Филиппа вдруг ощутила, что тает. Теперь она не была уверена, что сохранила силы говорить или двигаться. Он отстранил ее, но только чтобы стянуть камизу с плеч. Она чувствовала, как шелк скользит по телу, бедрам, ногам. Криспин поднял ее из складок ткани и вновь прижал к себе. Она осталась голой!

Бедняжка не знала, куда девать глаза. Горло перехватило.

Только немногие женщины видели ее обнаженной. И ни один мужчина. Что сказала бы королева? И бывала ли она когда-нибудь без одежды в присутствии короля? Вряд ли. Екатерина даже купалась в сорочке!

— Несправедливо! — упрекнула она. — Вы пользуетесь моей невинностью, милорд!

— Ты совершенно права, — согласился граф, снимая ее с колен. — Мне следовало тоже раздеться. И тогда мы снова будем на равных.

Он стащил через голову шелковую камизу и швырнул на пол.

— Ну вот, теперь ты довольна?

Руки Филиппы мгновенно взлетели, прикрыв глаза.

— О, милорд! Свечи все еще горят и освещают комнату! — вскрикнула она.

— Разумеется, — благодушно согласился он, отнимая ее руки от лица. Но Филиппа успела зажмуриться, — Почему твои глаза закрыты, дорогая?

— Потому что на вас ничего нет, милорд! Мужчине и женщине неприлично видеть друг друга нагими! Господь дал нам одежду, чтобы прикрывать стыд, так учит церковь!

— Если мы оденемся, я не смогу любить тебя, Филиппа, — резонно пояснил он. — И для того чтобы следовать заветам церкви и стремиться к продолжению рода, мы должны быть такими, какими нас создал Господь.

Он едва сдерживал смех. Пропади пропадом испанка Кейт и ее чертово благочестие! Неудивительно, что она не смогла родить королю здорового сына! Она так поглощена своей бессмертной душой, что внимания не обращает на земную плоть! Немудрено, что король поглядывает в сторону других, не столь набожных особ! Сколько лет Филиппа пробыла в ее обществе? Почти четыре года? Что же, за одну ночь он вряд ли сможет выбить у нее из головы все глупости, усвоенные от королевы и ее поповских советчиков, но попытаться по крайней мере стоит.

— Немедленно открой глаза, малышка! — скомандовал он. — Я твой муж и требую повиновения!

Густые ресницы взметнулись вверх. Филиппа, испуганная строгим тоном, смотрела в какую-то точку за его плечом.

— Да, милорд, — прошептала она. Ее щеки медленно багровели. Тонкая фигурка сжалась. Он потянул ее на себя. Девушка принялась вырываться. Но он не уступал, и Филиппа ощутила, как твердое мужское тело прижимается к ней. Их взгляды внезапно встретились.

— А теперь, Филиппа, я намерен ласкать каждый кусочек твоей восхитительной кожи и желаю, чтобы ты отвечала такими же ласками. И целоваться мы тоже будем. А когда наше сладострастие будет достаточно возбуждено, малышка, мы сойдемся как муж и жена, и ты немедленно прекратишь нести этот ханжеский вздор. Слияние наших тел, с Божьей помощью, даст жизнь нашим отпрыскам, а кроме того, подарит наслаждение, которого доселе ты не ведала, и это прекрасно! Подозреваю, что королева так и не узнала этого блаженства. И мне очень жаль. Но ты — не она, и помни это!

— Королева говорит, что жена должна непрерывно читать молитвы, перебирая четки, когда повелитель трудится над ней, — чопорно сообщила Филиппа.

— Никаких четок. И ни единой молитвы, пока мы вместе! Единственные звуки, которые должны срываться с твоих губ, — это крики наслаждения и мольбы не останавливаться! Тебе понятно, Филиппа?

Для пущей ясности он стиснул ее попку. Филиппа вскинулась, пытаясь избежать этих грешных ласк, но тут же задохнулась от изумления: в живот вжалось что-то твердое. Девушка в страхе попыталась отстраниться, но муж не позволил.

— Криспин! — вскрикнула она.

— Что-то случилось? — откликнулся он, весело блестя глазами.

— Пожалуйста, — прошептала Филиппа.

— Что именно «пожалуйста»?

По щеке бедняжки медленно поползла слеза.

— Как ты жесток! — вскричала она. Вместо ответа он слизнул соленую каплю.

— Да. Иногда человек должен быть жесток во имя добра, — пояснил он.

— Не понимаю, — призналась она, трепеща от непонятных чувств. Этот жест показался ей невероятно сладострастным.

— Пока не понимаешь, — поправил он. — Но обязательно поймешь.

И, подхватив ее на руки, понес к кровати.

Больше ей не удавалось избежать его взгляда. Оказалось, что телом он очень похож на статуи, расставленные в саду лорда Кембриджа. Мускулистый, хорошо сложенный, гораздо красивее голый, чем одетый.

Она тихо вздохнула, когда он накрыл ее собой.

Криспин успел заметить сверкнувшее в ее глазах восхищение, хотя она старательно отводила взгляд от его мужского достоинства. Он был очень осторожен, стараясь не раздавить ее. Вдоволь налюбовавшись раскрасневшимся от стыда лицом, он стал снова покрывать его поцелуями. В отличие от него она не была готова. Не стоило причинять ей ненужную боль, прежде чем завоевать приз ее девственности.

Но тут, к его удивлению, она стала застенчиво возвращать поцелуи, обхватив его шею. Он перевернулся так, что теперь она лежала сверху. Филиппа изумленно вскрикнула, но не протестовала. Он притянул ее к себе так, что налитые груди оказались совсем близко от его губ, зарылся лицом в душистую ложбинку между упругими яблочками и, не в силах сдержаться, стал лизать ее соски, пока она не застонала, так тихо, что он сначала не поверил, будто этот звук может исходить от нее. Он слегка прикусил соблазнительный бугорок, стал сосать, и она снова закричала, но не от страха или отвращения. Насладившись одним соском, он перешел ко второму, жадно впитывая вкус, запах, ощущение нежности. Филиппа, как в беспамятстве, мотала головой, колебля покрывало длинных волос.

— Это грешно! — прошептала она.

Он снова прикусил ее сосок.

— О, Криспин!

Но она не попросила его прекратить.

Он снова перевернулся, придавив ее к перине, и стал лизать круглые маленькие грудки, белую шею и то место, в котором нервно бился пульс, осыпал поцелуями ее плечи и руки, стал не торопясь сосать пальцы по одному. Скользнул языком по торсу, поцеловал небольшой холмик живота и замер, решая, куда двинуться дальше. Ему очень хотелось испробовать нектар ее девственности, но пока она слишком невинна для такой могучей страсти. Вместо этого он лег рядом и обнял ее, продолжая ласкать, пробираясь сквозь завитки на ее венерином холмике, вдавливая палец между пухлыми складками.

— О, ты не должен! — взмолилась она.

— Должен, — возразил он и, найдя чувствительную крохотную драгоценность, стал перекатывать между пальцами, сначала нежно, потом все настойчивее.

Филиппа полувсхлипывала, полустонала. Что он делает? И почему все это так… так невероятно, так ослепительно прекрасно? Это нехорошо. Конечно, нехорошо! Мужчина и женщина должны соединяться ради продолжения рода, но какая-то часть сознания упорно твердила, что они еще не соединились.

Она тихо вздрагивала под омывающими ее волнами наслаждения, сначала даже не поняв, что один палец проник в ее любовный грот.

«Кровь Христова! — мысленно выругался граф. — До чего же она туга!»

И его палец тут же уперся в свидетельство ее девственности. Чуть надавил, и Филиппа, неожиданно осознав происходящее, истерически завопила:

— Нет!

— Да, малышка, пора, — прошептал он и, оседлав жену, развел ее ноги и приготовился к атаке. Он был готов почти с того момента, как вошел в спальню. Его достоинство, твердое как камень, пульсировало от нетерпения броситься в битву. Он сделал первый выпад.

— Нет! — снова закричала Филиппа. — Нет!

Он осторожно сжал ее запястья и стал входить в тесную пещерку. Несмотря на все протесты, она уже истекала соком желания. Медленно… медленно…

Она сжимала его копье словно тисками, но он упрямо продвигался дюйм за дюймом, проникая все глубже, пока не встретил барьер ее невинности. И остановился.

— Я этого не вынесу! — рыдала она. — Ты слишком велик. И непременно разорвешь меня!

Что он мог сказать? Чем успокоить? Оставалось одно: взять ее невинность как можно быстрее. Он с силой вонзился в нее. Крохотный кусочек плоти, не выдержав натиска, разорвался.

Филиппа взвизгнула, но скорее от неожиданности, чем от боли. Его копье пришлось точно по ее ножнам. Он заполнил ее до отказа. Она раньше не представляла, что существуют такие ощущения. Теперь он стал двигаться, бессвязно бормоча нежности, стараясь успокоить ее, опьяненный собственной страстью. Но Филиппа неожиданно расслабилась, отдаваясь на волю своего желания. Она сама не знала, что побудило ее потерять контроль над собой, но что случилось, то случилось. Веки сомкнулись, все ее существо наполнилось неземным блаженством. Она и не заметила, как он отпустил ее руки, и, не в силах совладать с собой, стала ласкать большое, тяжелое тело, нависшее над ней.

— Обхвати меня ногами, малышка, — хрипло выдавил он. Филиппа повиновалась, чувствуя, как он глубже входит в нее.

— О-о-о, Криспин, — тихо простонала она, удивляясь, чего, во и мя всех святых, так страшилась до сих пор? Да это рай на земле! Божественно! Так вот как создаются дети!

Она вздохнула и замерла, ощущая, как глубоко внутри ее зарождается странная дрожь. Усиливается, яростно завладевая ею, и она вскрикнула от страха, но тут же замолчала, утопая в сладостном тепле. Волна горячей жидкости наполнила ее, и граф, громко застонав, то ли от удовольствия, то ли от облегчения, откатился в сторону, схватил ее в объятия. И стал целовать лицо, губы, глаза.

— Малышка… малышка, — бормотал он, — спасибо за твой дар невинности и наслаждение, которое ты мне подарила. Могу надеяться только, что тебе не было неприятно, хотя, думаю, я тоже сумел доставить тебе некоторое удовольствие.

— Я забыла о молитвах, милорд, — призналась Филиппа, — и из головы вылетели все мысли. Думаю, что никогда не смогу сказать королеве о своем грехе.

— Ах, мадам, — засмеялся граф, — я запрещаю вам думать о молитвах, когда мы лежим в постели! Страсть — это наслаждение, и благочестие тут ни при чем! Помоги Боже бедной королеве, никогда не испытавшей страсти!

— Но вначале ты сделал мне больно, — пожаловалась она.

— Вообще-то расставание с девственностью всегда болезненно, — пояснил он. — Разве никто не говорил тебе? Ну разумеется! Боялись тебя напугать!

— Зато потом все было чудесно. Я словно летала над землей, клянусь, милорд, летала! Как часто мы сможем соединяться, муж мой?

— Каждый раз, когда желание одолеет, малышка, — пообещал он, — но пока нам лучше поспать. Завтра мы отправляемся в Брайарвуд, а через несколько недель — во Францию. День был долгим и утомительным, Филиппа. Сейчас ты должна отдохнуть. А я буду рядом. Многие знатные люди считают, будто муж и жена должны иметь отдельные спальни и сходиться вместе только ради наслаждения, но я так не думаю. По-моему, это вздор и бессмыслица. Начиная с этой ночи мы всегда будем спать в одной постели.

— Я рада, — кивнула она. — Мои родители тоже спали вместе, да и у мамы с отчимом одна кровать. Я согласна с таким решением.

Она натянула одеяло повыше. Сейчас нет смысла вставать и искать камизы. Поэтому Филиппа нежно укутала плечи мужа, и тот улыбнулся, восхищенный такой заботливостью. Похоже, он заключил неплохую сделку с лордом Кембриджем, и, судя по всему, тот с самого начала это знал.

Он прижал Филиппу к себе, и она положила рыжую головку ему на плечо. Они заснули.

Граф Уиттон проснулся на рассвете. Его молодая жена еще спала, свернувшись калачиком. Он долго рассматривал ее. Что за прелестное создание! Кожа бела, как сливки, а волосы отливают золотом в отличие от Бэнон, чьи непокорные пряди немного темнее. Глядя на нее, он сгорает от желания. Он, обычно такой сдержанный! Может, все дело в новизне? Нет, неправда. До нее ни одна женщина не возбуждала его так сильно.

Он осторожно провел пальцем по изгибам ее тела.

Филиппа вздрогнула, открыла глаза и вдруг осознала, где находится. Посмотрела в глаза мужу и покраснела, вспомнив, что было прошлой ночью. Наверное, потому, что не привыкла. Но со временем все уладится.

Она жалобно улыбнулась, не говоря ни слова. Он толкнул ее на спину и оседлал. По какой-то причине это показалось ей вполне естественным, и к тому же она сама рвалась испытать сладостные ощущения. И поэтому обняла его, притягивая к себе, пока он медленно входил в ее изнемогающее тело.

— Ах, как хорошо, — прошептала она.

— Скажи, что ты чувствуешь, когда я в тебе? — спросил он.

— Это трудно объяснить. Я наслаждаюсь, ощущая, как ты наполняешь меня. И хочу вобрать тебя еще глубже. Сомкнуть свою плоть вокруг твоего любовного копья и никогда не отпускать. Я словно теряюсь в тебе, когда мы становимся едины.

— А я превращаюсь в самого могущественного человека на свете, — признался он. — Ах, малышка, мне так сладко с тобой! Невыразимо сладко.

И он стал снова ее целовать, пока у Филиппы не закружилась голова. Вынести его прикосновения, поцелуи, ласки почти невозможно. Он наполнил ее, и твердый стержень, подрагивая, забился о стенки ее узкого грота. Филиппа застонала, как от сильной боли.