– Вы наверняка решили заболеть.

Маркиз де Блиньяк ловко накинул мне на плечи шубу, укутал в меха, набросил на колени плед. Окна кареты покрылись инеем, но внутри жарко полыхали жаровни и горели грелки. Я обомлела от такого потока теплого воздуха… Прижав мех к щеке, я почувствовала знакомый запах. Это что – мое горностаевое манто?

– Господин маркиз, откуда у вас моя одежда?

– Я видел, как вы выходите из ложи королевы. Мне показалось странным то, что ваши вещи остались у лакея.

– Благодарю вас, – прошептала я машинально.

Наступило молчание. Я рассеянно смотрела сквозь обледеневшее стекло на дорогу. Слезы заструились у меня по щекам. Какое разочарование… И какая боль жжет грудь! Под влиянием этих чувств я не думала о том, какое впечатление произведет на маркиза мое отчаяние. Впрочем, он не обращал на меня внимания. Закутавшись в шубу так, что остался виден только нос, он молча посапывал, делая вид, что спит.

Я понемногу отогревалась. И понемногу приходила в себя. Горе сменялось гневом, сознание оскорбленной гордости заставляло вздрагивать от ярости, и я внезапно с ужасом поняла, что ухватилась бы за что попало, лишь бы отомстить.

У Севрского моста нас догнали какие-то всадники. Маркиз проворно выскочил из кареты:

– Простите, мадемуазель, всего лишь маленькая встреча с друзьями.

Я едва услышала его слова. Друзья, встреча… Разве это могло меня сейчас заинтересовать? Я слышала чьи-то голоса позади кареты, один из них был таким повелительным…

Маркиз вернулся, сел рядом со мной, крикнул кучеру:

– Гони что было силы!

Лошади рванулись вперед по обледенелой дороге, меня сильно отбросило назад. Голос маркиза показался мне странным. Да и его поведение тоже… Повернув голову, я онемела от ужаса. На фоне заиндевевшего окошка ясно вырисовывался четкий профиль графа д'Артуа.

– Где… где же маркиз? Откуда вы тут взялись?

Это первое, что пришло мне в голову. Потом меня обуяли страх и гнев. Я попала в ловушку! О, как же я была неосторожна, сев в карету маркиза де Блиньяка! Мне все сразу стало ясно. Даже благоразумно захваченная моя шуба – и это заранее продумано…

Я закричала, ухватившись за дверцу, изо всех сил толкая ее, чтобы выскочить на дорогу. Дверца не поддавалась – очевидно, она была захлопнута на потайную пружину. В отчаянии я застучала ладонями по стеклу. Руки графа обхватили меня сзади, сдавили, не давая пошевельнуться, а я, сопротивляясь, так вертела головой, что из прически вылетели шпильки, и золотые волосы беспорядочно рассыпались по плечам.

– Успокойтесь, моя красавица! Честное слово, это не ловушка, не западня. Нынче я вас и пальцем не трону. Мне хочется только поговорить с вами, что мы и сделаем, направляясь в Версаль.

Его слова не доходили до моего сознания. Я резко повернулась к нему, ударила по щеке, пытаясь вцепиться ногтями в лицо, сбила с его головы парик. Он легко удерживал мои руки на безопасном расстоянии и говорил мне прямо в лицо:

– Да вы глупее, чем я думал, черт побери! А какой темперамент – настоящая итальянка! Я не похищаю вас, вы понимаете? Я просто еду с вами в Версаль. Как же я мог иначе поговорить с вами, если вы, моя роза, вместо красоты выставляете только шипы?

– Оставьте меня! – закричала я так пронзительно, что у меня самой зазвенело в ушах. – Уберите свои руки, ну!

Его пальцы, сжимавшие мои запястья, разжались, и я в бессильном гневе упала на подушки кареты. Страх прошел, осталась только ярость. Правда, рассудок и интуиция подсказывали мне, что, кажется, принц не замышляет ничего дурного – по крайней мере сейчас.

– Вот образец самообладания, – насмешливо сказал граф. – Браво, моя дорогая, я думал, вы будете бушевать намного дольше.

Я в бешенстве посмотрела на него. Мне впервые довелось видеть его без парика, и его лицо казалось сейчас немного иным. Красивые черные волосы… Черт побери, как я могу думать сейчас об этом?

– Извольте объясниться, – сказала я злобно.

– Все очень просто, мадемуазель. Когда вы так поспешно выскользнули из ложи, я пошел вслед за вами. Потом маркиз взял вас в свою карету.

– Да, вы прекрасно знали, что я вас ненавижу, поэтому и подослали маркиза!

– Разумеется.

– Это ваша новая подлость, и я вам ее не прощу. Можете болтать хоть до самого утра, я отвечать не стану.

– Неправда. Кто знает вас лучше, чем я? Я все ваши мысли чувствую кожей.

– Меня не интересует то, что вы говорите.

– Да ну?

Я видела, как жадно он смотрит на меня, но этот взгляд меня не пугал. Правда, повинуясь странному женскому инстинкту, я попыталась собрать распустившиеся волосы.

– Не надо, – хрипло прозвучал его голос. – Я и не подозревал, что вам лучше без всякой прически. Сейчас вы похожи на русалку. Знаете о наяде Амариллис?

Я опустила руки, но ничего не ответила. Лед в груди таял, в голову заползали предательские мысли. Вот человек, который сам говорит, что без ума от меня. Он так увлечен мною, что не сводит с меня глаз. И этот человек – брат короля, принц крови, один из первых вельмож королевства. А кто тот, другой, от которого я напрасно ждала любви? Виконт, чье имя и поместье обречены на забвение и прозябание в бретонской глуши… Неужели мне так сложно сделать выбор?

Но оставалась еще та рождественская ночь, и кофе с опиумом, и насилие. Я не желала сдаваться так легко. Пусть он помучится, пусть попросит. Я буду невыносимо капризна, я задергаю его до крайней степени. А как же иначе? Если страдаю я, почему мне надо жалеть других? Что касается стыда, то я легко преодолею его силой воли.

На щеках у меня вспыхнул румянец от предвкушения того, что я буду отомщена. На Анри де Крессэ свет клином не сошелся. Я не буду одинока…

До самого Версаля я слушала то, что говорил мне принц, но ничего не отвечала. Сидела молча, сердито сдвинув брови, так, чтобы он понял, какую неприязнь во мне вызывает. Грелки понемногу охлаждались, и мне уже начинало нравиться то, что мои руки сжимает в своих горячих руках граф д'Артуа. Они были такие сильные, властные, все чувствующие; они не давали мне замерзнуть, а что еще лучше – не давали ощутить одиночество. Я не одна… Есть человек, который нуждается во мне. Вместе с облегчением в душу заползало тщеславие: подумать только, этот мужчина, один из первых аристократов Франции, говорит, что именно на мне сосредоточилась его жизнь, и я должна войти в нее. Все-таки я, наверное, необыкновенная женщина, раз мною можно так увлечься. И мне еще улыбнется счастье.

– Вы говорите, что я нужна вам, – сказала я наконец, когда мы были уже совсем близко от Версаля. – Ну а как же ваша жена, графиня д'Артуа? Она так настроит против меня королеву, что меня лишат места фрейлины.

– Графиня д'Артуа? – принц расхохотался. – С ее стороны меньше всего надо ждать неприятностей. Она и рта не раскроет. Ну, так что же вы решили?

– Пока ничего.

Карета проехала по Рю де Пари и остановилась на Пляс д'Арм. Принц, чтобы избавиться от лишних ушей, отпустил кучера и взял меня под локоть. Холодный зимний ветер донес до нас бой часов с башни церкви Сен-Луи, пробивших четверть первого.

– Пойдемте, моя прелесть. Главный вход уже закрыт.

Я молча пошла рядом с графом к правой стороне дворца, мимо бассейнов, где имелась маленькая калитка. Морозный воздух отрезвил меня. Я оценила все то, что говорила раньше, и меня охватил стыд. Как я лицемерна и тщеславна! Как я могу соглашаться на бесстыдные предложения человека, которого не люблю…

Рука графа сильнее сжала мои пальцы, вынуждая меня остановиться. Неожиданный испуг охватил меня, я вскрикнула.

– Нет-нет, оставьте меня!

Он осторожно повернул меня к себе.

– Да взгляните же хоть раз на меня, Сюзанна!

Я посмотрела на него без всякого чувства. Свет фонаря упал на мое лицо, заплясал в глазах, где стояли слезы.

– Вы кажетесь библейской Рахилью, которая не может утешиться. Вы ужасно глупы, Сюзанна. Вы оплакиваете то, чего у вас никогда не было.

– Что вы имеете в виду? – прошептала я.

– То, что вы якобы потеряли. Милая провинциальная девочка, приехавшая из Бретани и убежденная, что влюблена… Какая глупость!

– Вы с ума сошли! – воскликнула я, чувствуя тайную тревогу.

– Скорее это можно сказать о вас, моя красавица. Вы ведь были пылко влюблены, не так ли? В какого-то виконта, уж не помню, как там его имя.

– Откуда вы знаете?

Краска залила мне лицо, когда принц показал мне то самое письмо, которое я бросила в Опере.

– Вот откуда. Я подобрал его в том месте, откуда вы с таким отчаянием убегали. Мне все сразу стало ясно. Обычные бредни шестнадцатилетней девицы… Пора учиться жить, дорогая, и становиться настоящей версальской дамой.

– Вы негодяй, вы читаете чужие письма!

– Возможно, но зато я со своими любовницами переписываюсь сам и не вмешиваю в это дело свою жену.

Тысячи мыслей возникали у меня в голове и тут же исчезали. Я ни за одну не могла ухватиться, не могла найти выход. Непреодолимое чувство обиды захлестнуло меня. Злые слезы заструились по щекам.

– Знаете что, – проговорила я с усилием. – Ведите… ведите меня к себе.

Он изумленно вздрогнул, услышав это, и в ту же секунду его рука с уверенностью хозяина обвила мою талию. Я пошатнулась, но он поддержал меня. Этот человек победил меня. Он, именно он разбил все мои надежды, я была опустошена. Так к кому же еще на целом свете я могла идти?

Очнулась я только тогда, когда он целовал меня. Полузадушенная жадными, неудержимыми объятиями, я вдруг скорее кожей, чем мозгом, поняла, что этот рот, говорящий иногда столь жестокие слова, может быть и теплым, и ласкающим. Ноги у меня стали ватными. И когда моя голова коснулась жесткого валика кушетки, все мысли, прошлое и будущее исчезли, был только этот пир плоти, ласк и сладострастия.

6

На следующее утро была назначена большая королевская охота в Медонском лесу.

Маргарита наводила последний блеск на мою серебристо-голубую амазонку из лионского бархата, отделанную по подолу набивными цветами из белого чаллиса. Широкополая шляпа, изящные, вышитые бисером сапожки и золотисто-дымчатая соболиная накидка дополняли наряд.

Но впервые в жизни подобное великолепие меня не радовало, и я не чувствовала радости от того, что мною будут любоваться.

Мне было нехорошо. После бурной прошлой ночи, на протяжении которой граф д'Артуа целых шесть раз мог торжествовать победу, я чувствовала себя разбитой. Но причина моего угнетенного состояния была не в этом. Какая-то странная тошнота подступала к горлу, слабость разливалась по телу, во рту был неприятный привкус. Мысль о том, что я буду вынуждена вскочить в седло, вызывала у меня если не отвращение, то тоску.

– Вы так бледны нынче, мадемуазель, – сказала Маргарита. – Может, лучше не ездить сегодня на охоту? Это занятие для здоровых, а у вас, наверное, жар.

– Нет, жара у меня нет.

– Вас тошнит?

– Да.

Она смотрела на меня как-то странно, и я рассердилась.

– Ну, в чем дело? Не стой как столб, лучше дай мне чего-нибудь!

– Чего же я вам дам? Разве что молока с содой…

Я залпом выпила содержимое стакана, внезапно почувствовав облегчение. Низ живота немного побаливает, но тошнота прошла. Нужно будет как-то найти время и показаться доктору Лассону…

Я вышла во двор в сопровождении маленького пажа-негритенка, несущего мою сумочку с косметикой и муфту. Версаль был засыпан снегом; лучи восходящего солнца окрасили небо в опалово-синий цвет и бескрайний версальский парк подернулся темно-сизой дымкой. С холма можно было видеть мало-помалу гаснущие огни Парижа. Холодный воздух приятно освежил мне лицо, и я, почувствовав себя лучше, немного приободрилась.

«Это все граф д'Артуа! Все, все из-за него, – подумала я с внезапным гневом. – И я была вчера как сумасшедшая… Стыдно вспомнить, что со мной было вчера. Ну и пусть! Пусть теперь этот трус Анри, это жалкое ничтожество, не воображает, будто на нем свет клином сошелся…»

Я видела, как главный ловчий короля герцог де Лозен со свитой подручных раньше всех помчался в Медон, чтобы подготовить охоту. Огромный двор перед дворцом понемногу заполнялся дамами и кавалерами, становилось шумно. Честно говоря, все эти аристократы, изнеженные и ленивые, не слишком любили охоту – она несла неудобства, суматоху, усталость. Но что поделаешь, если охоту любит король!

Ко мне присоединились графиня де Бальби, фаворитка графа Прованского, маркиза де Бомбель и очаровательная Адель де Бельгард, предварительно издали придирчиво оглядевшая мой туалет. Я не боялась их соперничества. Особенно теперь, когда нездоровье, кажется, миновало, и ко мне вернулся задор…

Герцогиня де Ноайль, старая ханжа, тоже подошла к нам. Ее подозрительный взгляд прямо впился в меня – да так, что это выглядело почти неприлично.