секунду и мотающего головой.

Мне плохо, физически плохо, что стоять становится

тяжелее с каждой секундой. Я издаю стон, сжимая

голову руками, и из моего рта вырывается крик. Крик, наполненный слезами и болью. Крик, символизирующий крах всего в этой жизни. Крик

отчаяния и страха, бушующего в теле.

Я сжимаю свои волосы, причиняя себе боль, но она не

идёт ни в какое сравнение с той, что давит мою грудь.

Рыдания, разносящиеся по всех округе, перебивает

ливень. Вода скатывается по моему лицу, смешиваясь

со слезами. Я поднимаю голову, чтобы увидеть

подтверждения тому, что вот он, вот Ник, которого я

видела так часто, а, оказалось, что ни видела ни разу

настоящим. Вот он стоит напротив меня и по его лицу

проносится судорога боли, хотя я уже не могу точно

описать то, что с ним происходит. Ведь я не знаю

ничего о нём больше.

— Как? Почему ты тут? — слышу я сквозь стихию

спокойный голос Ника.

Я приоткрываю рот от этой наглости, и мне становится

смешно от нелепого вопроса. Плачь смешивается с

сумасшедшим смехом, и я развожу руками.

— Как? Почему? А потому что решила посмотреть, кто

ты есть! Потому что дура! Потому что ты ублюдок! — кричу я.

— Мишель, тебе надо успокоиться. Пойдём, я помогу

тебе, я объясню тебе всё, — он протягивает руку, но я

отшатываюсь от неё, как от змеи, готовой ужалить

меня.

— Нет. Больше не смей прикасаться ко мне! Не смей

пачкать меня! Не смей говорить мне, что я должна

делать, а что нет! Ты не имеешь никакого права на

это! Ты ни на что не имеешь прав! Ненавижу тебя! — яростно говорю я.

— Пачкать? — повторяет он, и я вижу, как его грудь

начинает вздыматься чаще, поливаясь дождём.

— Я верила...верила тебе, а ты обманул меня. Я

ждала тебя, а ты приехал сюда. Ты весь лживый, ни о

какой честности не может идти и речи, если

употребляется Николас Холд. Ты просто урод, создавший место для таких же, как ты. А я, черт тебя

возьми, надеялась, что ты настоящий! Настоящий и

мой! — злость такая сильная движет телом, что я

продолжаю выливать на него все, что накопилось

внутри. Поддаюсь стихии, которая бурлит вокруг. Я

отдалась своему отчаянию и болезненной любви, которая продолжает терзать моё сердце.

— Я...я хотел отменить все, правда, хотел. Пойдём со

мной, Мишель. Ты заболеешь. Холодно. Пойдём со

мной, прошу тебя, пойдём. Я всё тебе расскажу, обещаю. Всё...

— Нет! Никуда я с тобой не пойду! Чтобы ты снова

обманул меня, а я доверилась тебе! Твои обещания — пыль, и её сейчас смывает с меня! Я очищаюсь от

тебя! Нет! Ты не стоишь этого! Ты предал моё

доверие! Я надеялась...я верила в то, что ты придёшь!

Придёшь ко мне! И я ждала, я глупая, и я ждала только

тебя! А ты...ты просто противен, — с отвращением

говорю я.

Лицо Ника превращается в маску из злости и ярости, и

я делаю шаг назад на всякий случай. Потому что

видела, потому что боюсь. Потому что сейчас с него

смыли всю красоту тела, оставив уродство души.

— Ждала? Ты не ждала меня! Ты ушла! Ты

развернулась и ушла от меня! Ты не дала мне

возможности...ты ничего не дала мне! Ты вытащила из

меня все самое страшное и в этот момент ушла. А мне

лишь требовалось время, чтобы подумать. Ты никогда

не умела ждать меня, и не умеешь. Я тоже верил тебе, верил там на пароме! Но ты, — он поднимает руку, указывая на меня, — ты была у него. Ты! Была! У него!

Мне нет места в твоём мире, потому что я из другого!

Потому что у меня множество обязанностей, а ты даже

и понятия не имеешь, что это такое! Я не собираюсь

оправдываться, потому что ты тоже не достойна этого.

А потом я вижу тебя под этим...ты была тут, ты все

видела, ты видела меня тут. Видела...меня...тут.

Он замолкает, словно понимает значение слов, которые произнёс. Но я даже не слышу их, потому в

душе...господи, как давит там. Как больно смотреть на

него и дышать. Как больно было услышать эти слова, но они приносят обиду за то, что он снова обвиняет

меня в своих ошибках и проступках. Что он снова

защищается любимым способом — нападением на

мои слабости. Но сейчас все изменилось, я поняла, что в моей силе многое. А главное, больше не

молчать. Бороться за себя, чтобы хотя бы дышать.

— Да, я видела то, что ты любишь. Видела, что ты

есть. Да, мне нет места среди вас. Потому что я не

приму никогда такое развлечение. Потому что я из

плоти и крови, а ты робот, запрограммированный на

боль. За что? Почему Лесли? Почему она? За что ты

так играешь со мной? За что врёшь мне? За что

пользуешься мной? Что я сделала тебе? Где я тебе

перешла дорогу? Уже там на пароме, обнимая меня, ты знал! Ты знал, что будешь тут! И я ведь доверилась

тебе, я сама подтолкнула тебя сюда, пока не поняла, что твой страх для тебя важнее меня. Ты был прав, ты

был полностью прав. Ты не создан для человеческой

любви, ты не создан, вообще, быть человеком из

плоти и крови. Ты можешь быть только тем, кто был

там внизу с кнутом. Садист, только вот ты садист

только кожи. А мазохист собственной души! И ты бил

не по ней! Ты бил по мне! — я ударяю себя по груди, а

слезы сливаются с дождём, стекая по лицу. Но я не

могу остановиться, просто не могу. Как будто что-то

внутри открылось и не желает закрываться. Это

помутнение рассудка дало возможность мне до хрипа

кричать и защищать собственное сердце.

— Ты врал! Все ложь! Ты говорил так много, а что из

этого была правда? Ничего! Ты шептал мне, что я

нужна тебе, как воздух и пища. Но твой воздух

пропитан этой отвратительной гнилью, которая в тебе.

Ты весь сотворён из неё. И ты был прав, прощение не

все заслуживают. В том числе и ты, — я замолкаю, переводя дыхание.

Но во мне столько адреналина, чтобы продолжать, чтобы принести ему хоть ту толику боли, что я

пережила. Чтобы он понял, как глубоко ударил меня и

ставил свои следы. Но он никак не реагирует на мои

обвинения.

— Ты предал все! Я ради тебя отказалась от всего

мира! А ты не смог! Не смог даже после того, как я

приняла тебя со всем этим. Даже после того, как я

простила тебя за все страдания, которые ворвались в

мою жизнь с тобой! Лучше бы я никогда тебя не знала!

Лучше бы ты никогда не появлялся в моей жизни и не

рушил её! — я подскакиваю к нему, как изваяние, стоящее посреди улицы, не двигающееся и мне

кажется, что даже не слышащее меня.

Я ударяю его по груди, но он даже не чувствует этого, не моргая смотря на меня.

— Ты разрушил мою жизнь! Я ненавижу тебя!

Ненавижу тебя всей душой! Ты разрушил нас! Никто

тебе не нужен! Ты даже сам себе не нужен! Ты

говорил, так красиво говорил про то, что ты все

контролируешь. Но себя ты контролировать не

можешь, потому что распустил себя! Ты сам себе

врёшь! Ты всем врёшь! Ты отъявленный лжец! — я

бью его изо всех сил, попадая по мокрым плечам.

— Ты не заслуживаешь прощения! Ты не

заслуживаешь любви! Это ты ничего не достоин! — я

последний раз ударяю его и делаю шаг назад, истерично всхлипывая.

— И теперь я готова тебе сказать прощай. Прощай, Николас Холд, желаю тебе сгореть в аду вместе со

всем, что ты символизируешь! Желаю тебе утонуть в

своей боли, потому что ты для меня стал невидимым!

Это не я для тебя боль, а ты для меня воплощение

всего самого страшного и отвратительного в жизни! Ты

несёшь в себе боль каждому человеку, прикасаясь к

нему! И я никогда тебя не прощу за то, что ты трус! Ты

испугался самого себя! Ты испугался двигаться

дальше! А я не боюсь, и пойду одна без тебя. А ты

оставайся тут, наслаждайся тем, что до конца погубит

тебя, и ты никогда не ощутишь краски настоящего

мира, потому что будешь прятаться за стенами этого.

Прощай,— говорю я и разворачиваюсь, чтобы уйти, чтобы убежать и умереть самой в своей боли.

Достойно. Показное достоинство, но это последнее, что мне сейчас осталось.

Меня резко хватают за руку, и Ник притягивает меня к

себе, сжимая талию. Я падаю его на грудь. Но мне так

гадко, что я начинаю драться с ним, кулаками ударяя

его по плечам.

— Не трогай! Не трогай меня! Ненавижу! Отпусти

меня! Ненавижу тебя! Ненавижу то время, которые ты

украл у меня! — кричу я, уже извиваясь в его крепких

руках.

— Мишель! Послушай меня! Ты права! Ты...

— Нет! Мне не нужны твои слова! Не нужно ничего от

тебя! Отпусти меня и не прикасайся никогда ко мне! — перебиваю я его, продолжая бороться. Ник пытается

успокоить меня, но я как бешеная кошка царапаю его, кричу, а он успокаивает, что-то говорит. Не могу

позволить себе сдаться, не могу позволить себе

поверить. Не могу больше любить его так глубоко.

— Отпусти меня! Отпусти меня и попрощайся со мной!

— мои губы дрожат от адреналина, а силы покидают

меня. Я смотрю в его глаза, наполненные тёмным

светом. Но больше не боюсь, только люблю и от этого

ещё хуже. Не вырвать его из сердца и это так

нечестно.

— Я не могу, — одними губами говорит он.

— Ты мог стоять там и показывать всем, как ты хорош

в искусстве боли. Ты мог стоять там и наслаждаться

вином на истерзанной коже. Ты мог быть рядом со

мной и лгать мне. Ты мог измениться, но ты сам не дал

себе шанса. Я ненавижу тебя, ненавижу настолько

сильно, что готова выцарапать тебе глаза. Я ненавижу

тебя...ненавижу за то, что ты заставил меня так опасно

шагнуть к тебе. И я хочу свободы от тебя, — глотая

слезы и хрипя, произношу я, желая, чтобы он понял, как больно мне. Как же он жестоко предал мою любовь

и веру в него.

— Отпусти! — не увидев ничего в его глазах, во мне

снова вскипает сила злости и желания убить его.

Нанести максимальный вред. Я молочу по его плечам

руками, пытаясь оторвать его руки от моей талии, но

он не отпускает её. Мне кажется, что в этот момент я

сошла полностью с ума, ведь я понимаю, что ещё

чуть-чуть его силы, и я сдамся, рухнув на его грудь и

умоляя о жалости к себе. Не могу позволить, и сцепив

зубы, ударяю его по щеке. Его голова дёргается, и Ник

медленно поворачивается ко мне. Я ожидаю, что

сейчас он ударит меня, так силен огонь в его глазах.

Но он перехватывает мои руки, отбрасывая от себя, и

в следующий момент его пальцы путаются в моих

волосах и его губы касаются моих.

Все затихает: стихия, падающая на нас крупными

каплями. Сама жизнь затихла, как и я, сжавшись от

того, что горячие...такие горячие и нежные губы

трогают мои. Перед глазами все плывёт, и я боюсь

дышать, только дрожа всем телом. Мои ноги

подкашиваются и я цепляюсь за его шею, повиснув на

нём. А он держит. Крепко и глубоко проникает в меня

своими губами.

Я не знаю, сколько времени мы так стоим, но мне

кажется, что вечность. Ни он, ни я ничего не делаем.

Стоим. Ник немного отрывается от моих трясущихся

губ, и я моргаю, смотря в его глаза. Я нахожусь в

самом сильном шоковом состоянии в своей жизни. Я

не знаю, что сказать, только бы не упасть.

Его дыхание, быстрое и сбивчивое, опаляет мои губы, иссушая их. А внутри меня все успокаивается, это