— Можно войти, Рудольфо?

Рудольфо перетирал стаканы за стойкой бара. Увидев Джорджа, он замер и расплылся в улыбке.

— Джордж, дружище!

И, поставив стакан на стойку, шагнул ему навстречу с распростертыми руками. Джордж посмотрел на него с опаской.

— Уж не собираешься ли ты мне врезать?

— Это ты должен меня ударить. Но я ничего не знал. Розита только сегодня утром сказала, что сеньорита — твоя дочь. Почему ты вчера молчал? Я понятия не имел, что у тебя есть дочка. Да еще такая красавица...

— Рудольфо, произошло недоразумение...

— Это моя вина. Но как ты мог подумать, что я откажусь помочь старому другу и его дочери?

— Но...

Рудольфо поднял руку.

— Никаких но. Конечно, шестьсот песет на дороге не валяются, но я не разорюсь.

— Рудольфо...

— Дружище, если ты еще скажешь хоть слово, я подумаю, что ты меня не простил. Иди сюда, выпьем по рюмочке коньяка...

Это было ужасно: Рудольфо отказывался выслушать правду, а принуждать его Джордж не собирался и потому только невнятно пробормотал:

— Я бы предпочел кофе...

Рудольфо пошел на кухню, чтобы отдать необходимые распоряжения, а Джордж взгромоздился на высокий табурет у стойки и закурил. Когда Рудольфо вернулся, он сказал;

— Ты получишь свои деньги. Мы дадим телеграмму в Лондон...

— Для этого тебе придется поехать в Сан-Антонио.

— Что ж, поеду. Как ты думаешь, когда может прийти перевод?

Рудольфо пожал плечами.

— Дня через два-три. А то и через неделю. Неважно. Я могу подождать.

— Ты славный малый, Рудольфо.

— Но я страшно обозлился. Ты знаешь, со мной такое бывает.

— И все равно я тебя люблю.

Кофе принесла Розита, невольная виновница случившегося. Джордж смотрел, как она ставит на стол крошечные чашечки, и думал о том, что в такую историю влипать ему никогда не приходилось. А еще он подумал — с легким замиранием сердца, — что теперь отпадает нужда просить Рудольфо еще об одном одолжении. Поскольку Селина — его дочь, незачем ее устраивать в гостиницу «Кала Фуэрте».


Селину разбудила Пёрл. Она где-то охотилась всю ночь и теперь, утомившись, искала удобное местечко, чтобы поспать.

Вернувшись в Каса Барко через террасу, кошка легко поднялась по лестнице на антресоли и бесшумно вспрыгнула на кровать. Селина открыла глаза и увидела перед собой белую усатую мордочку. Ярко-зеленые с черными зрачками глаза Пёрл так и светились от удовольствия. Она скомкала простыню, устраивая себе гнездышко, прижалась всем своим мягким пушистым тельцем к Селине и заснула.

Селина свернулась калачиком и последовала ее примеру.

Во второй раз ее разбудили более бесцеремонно.

— Эй, пора вставать! Уже одиннадцать часов. Подъем!

Кто-то энергично тряс ее за плечо; открыв глаза, она увидела Джорджа Даера, сидящего на краю кровати.

— Пора вставать, — повторил он.

— Умм?

Кошка, приятно теплая и тяжелая, была еще здесь. Перед Селиной смутно маячила казавшаяся громадной фигура Джорджа в синей хлопчатобумажной рубашке. Вид у него был мрачный, и у Селины екнуло сердце. По утрам она бывала не в лучшей форме.

— Вставай.

— Который час?

— Я же сказал. Скоро одиннадцать. Нам надо поговорить.

— О!

Селина заставила себя подняться и пошарила рукой в поисках исчезнувших подушек. Джордж нагнулся, поднял их с пола и сунул ей за спину.

— А теперь послушай, — сказал он. — Я был у Рудольфо...

— Он еще злится?

— Нет, не злится. Наоборот. Рудольфо и, соответственно, вся деревня считают, что ты моя дочь. А знаешь, почему они так решили? Потому что им сообщил об этом пьяный таксист, черт бы его драл.

— О! — сказала Селина.

— Вот именно. О! Это ты ему сказала, что я твой отец?

— Да, — призналась Селина.

— Господи, зачем?!

— Чтобы он согласился меня везти. Я сказала: «Мой отец с вами расплатится», и это подействовало.

— Кто тебе позволил?! Запутывать ни в чем неповинного человека...

— Это вы о себе?

— Да. Теперь я по уши влип.

— Я и подумать не могла, что он раззвонит на всю деревню.

— А он этого и не делал. Сказал одной Розите, девушке, которая убирает у Рудольфо в баре. А Розита сказала Томеу. А Томеу сказал своей матери. А Мария в здешних краях — Служба накопления и распространения информации.

— Понятно, — вздохнула Селина. — Мне очень жаль. Но разве нельзя сказать им правду?

— Пока нельзя.

— Почему?

— Потому что местные жители... — Джордж тщательно подбирал слова, — весьма строгих нравов.

— Тогда почему прошлой ночью вы оставили меня у себя?

— Потому что была гроза, — раздраженно ответил Джордж. — Потому что я разругался с Рудольфо. Потому что другого выхода не было.

— И вы подтвердили, что я ваша дочь?

— Я этого не отрицал.

— Но вы слишком молоды. Мы же это вчера обсуждали.

— Никто, кроме нас, не в курсе дела.

— Но это ведь неправда.

— А когда ты разоткровенничалась с таксистом, была правда, да?

— Но я же еще ничего не знала!

— Зато я знаю. Улавливаешь разницу? Возможно, твои принципы не позволяют тебе никого обманывать, но эти люди — мои друзья, и мне не хочется их разочаровывать. Они не такого уж прекрасного мнения о моей персоне, но лжецом, по крайней мере, меня не считают.

У Селины был такой расстроенный вид, что Джордж переменил тему.

— Теперь насчет денег. Ты сказала, что можно телеграфировать в твой банк...

— Да.

— В Кала Фуэрте телеграфа нет. Придется поехать в Сан-Антонио. Мы можем дать телеграмму прямо в банк, или — это мне пришло в голову по дороге домой — связаться с твоим адвокатом...

— О, нет! — воскликнула Селина с такой горячностью, что Джордж от удивления вытаращил глаза.

— Почему?

— Пошлем телеграмму в банк.

— Твой адвокат сумеет прислать деньги гораздо быстрее.

— Я не хочу впутывать Родни.

— Ты его не любишь?

— Не в том дело. Просто... он считал, что ехать сюда безумие.

— Судя по тому, как обернулось дело, он был не столь уж неправ.

— Мне не хочется, чтобы он узнал, что все так плачевно закончилось. Постарайтесь меня понять.

— Хорошо, предположим, я понимаю, но когда речь идет о том, чтобы поскорее получить деньги... — На лице у Селины появилось такое упрямое выражение, что Джордж, которому внезапно все это надоело, отказался от мысли ее уговорить. — Ладно, будь по-твоему. В конце концов, это твои деньги и твое время. И твоя репутация.

Селина пропустила это замечание мимо ушей.

— Вы хотите прямо сегодня поехать в Сан-Антонио?

— Как только ты встанешь и оденешься. Есть хочешь?

— Не особенно.

— Как насчет чашечки кофе?

— Если нетрудно.

— Я сейчас сварю.

Джордж уже начал спускаться с лестницы, как вдруг Селина его окликнула.

— Мистер Даер...

Джордж обернулся; Селине была видна только верхняя половина его туловища.

— Мне нечего надеть.

— Я скажу Хуаните.

Хуаниту он нашел на террасе: она гладила, протянув шнур от утюга через открытое окно.

— Хуанита!

— Señor?

— Вещи сеньориты готовы?

— Si, señor.

Она улыбнулась, гордясь своей расторопностью, и протянула ему стопку аккуратно сложенной одежды. Джордж поблагодарил ее и вернулся в дом; Селина уже спустилась с антресолей. Все еще в его пижаме, заспанная и взъерошенная.

— Вот, — сказал Джордж, протягивая Селине одежду.

— О, потрясающе!

— В нашем отеле оказывают и не такие услуги.

— Так быстро... Никогда б не подумала... — Конец фразы замер у нее на языке. Джордж недоуменно нахмурился. Селина развернула лежащее сверху платье. Или, точнее, то, что от него осталось. Хуанита обошлась с хорошей английской шерстью так же, как с остальными вещами. Она выстирала все в горячей воде простым мылом и, видно, терла, не жалея сил. Селина приложила платье к себе. Оно могло налезть только на очень маленькую шестилетнюю девочку; в неизменном виде осталась лишь метка фирмы «Фортнам и Мейсон» на воротничке.

Воцарилось долгое молчание. Первым его нарушил Джордж.

— Платье для Дюймовочки, — сказал он.

— Она его выстирала! Зачем?! Оно ведь просто промокло...

— Должен признаться, это моя вина. Я велел Хуаните все постирать, а для нее мое слово — закон, — рассмеялся Джордж.

— Не вижу ничего забавного. Хорошо вам смеяться, а в чем я буду ходить?

— Что же еще делать, как не смеяться?

— Плакать.

— Думаешь, поможет? Не стану же я целый день щеголять в пижаме!

— А почему бы и нет? Она тебе очень идет.

— И в Сан-Антонио так прикажете ехать?

Джорджу все еще было весело, но он напустил на себя серьезный вид и, почесав в затылке, спросил:

— А если надеть сверху пальто?

— Да я умру от жары! Боже, почему на одного человека сразу столько всего свалилось?!

Джордж попытался ее утешить.

— Послушай...

— Не буду слушать!

Джордж получил возможность лишний раз убедиться, что с женщиной спорить бессмысленно; чаша его терпения переполнилась.

— Хорошо, не слушай. Валяйся на кровати и реви, сколько влезет, только прежде помоги мне составить телеграмму в твой банк. Я поеду в Сан-Антонио, а ты можешь оставаться и лить слезы.

— Как вам не стыдно говорить такие ужасные вещи...

— Ужасные, Младший, не спорю. Я ужасный человек и потому только такие вещи и говорю. Хорошо, что ты вовремя об этом узнала. Короче: поди сюда, сядь и пошевели своими куриными мозгами. Надо, наконец, сочинить эту телеграмму!

— У меня не куриные мозги, — обиделась Селина. — А даже если и куриные, мы слишком мало знакомы, чтобы вы успели в этом убедиться. И сказала я всего-навсего, что не могу целый день разгуливать в нижнем белье...

— Ты забыла, что находишься в Кала Фуэрте на острове Сан-Антонио, а не в Куинс Гейт. Лично мне плевать — ходи хоть в чем мать родила; я хочу только одного — как можно быстрее получить деньги и отправить тебя в целости и сохранности в Кенсингтонский парк к няне. — Наклонившись над письменным столом, Джордж взял чистый лист бумаги и ручку. Потом устремил на Селину непроницаемый взгляд своих карих глаз и сказал: — Будь ты старше и опытнее, ты бы, скорее всего, залепила мне пощечину.

У Селины мелькнула мысль, что, если она сейчас расплачется от бессильной ярости или по какой-либо другой причине, то никогда себе этого не простит. И ответила только чуточку дрогнувшим голосом:

— Такая идея почему-то не пришла мне в голову.

— Тем лучше. — Джордж уселся за стол и пододвинул к себе лист бумаги. — Итак, название банка...

8

Сан-Антонио после спокойного тенистого Кала Фуэрте показался Джорджу душным, пыльным и чересчур многолюдным. На каждом углу пробки. Узкие мостовые буквально забиты гудящими автомобилями и мотороллерами, велосипедами и тележками, запряженными ослами; пешеходам приходится лавировать между ними с риском для жизни. Джордж убедился, что, если не нажимать время от времени на клаксон, он не продвинется вперед ни на шаг.

Телеграф и банк помещались в торговом центре города, друг против друга, разделенные обсаженной деревьями аллеей с фонтанами. Джордж поставил машину в тени, закурил и первым делом направился в банк — узнать, не пришли ли случайно из Барселоны деньги. Тогда бы он взял большую часть наличными, разорвал телеграмму и немедленно отправился в аэропорт, где купил бы Селине билет в Лондон.

Денег, однако, все еще не было. Кассир любезно предложил Джорджу присесть и подождать часика четыре: он попытается связаться с Барселоной и выяснить, что произошло. Джордж, проявив любознательность, поинтересовался, почему ему следует столько ждать — неужели исключительно ради того, чтобы услышать, что телефон сломан и неизвестно когда будет починен?

Прожив шесть лет на острове, он все еще то впадал в отчаяние, то от души веселился, наблюдая отношения местных жителей со временем. На этот раз он сдержанно поблагодарил кассира, сказав, что обойдется без денег, вышел из банка, пересек сквер и, поднявшись по роскошной лестнице, вошел в мраморный вестибюль телеграфа.

Переписав текст телеграммы на бланк, Джордж встал в хвост невероятно медленно продвигающейся вперед очереди. Когда он достиг зарешеченного окошечка, его терпению пришел конец. Человек в окошечке — обладатель блестящего коричневого черепа и большой бородавки на носу — видимо, очень плохо знал английский. Ему понадобилась масса времени, чтобы, сверяясь со словарем, прочесть текст телеграммы и сосчитать слова. Наконец он поставил штамп и сообщил Джорджу, что с него девяносто пять песет.