Екатерина Вильмонт - Фиг ли нам, красивым дамам!

© Вильмонт Е. Н., 2016

© ООО «Издательство АСТ», 2016

– Дань, ты чего?

– Не понял?

– Ты чего так пялишься на эту тетку?

Данила улыбнулся невесте.

– Ни на кого я не пялюсь. Просто задумался.

– О чем?

– Да не о чем, а о ком.

– И о ком же? – кокетливо спросила Илона.

– О тебе, понятное дело! А ты что, ревнуешь?

– Еще как! Но, конечно, не к этой тетке!

– А по-моему, она вовсе не тетка.

– А кто?

– Дама. Элегантная дама! В возрасте! – добавил он.

Илона улыбнулась.

– Ну то-то же!

Но Данила лукавил. Он глаз не мог оторвать от лица этой женщины. А про возраст сказал, просто чтобы двадцатидвухлетняя Илона успокоилась. Женщине было хорошо за тридцать. Смуглая кожа, огромные глаза, чувственный рот и устало-отрешенное выражение лица. Интересно, какого цвета у нее глаза? Наверное, зеленые. Отсюда не видно. И еще поразительной красоты руки с крупными кольцами. Она медленно пила кофе из большой чашки и лениво ковыряла ложечкой какой-то десерт. Ждет кого-то?

– Дань, я пойду на минутку…

– Иди, только недолго, а то я соскучусь.

Боже, какая женщина! Обручального кольца не видно. Она почувствовала его взгляд, подняла свои фантастические глаза, оказалось, синие, и едва заметно улыбнулась. Не ему, нет. Да я ей триста лет не нужен. А я бы за такую в огонь и в воду. Интересно, какие у нее волосы? На женщине была какая-то сложная повязка, с крупным узлом возле левого уха. Но вот она посмотрела на часы, достала телефон, набрала номер.

– Алло! Иосиф Маркович? Добрый день, это Ариадна.

От ее голоса у него занялось дыхание. Ее зовут Ариадна! Как ей идет это имя.

– Опять пялишься? – раздался веселый голосок Илоны.

О чем Ариадна говорила с Иосифом Марковичем, он уже не слышал.

– Данька, а ты будешь меня презирать, если я закажу мороженое?

– Да! Я оболью тебя презрением! Но чтобы ты не страдала от моего презрения, закажу себе тирамису!

– Данька, я тебя обожаю!

– Взаимно, девушка!

К Ариадне подошел официант, она расплатилась с ним и встала. Данила удивился, она оказалась среднего роста. А он думал – она высокая.

– Стильная штучка, – заметила Илона.

– Ты находишь?

– Да! Каблуки бы чуть повыше. Хотя в ее возрасте уже тяжеловато…

Волна глухого раздражения захлестнула Данилу. Но он сдержался.

Женщина ушла. Чувство невозвратимой потери сдавило сердце. Как мимолетное виденье, как гений чистой красоты…

Илона с удовольствием уписывала мороженое.

Я ее не люблю, отчетливо прозвучало в голове у Данилы. Он испугался этой мысли – через два месяца предстояла свадьба. Не гони коней, сказал он себе. Илона отличная девчонка, она меня любит, и вообще… Ей двадцать два, она красотка, вроде бы неглупая, вполне хозяйственная, мама ее одобряет. А эта… Надо же, Ариадна… Эту Ариадну я, скорее всего, никогда больше не увижу. Если бы я был художником, я бы писал ее портреты, много портретов, разных… Интересно, зачем на голове у нее эта повязка? Волосы плохие? Или облысела после химиотерапии? Фу, что за мысли! Или я защищаюсь от впечатления, которое произвела на меня эта Ариадна? Похоже на то. На такую женщину никогда не надоест смотреть. И голос ее слышать тоже… Да ладно, Данила, это как в кино – увидал какую-то немыслимую красавицу и стал ее фанатом. Но жить это ведь не мешает. Да и забудется она дня через два.

– Данька, как твое тирамису?

– Что? – очнулся он. – Тирамису? Да не очень. Бывает лучше. Ну что, попросим счет?

– Конечно!

Дни шли, а женщина из кафе не забывалась. Ее лицо, отрешенная улыбка буквально преследовали его. С этим надо что-то делать. Но что? Искать иголку в стоге сена? Время лечит, просто курс лечения может быть более длительным. Раза два он заезжал в то кафе в надежде, что она там завсегдатай, но тщетно.

Навалились дела, командировка в Сирию, а там уж было не до прекрасных незнакомок. А когда он вернулся, Илона закатила ему истерику.

– Ты не должен! Ты не смеешь! Там так опасно! Я ни спать не могла, ни есть! Даня, если ты меня любишь, умоляю, перейди на другую работу! Хорошие журналисты везде нужны! У меня же минуты спокойной не будет! А если у нас ребеночек родится? Беременным нельзя волноваться!

– Ты разве беременна?

– Пока нет, но мы же поженимся, и тогда…

– И тогда, ты полагаешь, я пойду работать в глянцевый журнал, писать отчеты о светских вечеринках? Так это тоже небезопасно. Знаешь, я однажды слышал, как рычал Никита Джигурда. По мне, так разрывы снарядов и то благозвучнее.

– Вечно ты все сводишь к шутке, а я серьезно…

– Знаешь, я тоже серьезно. И имей в виду – я военный корреспондент, я люблю свою профессию, а если ты боишься волнений, так не будем жениться, ищи себе мужа, более приспособленного для твоего душевного комфорта.

Она заплакала. Его охватила тоска.

– Даня, сейчас такое тревожное время…

– И что? По-твоему, я, молодой мужик, должен спрятаться под стол и держаться за твою юбку? Но я, возможно, через год-другой уже наиграюсь в войнушку и с кайфом буду вести какое-нибудь идиотское ток-шоу. А пока мне рано!

Он еще никогда не говорил с нею так жестко. Она испугалась.

– Хорошо, я понимаю. Ты, конечно, прав. Просто я так тебя люблю!

– Если любишь, запомни: на меня нельзя давить, я этого в принципе не приемлю. В принципе! А уж в том, что касается моей работы, тем более. Все. Закрыли тему.

Она испуганно на него взглянула. Он никогда еще так с нею не говорил.

– Данечка, я… Ты прости, я не собиралась на тебя давить, просто боюсь за тебя…

– Знаешь, мама тоже за меня боится, но…

– А тебе-то самому не бывает там страшно?

– Ну почему же… Бывает. Еще как! Но я уже не могу без этой работы. И знаешь, если бы я даже поддался на твои уговоры и сменил работу, ты бы меня через два месяца возненавидела. Я ведь могу быть поистине кошмарным типом, когда мне скучно, такое могу вытворить! Мало не покажется!

– Значит, тебе со мной скучно?

– Дело не в тебе. Мне с самим собой скучно вне моей работы. Месяц – это максимум, который я могу выдержать. И если мне не изменяет память, я тебя предупреждал, когда речь зашла о свадьбе.

– Ладно, Данечка, я все поняла. Но ты же меня любишь?

– Да люблю, люблю…

О господи, неужели все бабы задают этот идиотский вопрос? Интересно, та женщина тоже задает его? Уверен, что нет. У нее просто нет сомнений, что любой мужик, до которого она снизойдет, будет помирать от любви. Тьфу ты, что за наваждение! Больше месяца прошло, а она все не забывается.

– Данчик, ты папе сообщил о свадьбе? – спросила мама.

– Конечно. Обещал приехать.

– Вот и славно. Он тебя не отговаривал от женитьбы?

– Да нет, – засмеялся Данила. – Просто удивился. И спросил: «Ты совсем дурак, что ли?»

– Да, твой отец, когда мы разводились, сказал: «Больше я на эти грабли наступать не буду!» И, как видишь, держит слово. Сынок, а ты… Ты уверен, что хочешь жениться?

– Ты почему спросила? Тебе же нравилась Илонка?

– Она мне и сейчас нравится. Хорошая девочка. Толковая, неглупая, тебя любит… Ну и хорошенькая, как картинка. Просто она на днях звонила, была грустная… Ты ее ничем не обидел?

– Да вроде нет. Просто она… Короче, она потребовала, чтобы я поменял работу, а для меня это неприемлемо.

– Она именно потребовала?

– Да не то чтобы категорически потребовала, но дала понять… Вполне недвусмысленно. Да еще и со слезами. Ты бы, мамочка, объяснила девушке, что со мной такое не проходит.

Инна Львовна грустно покачала головой.

– Если бы ты знал, как я сама этого хочу!

– Я знаю. Но ты же не давишь на меня.

– Потому что знаю – ты все сделаешь наоборот. Сам полезешь к черту в зубы. Лучше уж помолчать.

– Так вот и объяснила бы Илоне, если она так тебе нравится.

– А разве тебе она не нравится? Уже не нравится?

– Да я не знаю…

– Данька, если так, то лучше не надо!

– Ох, мама… Там уже полным ходом идет подготовка к свадьбе. Да и жалко Илонку. В сущности, она хорошая, да и пора мне семью заводить. Хочется уюта, когда возвращаешься из командировки. Да и обрыдла мне холостяцкая жизнь, тридцать два уже. И родители у Илонки славные люди, интеллигентные, милые…

– Все так, Данечка, все так, но в твоем тоне слышится обреченность. Ты ее не любишь?

– Откуда я знаю?

– Данька, колись, ты встретил другую женщину?

Он испуганно взглянул на мать.

– Колись, Данька. Легче будет. Кто она?

– Знаешь, мама, это такая идиотская история. Собственно, даже и нет никакой истории.

И он рассказал матери о прекрасной незнакомке.

– И ты ровным счетом ничего о ней не знаешь?

– Только имя. Ариадна.

– Ну, сынок, это чепуха! Пройдет. И не вздумай ломать себе и Илонке жизнь из-за такой ерунды. Ты молодой мужик, в Москве прорва красивых женщин, всех ведь не догонишь. И потом, ты-то ей глянулся?

– Да нет. Она заметила, как я на нее глазел, и чуть заметно улыбнулась, но не мне, а так…

– Кажется, это у Блока: «И этот влюблен!»? Словом, «Дыша духами и туманами»?

– Нет, скорее «Я помню чудное мгновенье».

– О, тогда у тебя есть шанс! – рассмеялась Инна Львовна.

– Почему?

– Ну, «наше всё» посвятил эти стихи Анне Петровне Керн, а в его дневниках есть запись: «Сегодня, с Божьей помощью, употребил Анну Петровну Керн!»

– Ну, мама, ты даешь! Хорошо, что твой муж тебя не слышит! Он был бы недоволен. Плохо влияешь на молодое поколение.

– Глупости! Он, конечно, препод, но с чувством юмора у него все в порядке. Иначе я ни за что не вышла бы за него замуж.

– Да, отсутствие чувства юмора – тяжелый диагноз.

– Но у Илонки твоей есть это чувство. А у прекрасной незнакомки его может и не быть.

Так что живи спокойно. И запомни: делай, что должно, и будь что будет. Если судьбе будет угодно, она может снова столкнуть тебя с этой женщиной. Ты ведь даже не знаешь, москвичка ли она. И женись уж на своей девочке. Она будет хорошей женой.

– Спасибо, мамочка! Ты умеешь врачевать мои душевные раны.

– Это не рана, парень, так, легкая царапинка.

Разговор с матерью и впрямь помог. Он стал придумывать, какие еще непереносимые для него недостатки могут обнаружиться в Ариадне. Неряха, дура, без чувства юмора, патологическая скупердяйка, наглая как танк, умеющая говорить только о диетах и личной жизни знаменитостей. Ужас какой! Зачем тогда эта красота при таком букете? Через сутки уже стошнит.

И он успокоился.

Время неумолимо приближало день свадьбы. Незнакомка почти забылась. Дня за три до торжества позвонил отец.

– Данька, прости старика, не смогу приехать на свадьбу, ногу подвернул, она распухла, еле ползаю, а приезжать в Москву инвалидом, ей-богу, не хочется. И если на свадьбе не можешь танцевать с молодыми красотками, это горько и обидно. Уж не взыщи, сын! К тому же ботинки не налезают. Словом, невезуха. А у вас свадебное путешествие планируется?

– Ну да, конечно.

– И куда, если не секрет?

– В Италию.

– А чего так горестно это прозвучало?

– Да нет. Я бы лично предпочел дома посидеть.

– А невеста жаждет в Европу, так?

– Ну да. А я, кстати, в Италии еще не был. Так что даже рад…

– А вы надолго?

– На две недели.

– Может, на обратном пути заскочили бы ко мне? Я бы познакомился со своей снохой.

– Боюсь, не выйдет. У меня потом сразу командировка.

– Опять в горячие точки?

– Точно еще не знаю.

– Ну ладно, тогда я, как нога пройдет и ты будешь в Москве, непременно прилечу. У меня для вас роскошный свадебный подарок! Я бы мог прислать его непосредственно к свадьбе, но хочу увидеть ваши радостные мордахи не по скайпу. Как мама?

– Как всегда остроумна.

– А ей твоя невеста нравится?

– Да, нравится.

– Это хорошо. Впрочем, я всегда знал, что она будет хорошей свекровью.

– Да Илонка уже в ней души не чает!

– О! Значит, ты везучий парень, Данила Кульчицкий!

– Тьфу, тьфу, тьфу!

– Разумеется, плюю три раза через левое плечо! Все, сын. Целую тебя и желаю счастья в семейной жизни!

А в день свадьбы молодым доставили роскошную корзину цветов и старинный резной сундучок, полный швейцарского горького шоколада. И записочку: «Чтобы этот шоколад был самой большой горечью в вашей жизни!»

Данила был растроган. Илона пришла в восторг.

– Какой твой папа изысканный! Жажду с ним познакомиться! Вообще, твои родители – это улет!