грозит. Но ты сам не знаешь её. А ты целуешь её, целуешь и оберегаешь. Она этого не заслуживает. Она

не заслуживает твоего доверия и поцелуев! Ради неё?

Ты все разрушил ради неё?! И я покажу тебе сейчас

это, насколько ты ошибался. Прости меня, но это

единственный способ привести тебя в чувство.

— Люси...

— Мишель, раз ты обладаешь такой магией, что

смогла снять проклятье с Чудовища и вернуть для

него радость поцелуев. Но вот Чудовище никуда не

испарится, потому что это живёт в нём. А хватит ли

твоего волшебства, чтобы снять с него убийство? — её быстро произнесённые слова зависают в воздухе, и

я перевожу взгляд на Ника, резко побледневшего.

— Что? Что за чушь? — переспрашиваю я.

— Пошла вон отсюда! — Ник кричит так громко, что я

вздрагиваю, как и Люси. Он вырывает свою руку из

моих.

— Закрой рот! Я придушу тебя! — Ник наступает на

неё.

— Он убил нашего отца! Вот и закончилась твоя

сказка, Мишель! — выкрикивает Люси, отскакивая от

Ника и останавливаясь рядом со мной, и все вокруг

меня останавливается.

Я ловлю воздух ртом, но его так отчаянно не хватает.



Fifth


— Пошла вон! Пошла на хрен отсюда! — орёт Ник, наступая на Люси, но врезается в меня, что я качаюсь, до сих пор переваривая её слова, но они не

укладываются в голове. Просто не принимаю их, и не

могу дышать. Господи, как душно.

— Крошка, — Ник подхватывает меня за талию, не

давая упасть.

— Ты должен был сам ей об этом сказать, — говорит

Люси.

— Уходи, уходи отсюда и забудь навсегда, что у тебя

был брат. Убирайся из моей квартиры, убирайся. Ты

не имела права, ты предала меня, пошла отсюда, — отвечает Ник, и я слышу в его голосе явно сквозившую

боль, и жмурюсь, тряся головой.

— Ты ещё пожалеешь...

— Уже жалею. Благодари Мишель за то, что я

полноценно не стану убийцей и не придушу тебя

сейчас. Потому что она мне важнее, чем ты. Ещё

минута, и я вызываю охрану, — Ник крепче

прижимается меня к себе, ведя меняв гостиную.

А в моей голове только бьётся одно слово: «убил».

Он сажает меня на диван, и я просто смотрю в одну

точку, отходя от шока. Мне в руки вкладывается бокал

и Ник подносит его к моим губам, заставляя выпить

воду. Она течёт по подбородку и скатывается на грудь.

Я смотрю на него, с печальными глазами, ожидающего

моих слов, но их нет. Ничего нет.

— Что она...это правда? — я слышу свой охрипший

голос, и Ник отодвигается от меня, медленно кивая, одними губами говоря: «Да».

— Хоть раз за все наше знакомство расскажи мне все

честно. Потому что я сейчас...я не знаю...я не могу...я...

— Хорошо, — перебивает он мою начинающуюся

панику. — Я расскажу.

— Об этом знают только мать, Люси и Арнольд, потому он первым увидел мать, был её психологом и

помогал выйти из прошлого. Наш отец...он был

ублюдком, любящим над нами издеваться. И

однажды...мне было десять, мама сказала мне, что

она нашла вариант избавиться от него. Где-то прочла, что есть центр недалеко от нас, там помогут, заберут

нас, избавят от такой жизни, а его накажут. И ей нужно

было время, чтобы туда добраться. Я готов был на

все, чтобы больше не видеть этих ночных

представлений, чтобы больше не бояться за неё и

сестру. Она сказала мне...это был четверг. Я его

помню, до сих пор помню. В среду он сильно избил её, а меня запер, чтобы я не мог помочь. И утром...она

уходила на работу, в школу. Она долго...я смотрел, как

она замазывает синяк на скуле, как улыбается мне, обещая, что теперь всё будет хорошо. Мы ушли в

школу вместе с ней, а потом...потом я забрал сестру и

мы гуляли, долго гуляли. Я боялся возвращаться

домой, боялся, что он уже узнал обо всём. Но нам

пришлось. И он знал, но не успел задержать мать, успевшую сесть на поезд. Он решил отомстить нам за

это. Я помню эти глаза, наполненные кровью и

желанием получить от меня то, чего не мог сделать с

матерью. Без слов он начал бить меня, я успел только

крикнуть сестре, чтобы она спряталась. Все, что я

запомнил, это кровь во рту, это боль по всему телу и

отключился. Мне было холодно, очень холодно, и я

открыл глаза, а мой слух разрезали крики сестры о

помощи. Я не помню...я был...мне не было в жизни так

страшно. И я встал, пока тело отказывало мне. Когда я

добрался до спальни сестры, я видел...он пытался её

изнасиловать. Ей было шесть...всего шесть...и его

член, готовый разорвать маленькое тело, стоял перед

моими глазами. Я схватил ножницы со стола и

набросился на него, ударяя его. Не знаю...везде была

кровь, я попал в горло, бил по его телу, куда

получалось достать. Он отбивался, но из-за

неожиданности у него не было шанса ударить меня. А

я бил и бил, снова бил, а потом ещё и ещё, пока он не

упал на сестру. И я продолжал втыкать в него

ножницы, пока не услышал писк сестры под ним. Я

очнулся от этого и достал её из-под него, хрипящего и

обливающего всё кровью. Я знал одно — надо бежать, но куда я не знал и повёл сестру за собой, мы

спрятались в чулане. Мы сидели там долго, трое суток, по словам матери, пока ждали её. Я забаррикадировал

дверь и отключился снова, был как в тумане, только

сестра гладила меня по волосам и плакала. А

потом...я видел Арнольда, что-то объясняющего мне, плачущую мать, но я больше ничего не чувствовал. Я

убил отца, убил его и мои руки были в крови. С этого

момента я перестал говорить, зная, что никому не

помогу этим, а только расскажу правду. Они говорили, что когда приехали, увидели нас избитых и мёртвого

отца. Они сочинили сказку, где его убили неизвестные.

И им поверили, когда увидели в каком нас состоянии

привезли. Наши побои стали для всех важнее, чем

правда, которую я спрятал в себе. Полиция закрыла

это дело, нам предложили квартиру. Арнольд забрал

нас к себе. Но каждую ночь я просыпался, желая снова

и снова хватать что-то острое и ранить. С годами

желание не пропало, оно стало острее, я тогда ощутил

невероятный адреналин, хотя у меня были сломаны

ребра, сильно сотрясение, перелом руки. Но я ничего

не чувствовал, только силу, которая была в моих

руках. И я стал рабом этих желаний.

Он замолкает, а по моим щекам катятся слезы, и я

даже не стираю их, до сих пор слыша в голове его

слова.

— О, господи, — я закрываю рот рукой, сотрясаясь в

рыданиях. Мне так больно, так сильно, так невероятно

больно где-то в сердце, что я пытаюсь дышать, сползая на пол и сжимая руками голову.

— Мишель, — полный сожаления голос Ника

раздаётся где-то далеко, но я плачу. Ведь это было

так ужасно, так отвратительно и так честно. Мне

кажется, что я с каждой секундой схожу с ума, а

рыдания захлёстывают меня, я не могу сдержать

стонов.

— Ну, тише, — ласковые руки поднимают меня с пола.

Ник возвращает меня на диван, сжимая в своих руках, успокаивая.

— Прости...как я мог сказать тебе это...как я мог. Я

убийца, Мишель, я грязный...говорил тебе об этом. Я

не изменюсь...никогда это не уйдёт из моей жизни.

Никогда, — шепчет он, целуя мои волосы, и я

ощущаю, насколько мне сейчас болезненно каждое

прикосновение, каждый поцелуй.

— Не трогай...прошу...не трогай меня, — я отталкиваю

его, отодвигаясь на другой конец дивана.

— Мишель...

— Не сейчас...пожалуйста...не сейчас, — сквозь плач

говорю я, подскакивая с места и бегу в спальню, чтобы

сорвать с себя платье и быстро переодеться.

Я не знаю, что сейчас думать, но я в шоке. Я в полном

смятении в душе, но дышать все же могу, задыхаюсь

от этой правды. Она стала для меня ужасной, и я не

могу мыслить разумно, только подхватить сумку и

выбежать обратно.

— Мишель, нет! — Ник перехватывает мою руку, готовый нажать на лифт.

— Прошу, отпусти меня...отпусти...я

помню...подписала...но сейчас отпусти, — молю я, не

поворачиваясь.

— Пожалуйста, крошка, пожалуйста, не делай

этого...не уходи, не оставляй меня, — его шёпот тонет

в неразберихе, творящейся в моей голове. И я

нажимаю на кнопку лифта.

— Дай...я не знаю...больно...так ужасно...так глубоко. Я

дышать не могу...не могу думать...не могу...о, господи, — мою грудь снова сдавливают рыдания и я забегаю в

распахнутые дверцы лифта, не поднимая головы, яростно жму на кнопку, чтобы закрыть от себя

события. Спрятаться в своём коконе и пережить это в

одиночку. Ожидала ли я подобное от вечера? Ни

черта. Я готова была...готова была сказать, как люблю

его. Но...черт, как же мне плохо.

Я на дрожащий ногах выбегаю из комплекса, даже не

зная, куда идти, что мне делать. Но я должна куда-то

выплеснуть это все, должна избавиться от плача, который продолжает разрывать меня.

— Мисс Пейн, — мне на плечо ложится твёрдая

мужская рука, и я вздрагиваю, смотря на Майкла.

— Я...я...мне надо...надо... — мои губы так же дрожат, как и тело.

— Я понял, давайте, я вас отвезу туда, куда вы

захотите. Хорошо? — предлагает он, указывая на

машину.

Я киваю, пока он ведёт меня к автомобилю и помогает

забраться на заднее сидение.

— Домой, я хочу домой, — шепчу я, и Майкл заводит

мотор, увозя меня от ужаса, который живёт в этом

месте.

Пиджак Ника так и свисает на переднем сидении, ведь

всё было так хорошо...буквально несколько минут

назад. Я была счастлива, а сейчас я не знаю, что со

мной. Мне так холодно, внутри так холодно, а в голове

продолжают появляться красочные картинки, реализующие рассказ Ника.

Изнасиловать ребёнка...бедный малыш, избитый и

желающий мщения. Кровь и смерть. Да-да, я знала, что его отец был ублюдком. Но это для меня слишком, слишком страшно. Меня саму обвиняли в убийстве, но

это не была моя вина. А Ник...он сделал это, сделал и

забрал жизнь человека.

— Мисс Пейн, мы на месте, — я моргаю, поворачивая

голову к открытой двери, и скатываюсь по сидению.

— Спасибо, — бесцветно отвечаю я.

— Мисс Пейн, я не знаю, что снова произошло, но...возвращайтесь, пожалуйста, — тихий и полный

заботы голос мужчины заставляет меня поднять на

него голову.

— Я не знаю. Не знаю. Ничего не знаю, — качаю я

головой, ведь это правда. Сейчас я разорвана изнутри, такой контраст дня износил мою душу, заставил её

потеряться вновь. Но теперь я не вижу света, один

мрак вокруг.

— Отдохните, мисс Пейн, не думайте ни о чём. Просто

отдохните, вам это нужно. Отдохнуть вдали от него, и

вы примете решение. От вас зависит ваша жизнь, и

его жизнь, наша жизнь. Вас нет и мы на себе ощущаем

настроение мистера Холда. Он...

— Спасибо, Майкл, но я пойду...мне надо идти...куда-

то идти, — перебиваю я его.

— Помочь вам?

— Нет, я сама, — медленно отвечаю я, даже

заторможено и бреду, спотыкаясь о свои ноги.

Голова пустая, просто пустая, ничего в ней нет.

Совершенно ничего, кроме тишины. Мне кажется, что

даже душа куда-то испарилась, оставив тело одно.

Я вхожу в квартиру, полностью тёмную и поднимаюсь