Рьгжая Верка с отрочества гулящая. Быстро отдается всякому желающему.
Главное, чтоб водка была да курева побольше… Жизнь для Верки – бесполезное занятие… Мужчин всегда в изобилии, питья для забытья тоже, эх, была бы только рожа хоть на кого-то похожа…
А женщин Верка не любит, вот, болтушки, никакого покоя от них, да еще ропщут, что не все мужики хорошие им принадлежат, что мужики, мол, теперь одни эгоисты, а сами только и ждут, как бы им себя подороже продать…
Эх, разве этих кобелей удержишь от наших тел, но и обижаться-то грех, ведь мрут-то они раньше нашего…
Так и живет Верка, ветер в поле, ветер в голове… А совсем недавно повадился к ней Матвеич, здоровенный такой мужик, издали посмотришь, ну, точно бык какой на тебя прет…
Челюсть широкая, плечи квадратные, как у Шварцнеггера, ну, как такого не пожелать, хочешь стоя, хочешь сидя, в любом положении удовольствие получить можно…
А в последнее время что-то привязался к ней Матвеич, как бес окаянный…
– Не иначе, девка, не распробовал он тебя, – заметила бабка Маня, – видно, разжевать тебя целиком собирается…
И страшно вдруг стало захмелевшей с водки Верке от слов этих мудренных бабки Мани, родная бабка в жизни не соврет!
И вдруг почудилось ей, что Матвеич и на самом-то деле съесть ее, бедную гулёну, собирается…
И вот наступила темная ночка, Матвеич по обыкновению своему опять полез к ней в спальню через окно, да только стал сымать с себя портки, как тут же охнул, оседая…
Оглядывается назад, а Верка с топором стоит, а по околышку кровь тихонько каплет, а у самой Верки зуб на зуб не попадает…
– Что ж ты, стерва, учудила-то?! – воскликнул в сердцах Матвеич и сразу помер.
А Верку вскоре в лагеря направили… дали ей всего три года за мужика-то, потому что, как выяснилось, до этого ее Матвеич снасиловал да триппером заразил, ну и соответственно, объяснил ее защитник, что была она очень разобижена на свово Матвеича-то…
А после тюрьмы Верку как подменили, на мужиков теперь не смотрит, ходит в церкву, Богу молится да свечки ставит, а бабке Мане своей говорит:
– Я теперь, баба Маня, как райская птичка жить хочу, токо шоб там, на небесах, и шоб без всяких там мужиков и выпивок…
Эсфирь
стихотворение в прозе
Всякий человек еще с детства мечтал вырваться отсюда…
Священник за обещанное молчание рассказал ему, как она исповедывалась…
В лихолетье над Царством поднимаются химеры…
Она была бела как снег… В пустой церкви трудно бороться с бесом…
Говорят, по звездам можно определять путь…
Кто-то сделал это, она знает, она сама остановила его взглядом и предрекла ему смерть…
Такую далекую и непостижимую, что даже невозможно представить или хотя бы пожелать…
Вместо исповеди – пророчество, вместо раскаянья – грусть…
Он сам хотел сказать ей про это… но рядом с нею испугался сам себя…
Она принадлежала ему всем своим отчаяньем…
Когда он дергал за языки колокола, он мечтал и мог летать по очертаниями крыш… Поцеловав его руки, она заплакала…
Сумасшедшая с распущенной косой возле алтаря…
Ветер резко выл с реки голодным зверем…
Железо на главах ржавеет как купол цветка…
Она невинная, а потому немая… Она молчит, чтоб пронзать своей верой…
Нет, не его, а саму невозможность быть собой…
Шаги как страхи меж икон ложатся в мрак… Собаки лают и кричат вороны…
Можно просто не верить ни во что и стоять, вслушиваясь в ее стоны…
Хуже верить в Бессмертие и знать, что боль никогда не покинет тебя…
Он был безволен отпускать теперь грехи…
О нежности не молят, в нежность просто верят и кидаются в нее с головой…
И создают ее совсем из ничего…
Хрупкая белая женщина опускается перед ним на колени… Он гладит ее рукой и содрогается от плача, он жалеет не себя…
Нет, она не сумасшедшая, она скрылась откуда-то, чтобы здесь с ним ворожить Вечной Тайной…
Прохладные ладони на щеках и ветер, пролетающий сквозь щель…
Она целовала его по-детски наивно…
Ее имя – Эсфирь… Такое же прозрачное и голубое, как в детских снах…
Маленький художник
Ах, милая добрая женщина, ты так хотела родить хорошего и красивого мальчика! Но, увы, в тебе зачали дитя в пьяном угаре, в душном поезде, несущемся на Восток.
Эти несчастные и дикие от собственной неприкаянности люди – мужчины – самцы, чья дурная страсть была лишь мимолетным вожделением…
Стоящие в очереди как нищие за похлебкой у Твоего зияющего лона, они вряд ли думали, что у Тебя от них может родиться даже этот жалкий и никому ненужный шестипалый уродец…
О, как Ты, бедная, выла, как пыталась наложить на себя руки и больше никогда никого не видеть…
Угрюмые и несчастные цветы рождает полночь… Именно в такую глухую полночь Ты выносила из роддома своего ребенка как клеймо и позор пережитого тобою бесчестья…
Как Ты желала его задушить и бросить в ящик с мусором, мимо которого проходила, чтобы потом уже уйти, уехать отсюда и полностью раствориться в любом дальнем крае, но ребенок заплакал, он заголосил как всякая живая Тварь, он жадно просил есть…
И тогда Ты дала ему грудь там, в темноте, на ветру и снова почувствовала это странное ощущение своей Второй Жизни на этой грешной земле…
Именно там и тогда Ты поняла и почувствовала Святость всякой рожденной Жизни, ибо это была часть Тебя самой, и если бы ты убила эту часть – этого ребенка, то Ты бы убила прежде всего Себя, Ты бы убила себя как Мать…
И ты стала жить, ты стала надеяться на то, что Бог не оставит Тебя… Ты каждый день зажигала в храме свечу и молила Бога о счастье ребенка…
Это было Время безропотной Веры и долготерпения, Время, когда все люди на что-то надеются…
Бедная, разве Ты знала, что это еще один шаг на пути в Безмолвие…
Лишь спустя несколько дней Ты обнаружила, что Твой сын глухонемой и что его шестипалые ручки совершенно неподвижны – мертвы, как и левая часть половины лица и всего остального тела…
В остальном же это был очень умный и подвижный ребенок… Таких, конечно, жалеют за их прирожденную беззащитность и беспомощность…
С годами боль утихла, и ты стала реже посещать храмы… Мальчик рос и развивался, в отличие от своих глухонемых собратьев у него выработался свой язык жестов, которые Ты понимала лучше всех…
Однажды какие-то ученые пытались выпросить Твоего ребенка для своих научных исследований и даже предлагали Тебе деньги, но Ты сказала им только Одно Слово, и это Слово было настолько убедительным и волевым на Твоем разгневанном языке, что все они тотчас же ушли, извиняясь…
О, как обнял Тебя Твой мальчик, как он бедный заплакал, он все услышал и все понял по движению Твоих губ… Никто не хотел с ним дружить, его не взяли в детский сад, и поэтому он любил и знал только Тебя…
Он любил Тебя и как друга, ведь это Ты впервые сама вставила отточенный карандаш в пальцы его ног и стала водить им по белому листу бумаги…
Разве Ты знала или предчувствовала, что в столь маленьком и беззащитном существе прячется великий Художник… Сколько их было, этих рисунков с натуры, а после по Воображению и одному лишь полету Фантазии…
Всего за один какой-то год он сумел Тебе нарисовать одной своей правой ногой целую страну своих волшебных снов…
Он был маленький, сгорбленный гномик, а Ты была большая красивая Фея, это Ты вела его за ручку в неизвестную и пугающую тьму, озаряя все вокруг своей ослепительной улыбкой…
И множество лесов, равнин, гор и рек окаймляло Ваше необыкновенное путешествие… Весь мир принадлежал только одним Вам, и верно и преданно расстилался у Ваших ног…
А однажды Твой маленький и несчастный художник умер, он умер, но остались эти рисунки, а значит, с Тобой осталась его Живая душа… и его Люовь к тебе навеки!…
Гонконг
«Поэтому не будет у тебя никого кто бросил бы жребий для измерения в собрании пред Господом»
«И помолился Иона Господу Богу своему из чрева кита»
«Всегда ночью и днем, в горах и в гробах, кричал он и бился о камни»
От жары, ей – Богу, свихнуться можно как в синагоге у Вань-Мэня… Китаец, обратившийся в иудейство все-равно что луннатик Фрейд, блуждающий ночью по крышам родилъных домов…
Впрочем, иные богачи от безделья и скуки и не такое вытворяют…
А здесь, что поделаешь, Гонконг, – здесь тебе и ближний Восток, и дальний, и даже сама Европа, – все соединилось друг с другом… Жара…
Пот как патока стекает с жарких тел… Какие-то истуканы тотчас превращаются в пепел и как пыльца любвеобильных растений летают по ветру… Не здесь ли акватория того самого Тихого Моряка и Океана, где любое совращение как превращение естественно как восхождении из куколки паука…
Глаза человека к старости делаются уже как мечты и надежды, – шепчет мне
Вань-Мэнь, пытаясь, как видно, показаться благообразным раввином…
– Но почему тогда они у тебя все время такие узкие?!
Вань-Мэнь добродушно смеется на мой вопрос и кивком головы приглашает в свою синагогу… Алтарь из бамбука выглядит не менее экзотично, чем сам Вань-Мэнь с пейсами в черной шапочке и с Талмудом…
– Да, да, мой друг – продолжает меня увещевать Вань-Мэнь, – иудейство объективная реальность и даже здесь, на востоке от этой веры никуда не денешься… Особенно без каббалы… Эти цифирки, буковки, знаки и шифры прекрасно прочитываются мною на компьютере…
– Как загадки, кроссводы и шарады, – добавил я и увидел как Вань-Мэнь доброжелательно заморгал глазами…
– Ах, этот вечный ребенок, – жалуется мне матушка Вань-Мэня – Сэнь-Чжуй, – он никогда не повзрослеет, даже в синагоге рисует кораблики, а когда читает Тору, часто сморкается, наверное, из жалости к Яхве…
Вань-Мэнь тут же из-за спины своей матушки делает мне такие обезьяньи морды и ужимки, что вскоре мы вместе с ним падаем от смеха на плетенную циновку и катаемся как два лопоухих шарика…
Сэнь-Чжуй обливает нас холодной водой из кувшина, и мы постепенно приходим в себя только под вечер, когда наступает время помолиться о завтрашнем дне…
P. S. Любая Вера может поднять человека на ноги… Самое главное – просто радоваться этой жизни и жить вопреки всякому пугающему нас бессмыслию…
Миф об Арраве
Аррава – фатальное существо Долгое время он для меня оставался загадкой, пока я впервые не услышал о нем от Цикенбаума.
Правда, следует отметить что для Цикенбаума любая реальность довольно играючи признается сверхреальностью, поскольку он так часто тяготеет к мистификации, что его разум с необыкновенной легкостью распоряжается потусторонним миром…
Одна «Мифология безумного рассудка» чего стоит?!
Впрочем, многие ученые бессильны навсегда понять Цикенбаума, а поэтому заранее склонны отрицать его труды как специфический результат его же безумия…
Однако, Аррава! Кто это и какова цель его существования?! Аррава – это человек в черном, конечно он более всего похож на мужчину, но по Цикенбауму он ничто иное как запрограммированная Неизвестным и Вечным амеба, т. е абсолютно бесполое, а поэтому божественное существо.
Далее, появляется он всегда в темноте и к тому же не для всех, а только для людей с расшатанными нервами и соответственно психически болезненными восприятиями…
Отсюда, у некоторых гностиков возникает сразу же едкая ирония, мол, раз, мол, его видят только ненормальные людишки, то его и вовсе не существует!
Оно бы и было так, если бы он не появлялся сразу и одновременно в совершенно разных местах нескольким людям…
Что-то вроде Лох-Несского чудища, только если у этого чудища есть свое озеро, т. е определенное место обитания, то у Арравы есть одна только ночь, то есть не место, а время, и кроме этого у Арравы нет никаких биологических или исторических корней, – он просто возникает совсем из ничего, в то время как Лох-Несское чудище – праобраз или архетип давно уже вымерших динозавров или ихтиозавров поскольку возникает из воды…
Более того, у Арравы есть какая-то определенная цель, которая по-настоящее время остается все еще тайной для всех, своего рода это испытание разума метафизической совестью или ненавистью к себе.
Потом вполне очевидно, что Аррава связан со зведными скоплениями и их перемещениями относительно нашей Земли, и его еще можно назвать астральным существом…
Например, в полнолуние при созерцании нашей Земли Водолеем, этот Аррава является только убийца своих супругов (Женоубийцы как и мужеубийцы встречают его с одинаковым ужасом у своих домов, где некогда они наслаждались семейным кровом, а не кровью, а теперь же ужасно боятся ее и его…
"Фея" отзывы
Отзывы читателей о книге "Фея". Читайте комментарии и мнения людей о произведении.
Понравилась книга? Поделитесь впечатлениями - оставьте Ваш отзыв и расскажите о книге "Фея" друзьям в соцсетях.