и в обществе дерзких насмешливых людей терялся. Еще в одиннадцать вечера он отправился спать. Королева сидела в окружении своих фрейлин, которые, как правило, являлись и ее лучшими подругами.

Одна из них, мадам Мари Луиза де Ламбаль де Савой-Кариньян, была женщиной поистине ангельской внешности. Голубые глаза ее излучали саму невинность; белая кожа, светлые густые волосы и чистый взгляд лишь усиливали это впечатление. А между тем я слышала, что таится за этой нежной оболочкой. Говорили, что мадам де Ламбаль может похвастать доброй сотней любовников, а предпочтение отдает забавам с женщинами и неграми.

Другая фрейлина, Габриэль де Полиньяк, была менее красива и, кажется, менее одиозна. У нее были любовники, но их количество не переходило границы умеренности. Герцогиня очень любила деньги и то и дело клянчила у королевы большие суммы. Она жалела несколько сотен ливров на обучение своей дочери в монастыре, зато с легкостью тратила тысячи на бриллианты, которыми были украшены ее платья, одно роскошнее другого. С виду она казалась очень милой, свежей и пухленькой женщиной, немного даже простушкой, но прятала под этой личиной хитрость и изобретательность. Говорили, она питает большую нежность к своему мужу, Жюлю де Полиньяку, черноволосому мужчине лет сорока, раскладывавшему пасьянс. Тут же находился и их сын Арман – юноша примерно таких же лет, что и я.

Чуть дальше от фавориток королевы находился мой отец, веселый герцог де Шуазель, насмешливо улыбающийся граф д'Артуа и несколько других знатных придворных. За спинкой кресла королевы стоял граф де Ферзен, последняя пассия Марии Антуанетты, и, не обращая внимания на присутствующих, шептал ей что-то на ухо.

Рядом со мной сидели Ломени де Бриенн, архиепископ Тулузский, и две дамы – принцесса Монако и сама графиня д'Артуа. Ее красивый муж не обращал на нее никакого внимания. Склонив над вышиванием худое некрасивое лицо, она не принимала участия в разговоре.

Мария Антуанетта щебетала без умолку – о новых модах в журнале «Магазин де нувель франсэз э англэз», о разорении прусского двора, о дикости российских нравов, о том, что недавно заболела ее любимая швейцарская телка, и о том, что император Иосиф, ее брат, прислал на днях толстую тетрадь с указаниями, как надо править государством, но у нее – вот смеху-то! – совершенно нет сил прочитать хотя бы одну страницу… Да, впрочем, это не так важно – для этого существуют господа Калонн[46] и Монморен,[47] и остальные, вроде графа де Мерси д'Аржанто, а также хранители печати де Барантена; вот пусть они и занимаются государственными делами… Да, она чуть не забыла – уже идут приготовления к балу по случаю дня рождения Марии Терезы или, как ее называют официально, мадам Руаяль.[48] Бал этот будет необыкновенным!

Я заметила, что ее слушают совсем не так внимательно, как, по моему мнению, должны были слушать королеву; некоторые беседовали совершенно не о том, причем лишь слегка понижая голос. Удивительным было то, что королеве нравилось такое поведение. Может быть, она хотела почувствовать себя женщиной, а не королевой?

Я подумала, что так происходит, наверное, потому, что все мы находимся в так называемом кругу «людей без предрассудков», – сама Мария Антуанетта так нарекла это общество, собирающееся каждый вечер за игорным столом; здесь стираются все ранговые различия.

Я изо всех сил старалась вслушиваться в то, что говорила королева, однако ее речь была так беспорядочна, она так часто обращалась от одного обсуждаемого предмета к другому, что я не успевала следить за ее мыслью и чувствовала, как мои глаза поневоле закрываются. Был уже второй час ночи.

– Моя сестра, Мария Амелия, герцогиня Пармская, – говорила королева, – обещала приехать в Париж инкогнито… Кажется, эта российская императрица – помните, как ее называют? Семирамида Севера! – так вот она, кажется, все еще имеет любовников и раздает им государственные посты, хотя ей самой уже наверняка шестьдесят… Ах да, Габриэль, – обратилась она к герцогине де Полиньяк, – этот повеса Разумовский все-таки завоевал сердце моей дорогой сестры Марии Каролины, мне сообщили об этом из Неаполя… А ее муж, этот несносный король Фердинанд, все время проводит за рыбалкой. Ну, просто как его величество – за токарным станком… Право, я не могу в этом составить ему компанию.

Я едва удерживалась от зевка. Герцог де Мортемар, стараясь меня развлечь, рассказывал мне что-то о Вольтере, но мне все это было уже давно известно, и я скучала; тогда герцог принес мне чашку обжигающего шоколада с кусочком бисквита. Я улыбкой поблагодарила кавалера.

Рука принца Конде лежала на талии принцессы Монако, принцесса де Ламбаль нежно склонила голову на плечо маршалу де Кастри, Водрейль забавлялся с баронессой дю Буабертло, мадам де Гале кокетничала с де ла Вижери, даже плоская, как доска, мадам де Боссюэ нашла себе барона д'Анселя. Все сговаривались о будущих свиданиях и о планах на будущую ночь. Прелестная Соланж де Бельер шептала моему отцу, что будет ждать его у калитки Резервуаров…

Часы в зале Гвардии громко пробили два ночи. Послышались четкие шаги солдат, стук ружей – было время смены швейцарского караула. Я поднялась и незаметно вышла в большой приемный зал. Здесь были сумерки, но в каждой амбразуре окна, в каждой темной нише и укромном уголке притаились влюбленные пары. По тяжелому дыханию и телодвижениям я поняла, что они заняты чем-то весьма интимным, и это меня шокировало.

– Вы удивлены? – спросил сзади чей-то голос. Я обернулась и увидела герцога де Мортемара.

– Признаться, да. Разве нельзя найти более подходящего места для таких занятий?

– Оставьте это ханжество… Через две недели вы ничем не будете отличаться от нас, старых придворных. В Версале день идет за месяц.

Смеясь, он увлек меня к окну, обвил рукой мою талию и стал целовать мне пальцы. Мало-помалу его губы продвигались выше, от кисти к локтю, а там уже и к плечу… Удивленная, я молчала. Почему он считает себя вправе целовать меня? Хотя здесь, возможно, это в порядке вещей… Но, в конце концов, в таких делах должно учитываться и мое мнение!

Я уже собралась отстранить герцога, но тут возле нас выросла чья-то фигура. Это был какой-то мужчина… Освещенный светом луны и факелов, горевших во дворе, его силуэт казался особенно зловещим. Я узнала графа д'Артуа.

Он ступил шаг к нам, и герцог де Мортемар медленно отстранился.

– Сударь, – ледяным высокомерным тоном произнес брат короля, – не кажется ли вам, что вы здесь лишний?

Герцог растерянно развел руками.

– Я не знал, монсеньор, что эта дама занята.

– Отлично знали, черт побери! – грубо крикнул принц. – И, пожалуйста, отправляйтесь в салон.

Я вспыхнула от гнева и стыда, видя, как герцог удаляется. Ну и трус! Хорошо еще, что он мне безразличен… Больше всего меня раздражало то, что свидетелями этой сцены стали все влюбленные парочки.

– Вы думаете, вы мой хозяин? Думаете, вам все позволено? – воскликнула я в бешенстве. – Вы крайне заблуждаетесь, черт возьми! Я… я… я видеть вас не желаю!

Он только смеялся.

– А все-таки меня боятся. И я разгоню всех мотыльков, что слетелись на свет вашей красоты, мадемуазель.

От бессилия я затопала ногами. Нет, его ничем не проймешь!

Гневно фыркнув, я выбежала из зала, проклиная принца на чем свет стоит.

Я бежала по галереям, пустынным гулким залам, длинным анфиладам комнат, постепенно приходя в себя и чувствуя, что заблудилась. Версаля я совсем не знала. Куда мне идти? Где ночевать?

Звонкие голоса привлекли мое внимание, я подошла поближе и, выглянув из-за колонны, прислушалась. Герцог Ангулемский, сын графа д'Артуа, беседовал со своими пажами:

– Мой отец уже нашел себе новую любовницу. Эта носатая Полиньяк ему надоела. Пойдемте, я покажу вам новую.

Я затаила дыхание, сгорая от желания влепить этому мальчишке пощечину. Подумать только, ему всего лишь одиннадцать лет, а он уже такой же негодяй, как и его отец! Принц увел своих пажей куда-то вниз, видимо, намереваясь разыскать меня, – ведь о ком, как не обо мне, шла речь?

Бредя по пустынной ночной галерее, я совсем загрустила. Мне уже хотелось обратиться с расспросами к швейцарцу, стоявшему на карауле, как вдруг на одной из лестниц я столкнулась с худой безгрудой женщиной в черном платье и с горой кружев на корсаже. И хотя ее лицо не было мне знакомо, увидев меня, она радостно всплеснула руками:

– Наконец-то! Мы были в отчаянии, разыскивая вас, дорогая мадемуазель де Тальмон. Вам давно уже пора спать. Королева встанет к десяти утра, и вам нужно присутствовать при утреннем ритуале.