говори мне правду об этом. Я должна знать о твоём

состоянии, чтобы понимать тебя. Если хочешь, кричи, позволь себе кричать. Так легче выплеснуть из себя

все. Хотя, я начала кричать на людей, только с твоим

появлением, — усмехаюсь я своим словам.

— Иногда лучше смолчать, чем кого-то расстроить.

Тем более тебя, — его взгляд меняется, становясь

непроницаемым, и он забирает свою руку из моей.

— Ты сказал, что два раза солгал мне. Один мы

обсудили, а второй? — мой голос немного дрожит, и я

готовлюсь в новой порции, чтобы помочь нам

двигаться дальше.

— Второй сложнее, — медленно произносит он, смотря сквозь меня. — Намного сложнее.

— Я слушаю.

— Помнишь, я рассказывал тебе про девушек, моих

первых пробных саб?

— Да, помню, — киваю я.

— Я сказал тебе, что они...что я целовал их, и потому

что увлёкся своими прекрасными ощущениям во

время поцелуя, не заметил что пережал горло. Но это

ложь, это грязная ложь. Я не целовал их, я никогда и

никого сам не целовал и не собирался, — говорит он, а

я сглатываю, пытаясь хотя бы немного припомнить тот

разговор, но он, как назло, словно стёрся из память.

— Но ты их душил, это было частью вашей сессии, — уточняю я.

— Нет, — резко отвечает он и поднимается. Ник

обходит диван и останавливается ко мне спиной, смотря на ночной город.

— Объясни мне, я не понимаю, — тихо прошу я, так же

вставая с места и подходя к нему.

— Столько лет, так долго...я каждую ночь видел

кошмары, я чувствовал, как горят мои губы во сне и

просыпался с криком. Мама пыталась помочь мне, психологи были, а путешествия за божьей благодатью

ты знаешь. Но это не помогало, только заговорить.

Кошмары никуда не ушли, что мне приходилось иногда

ночевать не дома, чтобы она не знала, что я все

помню. Не хотел расстраивать маму. То у каких-то

знакомых, то на лавочках в парке, где придётся, лишь

бы одному и никто не видел меня ночью. Я был

худеньким и незаметным. А потом стало хуже, каждую

ночь по мере моего взросления во сне я давал отпор

отцу, который издевался над нами. И мог не заметить

кого-то рядом, я просыпался в поту и больше не спал.

Они закончились в шестнадцать, просто ушли от меня

очень резко. Я не придал этому значения, почувствовав радость. Глупец. Я встречался с

девушками, занимался с ними сексом, но я понимал, что мне этого мало. Я не мог кончить, только при

долгом половом акте, принося уже боль партнёрше. Я

встретил первую девушку из нового мира, она

работала на ресепшен одного из мотелей, где я после

очередной неудавшейся ночи оплачивал номер. Она

мне показала, как правильно причинять ей боль, и мне

понравилось это. Мы встречались около полугода, пока она не спросила меня о поцелуях. А я даже не

задумался над этим, я инстинктивно отказывал всем в

этом. Сказал ей, что она не имеет права

дотрагиваться до них, а тем более целовать их. И так

в одну из сессий, когда я трахал её, она прижалась ко

мне губами, не отпускала, продолжала целовать меня, а я замер. Это было похоже на...не могу объяснить, но

меня пронзило током так резко, остро и глубоко.

Миллион воспоминаний пролетело перед глазами, и я

ощутил невероятную злость, она покалывала каждую

часть моего тела. Это было мощно, я сжал её горло, продолжая её трахать, а она задыхалась. Я был

сильно зол, я не контролировал себя, наказывая её за

то, что она нарушила приказ. И я чуть её не убил.

Понял это, когда кончил и ослабил хватку. Она

потеряла сознание, и я убежал. Я испугался себя и

того, что натворил. Я скрылся, переехал в Торонто, и

попытался забыть об этом. Не получилось, кошмары

вернулись с удвоенной силой. Одну девушку, которая

спала со мной после секса, я сильно избил. И решил, что пора самому брать себя в руки и бороться с этим.

Понемногу я начал привыкать к новому себе, к

сабмиссивам, к боли, которую они любят. Но как

только я входил на сессию, меня меняли. Внутри что-

то менялось, я становился другим. Я не знал этого

человека. Он ничего не чувствовал, только сильное

желание ударить и услышать крик, крик наслаждения.

Я познакомился с другой девушкой, которая мне

понравилась и полностью соответствовала моим

требованиям. В то время мне требовалось ещё мало.

И с ней повторилось то же самое. Они хотели от меня

большего. Они желали целовать меня, когда я желал

их убить за это. Я больше никому и никогда не

позволял этого. В основном я связывал девушек, перед тем как трахнуть, чтобы контролировать их

желания. Потом перешёл к одной позе, где можно

целовать только стену впереди них. А

дальше...дальше я отказался и от этого.

Ник замолкает, а по моей щеке все же скатывается

слеза, я смахиваю её, представляя себе его слова так

ярко и красочно. Грудь сдавливает от боли, его

прошлой боли и я даже не могу представить, что

чувствует он.

— И меня ты хотел придушить тогда? — шёпотом

спрашиваю я.

— Да. Очень. Я готов был наброситься на тебя, сотворить с тобой чудовищные вещи, о которых

сейчас думать не могу, — с отвращением отвечает он.

— Но ты уехал...уехал и бросил меня там, а потом

вернулся. Почему? — недоуменно хмурюсь я.

— Знаешь, в чём твоё отличие от всех девушек, с

которыми это случалось? — Ник поворачивается ко

мне, а я отрицательно мотаю головой.

— Ты сделала это не нарочно. Ты не хотела этого, ты

была под влиянием новых эмоций, сильных эмоций и

адреналина. Такого же какой испытываю я после

окончания сессии. Ты не требовала у меня поцелуев, ты приняла это. И я уехал, потому что...я не знаю, что

помогло мне уехать. Но я не бил грушу тогда, как

сказал. Я бил себя. Я пытался понять, что происходит.

Зачем ты так поступила. И меня озарило. Я сравнил

тебя с ними. Никакой мольбы, никаких условий, никакого соблазнения. Я приехал, я хотел тебя. С той

минуты захотел так сильно поблагодарить тебя за

понимание, что расписал весь вечер и ночь. Я первый

раз встретил такую как ты. Чужую и глубокую. Все

пошло с тобой снова наперекосяк, но ты вернулась. Ты

удивила меня снова, крошка. Ты пришла ко мне, требуя продолжения. Не умоляя меня, а именно

требуя. Я не знаю, как можно объяснить облегчение, потому что я испытал его. Ты другая, в тот момент я

понял, что ты не похожа ни на кого. И я могу...могу

первый раз в жизни попробовать довериться.

— Но я просила тебя о поцелуях, я даже...даже

целовала тебя.

— Ты предлагала, и я мог отказаться. Но я не мог, меня заинтересовало это, — он качает головой и

тяжело вздыхает.

— Это было больно?

— Это было странно, но боль...они не вернулись, понимаешь? Я думал, что вернутся, я ждал их, но не

было. И это похоже на головоломку, которую ты

должен решить, потому что приз тебя не привлекал

никогда так, как в тот момент. Я сам решился

попробовать снова, чтобы проверить. И ничего. Просто

ничего, кроме тепла. Но дальше мне идти было

сложно, ведь становилось все запутанней. Ты стала

мне ближе, и я больше не решился рисковать. Я боюсь

навредить тебе, Мишель. Я знаю, что в сессии...когда

ты стояла там и ожидала удара, я знал, что это иное, нежели если я ударю тебя во сне и, не дай бог, убью.

А я сильный, крошка, я очень сильный. А ты физически

слабая, и я не хочу...если я и причиню тебе когда-то

то, во что превратилась моя жизнь. Значит, я сдался и

больше не стою тебя, Мишель.

— И все же я не понимаю, — шепчу я.

— Чего?

— Ты признаешься сейчас в том, что был на сессии, потом говоришь об облегчении и нежелании туда идти.

Далее, рассказываешь, что твоя фобия с поцелуями

это не просто так, а намного глубже. Ты доверяешь

мне, но недостаточно. Все хорошо и прекрасно, на

первый взгляд. Но ты вновь предостерегаешь о том, что уйдёшь. Зачем? Вот этого я не понимаю? Зачем ты

постоянно пугаешь меня этим? — я поднимаю голову, вглядываясь в его глаза, в которых полыхает

необъяснимое чувство страха, что я обнимаю себя

руками, ожидая услышать ужасную правду про наши

отношения. Вот чего я боялась весь день. Правды, которая должна была открыться сегодня. Вот к чему

готовилась моя душа, к противостоянию против него и

за любовь.

— Я не пугаю тебя, я привык расставлять рамки. И мы

договорились, что...

— Нет, ты не об этом подумал. Ты хотел ответить не

так. Бережёшь мои чувства, Ник? Уже не стоит, потому

что между нами или все, или ничего. Такой смысл

жизни, и я хочу услышать то, что ты на самом деле

чувствуешь. Причины, — перебиваю я его, а внутри

вскипает злость, что так и не понял насколько я готова

отдать ему всю себя. Или же просто не захотел

увидеть и понять. Обида, очень сильная обида на него

за это нежелание наполняет всю меня, и я опускаю

руки, впиваясь ногтями в подушечки ладоней.

Он отворачивается, сдвигая брови. Его дыхание

сбивается, а грудь поднимается чаще. Но я уверенно

поднимаю подбородок, ожидая честности, раз он

заговорил о ней.

— И если уж на то пошло, Николас. То твою фобию

можно победить. Нужен только подходящий человек, который будет для тебя намного важнее, чем

прошлое. Ты живёшь им. Живёшь той болью и

питаешься этой ненавистью. Она съест тебя заживо, но я не хочу на это смотреть. Пока ты сам не

отпустишь это. Пока ты сам не простишь отца за то, что он был вот таким моральным и эмоциональным

ублюдком, ничего у тебя не выйдет. Да, все, что ты

пережил один большой кошмар. Но когда придёт

время для будущего, Николас? Когда ты сможешь

перестать останавливать себя и окунуться в омут, не

опасаясь ничего? Но ты сам...ты не хочешь, вот в чём

причина. Ты не меня предостерегаешь, а самого себя, уже готовясь к уходу в тот момент, когда

почувствуешь, что я стала частью тебя намного

больше, чем ты думал. Тебе хорошо со мной, и мне

прекрасно, даже не могу подобрать слов для описания

той, кем я чувствую себя рядом с тобой. Я не

встречала в жизни такого сильного и удивительного

человека, как ты. Но ты это потеряешь, если не

простишь своё прошлое. Оно осталось там, как ты

этого не можешь понять? Но ты как безумец

цепляешься за него, вытаскиваешь его, лелеешь его и

живёшь им. Никогда ты не забудешь, я это понимаю, но отпустить и не держаться за него ты можешь. И

поэтому ты постоянно говоришь мне о своём уходе. Ты

почувствуешь скуку рядом со мной, потому что больше

не будет тех эмоций, не будет злости и агрессии. Тебе

нравится она, признай это. Она твоя единственная

любовь, твоё сердце полностью в её власти. И никто, ничто не изменит этого, кроме тебя, — продолжаю я, чувствуя, как поток слов, а параллельно слез из-за

того, что я попадаю в яблочко по виду напряжённого

Ника, приносит опустошённость внутри и отчаяние.

— Ты не понимаешь что несёшь, Мишель! Тебе не

стоило пить гребаное вино! — повышает он голос, медленно поворачиваясь ко мне. — Простить? С ума

сошла?! Никогда в жизни не прощу этого ублюдка!

Если бы он не сдох, то я бы молился о его смерти! Я

бы все сделал, чтобы он отправился в землю! Все, что