– Пап, ты не ответил!

– Ну, есть у меня женщина.

– А почему ты на ней не женишься?

– А не хочу!

– Боишься, что она будет мне злой мачехой?

– И это тоже, да и вообще, свобода хорошая штука.

– А она не просит тебя жениться на ней?

– Да нет, понимает, что бесполезно.

– Значит, ты ее не любишь?

– Алиса, отвяжись! Ты же знаешь, я ненавижу эти разговоры.

В глубине души Алиса жаждала, чтобы в таверну пришла Ариадна с подругой. Но они не пришли. И на пляже она их тоже не видела. Неужели уехали? На обратном пути она показала отцу дом, где жил Микис.

– Пап, Ариадна живет в этом доме.

– Ну и что?

– Ничего. Просто так!


На другой день утром Алиса побежала на пляж, но застала там только подругу Ариадны.

– Ой, здравствуйте!

– Здравствуй, детка. Ты, наверное, Ариадну ищешь? А она уехала в Керкиру. Она там шубку заказала, поехала на примерку. Во второй половине дня вернется. Может, ей что-то передать?

– Да нет, спасибо. Просто я хотела показать свои новые рисунки…

– Ну уж завтра она точно тут будет!

– Спасибо!


Ариадна осталась весьма довольна примеркой и решила пошляться по прелестному городку и купить в подарок Грете тапочки святого Спиридона. А заодно пообедать в том ресторанчике, где они обедали вчетвером.

Тапочки она купила быстро, благо ими торговали на каждом шагу. Подумав, купила и себе, мягкие войлочные, с вышивкой и с помпонами, эти тапки были местной достопримечательностью. О них ходила легенда – покровитель острова святой Спиридон в таких вот мягких тапочках обходит дома своей паствы. Подумав немного, она купила еще несколько пар, мужских и женских. Для гостей. Потом набрела на прелестную лавчонку, всю выдержанную в сиреневых тонах. Там торговали натуральной лавандовой косметикой из Прованса. Кремы, мыло, изящные саше. И там тоже она накупила много мелочей. Наконец, утомившись от островного шопинга, она вышла на площадь, которая тут называлась Эспьянадой. И направилась к уже знакомому ресторанчику. Выбрала столик, благо народу было немного. Попросила официанта сразу подать ей воды со льдом. Разумеется, ей тут же принесли теплый ароматный хлеб и масло. Удержаться было невозможно. Ах, какой дивный остров… Как легко тут дышится, какие приветливые люди… Какой-то мужик, похоже англичанин, не сводил с нее глаз. И вдруг сердце замерло. По мраморным плитам Эспьянады шел Кондрат. Не заметить его было невозможно. Только бы он меня не увидел, испугалась Ариадна. Но он увидел. Помахал рукой и решительно направился к ней.

– Привет! Ты одна?

– Одна. Здравствуй.

– Позволишь присесть?

– Садись.

Он был в очках. Раньше очков он не носил. Только солнечные.

– Ты носишь очки?

– Да. Приходится.

– Тебе идет.

– Да ну… Я здорово постарел?

– Та к и я не помолодела. Но я рада узнать, что ты в добром здравии.

– Знаешь, я хотел попросить тебя…

– Да?

– Не надо в Москве рассказывать, что я… жив.

– Господи, почему?

– Потому что тот Кондрат действительно умер. Я начал новую жизнь. Меня теперь зовут Майкл Конрад. Я солидный бизнесмен, а вовсе не оголтелый рокер. С прошлым покончено.

– Но кое-кому уже известно, что ты жив.

– Этому твоему щенку?

– Он вовсе не щенок, Кондрат.

– Он твой любовник?

– Да!

– Одно могу сказать, у парня отличный вкус. Ты просто сногсшибательно выглядишь.

– Отвечу тебе комплиментом на комплимент. Ты тоже выглядишь сногсшибательно. Тебе страшно идет седина…

– Брось! Знаешь, ты произвела огромное впечатление на мою дочь.

– У тебя чудесная дочка, и очень способная. Прекрасно рисует, и не надо ей мешать.

Он пропустил ее слова мимо ушей. Подпер голову кулаками и уставился на нее.

– Юра, не надо так на меня смотреть.

– Ох, как давно меня никто не называл Юрой.

– Я могу называть тебя только Юрой или Кондратом. По-другому вряд ли получится.

– Я хочу попросить у тебя прощения.

– За что?

– За все.

– Ладно, прощаю, давно простила. Скажи, ты больше не поешь?

Его лицо болезненно исказилось.

– Нет. Не пою.

– Почему?

– Я потерял голос. Давно. Это был шок. Чудовищный удар. Наша группа поначалу даже имела успех, потом нас кинули, все как-то разбрелись. Было прямое предательство…

– Кто кого предал?

– Меня предали. Друзья. То есть я считал их друзьями. Я попробовал петь в ресторане, но не смог. Словом, нахлебался я дряни… А потом в один прекрасный день проснулся без голоса. Пропал! Врачи сказали, что это на нервной почве… И я вспомнил о своей первой профессии. У меня оставались какие-то бабки, я нашел заброшенный полуразвалившийся дом в хорошем месте, купил его буквально за гроши, своими руками превратил его в игрушку и продал уже за совсем другие деньги. Если бы ты знала, как я гордился собой! И решил в корне поменять жизнь, и имя тоже. Этот бизнес у меня пошел. Я женился, она была тоже русской. Хорошая женщина… Друг… Я стал оттаивать. Бизнес расширялся. Я подобрал бригаду профессионалов. Дальше – больше. Жена забеременела… И умерла родами. Опять все рухнуло. Я решил – буду сам растить Алиску. Приходилось туго. Но я случайно встретил пожилую русскую женщину, которая потеряла семью. И мы вдвоем стали растить Алису. Но до двух с половиной лет я никого к ней не подпускал. Грудную возил с собой по стройкам, меня в одном штате чуть не посадили, сочли, что я плохо обращаюсь с ребенком. К счастью, нашелся нормальный адвокат… А три года назад я вдруг понял – не могу больше жить в Америке. Это глобальное ханжество… Я взял в бригаду одного латиноса. Он был паршивой овцой, стал портить все стадо… Хотел уволить к чертям. Та к нет, нельзя! Неполиткорректно! Однажды в баре красивая девчонка стала мне строить глазки, я был не прочь, так спасибо – бармен оказался русский, предупредил, что у девки такой бизнес – обвинять мужиков в сексуальных домогательствах. А уж когда, чтобы, не дай бог, не обидеть голубых, решили обидеть всю мировую историю, вплоть до Библии, и искоренить слова «мать» и «отец»… А Бог-отец – это что, родитель под каким номером? Короче, достало это все меня, и я перебрался в Европу. Тут все это пока помягче… Хотя тоже дерьма хватает. Алиска и Клавдия Макаровна, это наша няня, обрадовались переезду. Ну и вот…

Ариадна вдруг протянула руку и сняла с него очки. Его взгляд, когда-то пронзительно победительный, был теперь просто очень близоруким и даже отчасти беспомощным.

Он растерянно улыбнулся. Улыбка была неотразимая. Но уже не победительная, как некогда. У Ариадны сжалось сердце.

– Только не вздумай меня жалеть! – сказал он и отнял у нее очки.

– И не собираюсь. Ты молодец, настоящий мужик. А на Корфу ты что делаешь?

– А я тут купил два дома, переделываю, и у меня уже есть покупатели. Кстати, из России. И еще дом для себя.

– А ты был в России?

– Нет. И что меня вдруг на откровенность потянуло… – смущенно улыбнулся он. – Совсем не мой стиль. Это меня твоя красота прошибла. Помнишь, как мы познакомились?

– Еще бы! Я по перилам съехала прямо в твои объятия и сразу потеряла голову! Много ли шестнадцатилетней дуре надо? К тому же я была твоей фанаткой… И вдруг такое счастье, сам Кондрат меня поймал!

– А я был тогда изрядной скотиной.

– Не стану спорить. Но я любила тебя без памяти. И ничего не понимала. Молодая была.

– А почему ты стала именно художником по костюмам?

– А я, еще когда работала костюмером в вашей группе, все думала, как безобразно эти ребята одеваются… Как безвкусно…

– Чего ж молчала?

– Я не молчала! Я один раз сказала тебе, что твой красный с блестками костюм – верх безвкусицы, а ты слушать ничего не желал…

– Сейчас я, пожалуй, соглашусь, но тогда… А еще я знаю, ты была замужем чуть ли не за олигархом.

– Была. И он действительно был олигархом.

– Ну он, понятное дело, польстился на твою красоту. Вот смотрю и глаз оторвать не могу… Но я не о том. А ты-то на что польстилась? Неужто на бабки? Не похоже на тебя!

– Да, его бабки интересовали меня меньше всего. Но мне было плохо, одиноко, а он так красиво ухаживал, помогал, заботился, к тому же он был вполне интересным мужчиной. И поначалу мне показалось, что я в раю… Но вскоре он стал дико ревновать и даже поднимать на меня руку. Я не стерпела. Ушла. И не стала с ним судиться, чего-то требовать. А он тогда баллотировался в Думу, боялся скандала и подарил мне отличную трехкомнатную квартиру. Так и расстались.

– А в Думу-то он прошел?

– Нет, – засмеялась Ариадна.

– И не попытался отнять квартиру?

– Нет. Да для него эта квартира – семечки.

– И ты живешь там одна?

– Одна.

– А этот щенок?

– Он не щенок! Он военный корреспондент, прекрасный журналист…

– Извини! Так он с тобой не живет?

– Нет. Я живу одна.

Тут наконец-то к ним подошел официант принять заказ.

– Ты не против, если я тоже тут с тобой поем?

– Нет, не против. Я очень рада тебя видеть, Юра.

– И я! Очень! А знаешь что, приходи завтра к нам с Алиской в гости? Она будет счастлива.

– Что ж, я с удовольствием, чудесная у тебя дочка. Она рассказывала мне, как ты читал ей русскую классику. Просто удивительно…

– Знаешь, я сам в детстве обожал «Конька-Горбунка», «Руслана и Людмилу», и мне было жалко, что моя дочка не будет знать этой прелести…

– Скажи, а почему, когда группа развалилась, ты не вернулся в Москву? Многие ведь вернулись и сделали в России большую карьеру.

– Они вернулись на несколько лет раньше и практически заняли все ниши… Но, может, я и сглупил… Может, вернулся бы вовремя, не потерял голос. Ты любила мой голос, правда?

– Я тебя любила.

– Ты была ребенком. А я взрослым эгоистом.

– Это, Юра, дела давно минувших дней. Скажи, а ты пробовал лечить голос?

– Пробовал, но все зря. Говорили, что это нервное, что никаких физических изъянов нет, что он может вернуться. Да, и еще… Не надо говорить Алисе, что я был музыкантом. Она ничего об этом не знает.

– Господи, почему? Разве это зазорно?

– Не хочу, чтобы она копалась в моем прошлом. Не надо ей этого. Там много плохого было. Для нее я строитель, бизнесмен.

– А нянька, она знает?

– Нет. Она чудовищно далека от рок-музыки, – улыбнулся он. – Она просто очень хороший человек. Это главное.

– Знаешь, Юра, я, пожалуй, не приду к тебе в гости.

– Но почему?

– Ни к чему это. Слишком много тайн. Мне пришлось бы все время быть настороже, а это утомляет. Не хочу!

– Ну, может, ты и права. А расскажи мне о себе. Подробнее.

– Зачем тебе?

– А тебе зачем? Ты все обо мне выспросила.

– Но я же любила тебя, а ты – нет.

– Дурочка, если б я тебя не любил, ни за что бы на тебе не женился. Ты же помнишь, чего нам стоило оформить брак. Тебе же всего шестнадцать было. И я абсолютно не знал, что будет в Штатах, боялся за тебя…

– Юра, не надо врать. Не за меня ты боялся, ты просто думал, что я тебе там помешаю. Ты ж не просто уехал, ты со мной развелся.

– Но я же тебе тогда объяснил…

– А я была молодая, глупая, любила тебя без памяти и… ничего не поняла. Только то, что ты хочешь от меня избавиться.

Он снял очки, потер глаза. Ариадне показалось, что они полны слез. Но он снова надел очки.

– Знаешь, Юра, ты сейчас лучше, чем в молодости, красивее.

– Скажешь тоже!

– Нет, правда, ты сейчас какой-то… настоящий, без этой рокерской чепухи… И, слава богу, без татуировок. Или где-то все же есть?

– Хочешь проверить?

– О нет! Просто терпеть не могу татуированных мужиков, даже молодых. Они у меня вызывают брезгливость.

– А твой… парнишка не татуированный?

– Нет. Иначе он не стал бы «моим парнишкой».

Подошел официант убрать тарелки. Спросил, хотят ли гости десерт.

– Я выпью фредочино! – сказала Ариадна.

– А, любимый напиток Алисы, – улыбнулся он. – А я эспрессо. Аришка, я впервые за долгие годы встретил кого-то из прежней жизни. И оказалось, что это ты. Мой грех, моя боль. Но зато теперь я смогу спать спокойно. Ты жива-здорова, ты в порядке, у тебя имя в твоем мире… Я очень, очень рад.

Им принесли десерт. Ариадне – высокий запотевший стакан с фредочино – холодной смесью кофе, шоколада и льда.

– Ой, как вкусно! Почему-то мне нигде раньше такая вкуснятина не попадалась, только на Корфу!

– Тебе тут нравится?

– Я в восторге!

– У тебя необыкновенно красивые руки. Как-то я раньше этого не замечал… Или забыл…

– Юра, а почему ты больше не женился? Из-за Алисы?

– В первую очередь из-за Алисы. И потом, я вообще не хотел без любви. Нет, я отнюдь не был монахом, но… А ты почему спросила?

Она посмотрела на него с легкой усмешкой.

– Ну уж точно не для того, чтобы предложить свою кандидатуру.