Однако самое интересное состоит в том, что фундаментальные понятия различных наук мы можем соотнести между собой, и тогда целостное здание науки приобретет вполне определенный конкретный вид, где каждое понятие должно будет занять свое строго определенное место.

Давайте выявим в некоторых науках такие понятия и соотнесем их между собой:

Становление - отношение /философия/

вещество - поле /физика/

время - пространство

простые вещества - соединения /химия/

основания - кислоты

растения - животные /биология/

товары - деньги /политическая экономия/

существительное - глагол /лингвистика/

число - операция /математика/

субъект - предикат /логика/

В данной схеме в основе левого ряда понятий лежит категория становления, а в основе правого - отношение.

Если мы поменяем местами хоть одну пару понятий, то нарушим всю логику научного знания. Далее Алексей Иванович указал на то, что между двумя полярными понятиями в каждой строчке можно вставить третье. Между становлением и отношением это будет движение, в биологии это микроорганизмы, в политической экономии - рабочая сила и т.д. Между различными науками существует глубокая взаимосвязь и структуру этой связи следует выводить из единого принципа.

Надо заметить также, что искусство тоже подчинено этому принципу и Лессинг, в частности, подразделял живопись и поэзию на основе понятий сосуществования и следования.

Каждая отдельная наука, базируясь на двух основных понятиях, должна иметь в своем основании также и одну аксиому и одно правило вывода. Тот факт, что в арифметике, например, или в геометрии мы имеем несколько аксиом и законов говорит о том, что мы еще не до конца осознали аксиоматику этих наук, и что там еще есть поле для творчества.

Структура научного знания должна соответствовать структуре действительного мира и мы ее выразим в следующей схеме:

Становление движение отношение /исходные категории/

природа деятельность общество /действительный мир/

онтология гносеология социология /философия/

естественные технические общественные /науки/

алгебра, геометрия теория вероятно- /математика/

анализ стей, статистика

анатомия физиология психология /антропология/

хирургия терапия психиатрия /медицина/

Здесь надо особо отметить расположение и роль математики. В естественных науках, в анатомии и хирургии преобладают точные методы и теории, в общественных науках, в психологии и психиатрии - вероятностные и статистические. Технические науки базируется на чертежах и схемах.

У нас ограничено время уроков - продолжал Алексей Иванович -, и мы не можем остановиться на множестве других выводов, но кто заинтересуется этой проблемой, может подумать над нею сам и обратиться ко мне в частном порядке. Сейчас же мне важно было показать вам глубокую взаимосвязь наук, и то что их структуру следует выводить из единого принципа.

Прозвенел звонок. Глубоко взволнованный уроком Саша вышел из школы.

"Если принцип универсален, - подумал Саша, - то он должен быть применимым и к человеческим отношениям. Но как понятия времени и пространства, становления и отношения можно соотнести и связать с взаимоотношениями между людьми? Допустим, что происходит простой диалог между людьми. Его надо сравнить с процессом купли-продажи. Собеседники попеременно выступают владельцами то относительной, то эквивалентной форм стоимости. Занятно! Стоимостью же здесь являются слова или, точнее, мысли, "произведенные" для обмена информацией. Совсем как товары! Если же мысль "производится" для самого себя, то она не является "товаром", она простой продукт. Тогда монолог и диалог - это две крайности, первая из которых характеризует "натуральное хозяйство", а вторая - "товарное производство". Поразительный вывод! Однако, как привязать монолог и диалог (совсем почти театр) к истине и заблуждению, к правде и лжи? Сам себя человек обмануть не может. Тогда монолог соответствует истине или в худшем случае заблуждению, но не лжи. Верно! Обмануть можно только другого человека, и поэтому ложь следует привязать к диалогу, к отношению, к "товарному производству". Действительно, обмануть можно лишь продавая что-то другому человеку, но не самого себя в условиях натурального хозяйства. Хорошо! - рассуждал Ковалев. - Значит диалог это сделка, которая допускает обман, или так называемый, неэквивалентный обмен.

Ложная информация - это, по видимому, цена не соответствующая стоимости. Ложная информация скрывает правдивую, но иногда это бывает оправдано. Ведь существуют же тайны: государственная, военная, личная; все существующее должно быть подчинено какому-то закону, на основании которого оно существует. Однако закон существования тайны как будто противоречит закону правды. Но почему существует личная тайна? Почему существуют такие мысли и чувства, такое отношение к событиям и людям, которые нельзя разглашать? Получается так, что в глубоко личных переживаниях и отношениях критерии хорошего и плохого, доброго и злого иные, чем в группе людей; что закон, формирующий мнение группы, отличен от того, который формирует мнение человека самого по себе. Но человек сам по себе отличается от группы людей тем, что в одиночестве у него нет никого рядом с ним и ему не с кем поговорить, обменятся информацией, не к кому прибавить себя, он есть единица 1 или в лучшем случае. 1+ для того же, чтобы вступила в действие групповая мораль, нужны по меньшей мере два слагаемых: 1+1. 1+ - это человек, разговаривающий сам с собой; это как смех без внешней причины; а глупец с этой точки зрения - человек, который не чувствует меры в том, что можно сказать другим, а чего нельзя. С этой точки зрения близкий человек - это такой, которому можно довериться, который никому не расскажет о твоей тайне. Таким образом, групповой морали можно противопоставить такую, которой следует человек в своих размышлениях и побуждениях. Но мораль регулирует взаимоотношения между людьми и, по-видимому, нельзя подводить под мораль мысль, побуждение или действие, если знание о них, а следовательно, и всякое отношение к другим людям отсутствует. Если спроецировать этику в политэкономию, то категорический императив Канта приобретет форму закона стоимости, регулирующего взаимоотношения товаровладельцев; побуждение или потребность в каком-либо действии приобретут вид продукта, сформированного по законам производства. Производство - это не обращение, и, следовательно, логика побуждения и рассуждения не моральны по своей природе. Однако у каждого человека существуют определенные представления о групповой морали, (цене) и прежде, чем поступить так или иначе (открыть производство или нет), он сопоставляет свое желание, возникшее помимо цены с ней самой. Если это желание противоречит общепринятым или даже групповым нормам (предложение спросу), то оно должно подавляться до своего внешнего проявления. Если же оно проявилось, то должны предприниматься попытки для того, чтобы об этом не узнали другие (как это сходно с уничтожением продуктов во время кризисов). И если уж, эти другие, узнали, то, чтобы не осудили (то есть, чтобы не купили продукт за бесценок). Отсюда преступление, где преступник не установлен это преступление особого рода. Оно таково уже потому, что не подлежит суду хотя и является юридическим фактом. Нераскрытое преступление, неопубликованное произведение, непоставленная пьеса - все эти понятия являются необычными в силу того, что событие, не вошедшее в сферу познания, существенно отличается от события или предмета, который существует, оповестив нас об этом. Как предмет природы отличается от предмета труда, втянутого в процесс производства, точно также думающий человек отличается от говорящего. "Мысль изреченная есть ложь"...

Небольшой жизненный опыт вынуждал Сашу обращаться к литературным произведениям, и он находил там все новые и новые примеры того, как информация о тех или иных событиях в корне меняла судьбу героя, а зачастую несла и основную сюжетную нагрузку, составляла главный конфликт произведения. Факты подслушивания, подсматривания, случайного узнавания о каком-либо существенном событии играли часто такую важную роль в произведениях искусства, что некоторые авторы вводили не случай, а лицо, типа Яго, воплощающие в себе все, так сказать, информационные пороки. Не сознавая того, писатели и драматурги строили и сюжет и композицию в соответствии с принципом, который соединяет в себе событие и познавательное отношение к нему.

"Так это же гносеологический аспект основного вопроса философии, подумал Саша, - Хотя нет. Под таким углом зрения можно рассматривать знание о природе или о своем поступке. Здесь же суть заключается в том, чтобы о тебе знали другие. Так если бы Дарвин совершил путешествие, но не опубликовал свою книгу "Происхождение видов...", то теории эволюции по сути не существовало бы. Это, пожалуй, социологический аспект основного вопроса философии, а не гносеологический...".

Ковалев вспомнил книгу Джека Лондона "Мартин Иден", где осмысление проблемы публикации своих произведений в итоге вылилось в личную трагедию главного героя. До того, как рассказы Мартина Идена были опубликованы, они по сути представляли собой монологи, ибо их никто, кроме Руфи Морз, не читал. Когда же он приобрел массового читателя, а вместе с ним и известность, то его "разговор" с самим собой стал известен другим. То есть, прежде он был человеком в себе и для себя, потом же стал человеком для других. До и после публикации своих рассказов Мартин Иден, был глубоко различен. Джек Лондон напротив, вкладывает в его голову мысль о том, что он был одним и тем же и тогда, когда он не был и когда он стал писателем. Публикация рассказов Мартина Идена - это рубеж, который разграничивает его биографию и его самого на глубоко различные периоды и лица. Руфь Морз была хотя и образованной, но могла не понимать действительного таланта Мартина. В этом ее беда, но не вина, и ее непоследовательность по отношению к Мартину была вызвана его же изменчивостью и притом в очень существенном плане. Таким образом, логика рассуждений Мартина Идена неверно отображала диалектику его жизненного пути, поэтому он и стал жертвой противоречий не внешней жизни, не любви Руфи, а противоречий между своей жизнью и ее пониманием, ее самооценкой.

"Однако, если бы Лондон рассуждал подобным образом, - подумал Саша, если бы он воспринимал перемены в отношении к нему Руфи как диалектик, то произведение не имело бы такой силы воздействия на ум и сердце читателя, какую оно имеет в том виде, как оно есть. Да и Джек Лондон, возможно, был бы в наших глазах не тем, кто он есть".

В глубоком раздумье Ковалев не заметил как пришел домой, как поужинал и как оказался в постели. Заложив руки за голову, он лежал и напряженно думал о том, какой бы найти способ, который более зримо убедил бы его в правильности этих суждений. Вдруг его осенило. В комнате было темно, и он, встав с постели, подошел к книжному шкафу и наугад, на ощупь взял с полки книгу. Пройдя на кухню, он включил свет и обнаружил, что ему попала в руки книжка Лермонтова "Герой нашего времени". Также наудачу он открыл ее на сто сорок девятой странице и стал читать запись Печорина от 12 июня.

"И губы мои коснулись ее нежной щечки, - прочел Саша, - она вздрогнула, но ничего не сказала; мы ехали сзади: никто не видал".

Саша подчеркнул слова "никто не видал", отметив про себя, что эта ситуация скроена по той же самой схеме "событие-знание" и продолжил чтение:

"Ее беспокоило мое молчание, но я поклялся не говорить ни слова - из любопытства". Саша подчеркнул и это предложение.

"Вы молчите? - продолжала она, - вы, может быть, хотите, чтоб я первая вам сказала, что я вас люблю?..".

Дойдя до места, где Печорин обнаружил военную пирушку и подслушал разговор о том, что его - Печорина - надо проучить, Ковалев обвел карандашом весь этот разговор, умещавшийся целиком в его схему, и особо отметил то место, где речь шла о пистолетах, которые заговорщики не собирались заряжать, чтобы тем самым лишь разыграть сцену дуэли и посмотреть, как станет вести себя Печорин.

Затем Ковалев взял чистую тетрадь и выписал в нее еще несколько десятков цитат.

Подсчитав выписки и количество страниц, Саша нашел, что на одну страницу приходится в среднем более одного события, которое от кого-то следовало скрывать или которое было раскрыто. Тайной были окутаны отношения Печорина с княжной Мэри, Верой и Грушницким. Скрытный характер имела и дуэль. По сути здесь не было какого-либо события, не освященного тайной. Детективная литература вообще построена на тайне. Но тайна представляет собой и центральную проблему философии и науки. Постижение истины - это и постижение тайны. И разница здесь состоит лишь в том, что философия рассматривает возможности, пути и способы постижения истины абстрактным человеком. В литературе этот человек обретает конкретный социологический облик, и центр тяжести здесь смещается с познавательного отношения к предмету на познавательные отношения героев. Но это уже область этики. Этика же рассматривает лишь поступки, ставшие известными другим. Она анализирует лишь "реализованный товар". Однако существует масса товара, не дошедшая до рынка. Этим "товаром" по большой части и являются интимные отношения людей. До них наука не доходит, и они полностью отданы на произвол индивидуального опыта и искусства.