Хотя эта мысль крайне смущала ее, Фиби в конце концов пришла к заключению, что Дункан является порождением ее подсознательного сексуального возбуждения. «Фрейд бы порадовался, глядя на все это», - подумала она. Но за всеми ее безукоризненными, хотя и беспокойными, психологическими размышлениями скрывалось кое-что еще: полная уверенность, несмотря на все доказательства противоположного, что ее разум абсолютно не затронут безумием. Инстинкт подсказывал ей, что Старуха женщина во плоти, точно такая, какой ее видят глаза, и Дункан Рурк тоже.

К этому моменту он стоял в ногах ее кровати с высокомерным и, хотя он очень сильно старался это скрыть, не менее смущенным видом, чем у самой Фиби. Он достал маленький предмет из кармана штанов и швырнул его ей на колени. Ее часы.

- Хитроумное применение старого принципа, - произнес он нехотя, как будто признавая существование новомодной игрушки, должен был признать за Фиби честь ее изобретения.

Радуясь этому маленькому доказательству, что ей не привиделась ее прошлая жизнь в двадцатом веке, Фиби нацепила часы на запястье и посмотрела, который час, хотя это не играло никакой роли. В конце концов, главное выяснить, какой сейчас год.

- Спасибо, - сказала она. - А то мне казалось, что я сошла с ума. Между прочим, какой сейчас год?

Дункан поднял темные брови в знак того, что он еще не совсем отверг идею сумасшествия. Старуха, чье настоящее имя нельзя произносить, потому что оно было волшебным, стояла рядом, не говоря ни слова, но ощетинившись от негодования и всем видом показывая желание защищать Фиби.

- Конечно, тысяча семьсот восьмидесятый, - ответил хозяин дома. Затем, после продолжительного гробового молчания, осведомился: - Кто ты такая?

Фиби, у которой от заявления, что из небесного календаря выпало больше двухсот лет, закружилась голова, припомнила предупреждения Старухи об отношении к ведьмам мнимым или подлинным в восемнадцатом веке и осторожно подобрала слова для ответа.

- Меня зовут Фиби Тарлоу, - ответила она. - Кажется, я вам это уже говорила. В общем-то, я думаю, не сменить ли мне его для разнообразия? Как вам кажется, подойдет мне имя Элизабет или Элен?

Заигравший на щеке Дункана желвак был тут же утихомирен усилием воли.

- Я хочу знать правду, мадам! - раздраженно сказал он. - Хватит с меня ваших загадок.

- Но это правда! - настаивала Фиби, вставая с кровати. Она не была больна, по крайней мере не физически, и разговор с Дунканом в лежачем положении чем-то беспокоил ее, хотя эта тревога была не совсем неприятной. Кроме того, пока она лежала, психологическое преимущество было на его стороне. - Я знаю, что вас удивляет, как я сюда попала, - продолжала она, тщетно пытаясь разгладить смятый маскарадный костюм и одновременно стараясь говорить убедительно. - Я сама не имею понятия, как это произошло.

Дункан выругался себе под нос, затем сказал: - Мадам, предметы, найденные у вас, едва ли можно назвать обыкновенными. - Взгляд его голубых глаз пронзал ее насквозь, согревая те места, куда не должен был проникать.

Значит, он нашел ее сумку и рылся в ней! С одной стороны, Фиби испытывала раздражение, с другой облегчение. Двух мнений быть не может: шаря в ее сумке, он вторгался в ее личную жизнь. Однако ее водительские права, кредитные карточки, альбом с фотографиями все это были неоспоримые доказательства, по крайней мере, для самой Фиби, что она осталась той же личностью, какой была всю жизнь. Тем не менее овладевшее ею странное беспокойство она вовсе не желала признавать чем-то сверхъестественным.

Фиби глубоко вздохнула и расправила плечи. - Я бы хотела, чтобы мне вернули мои вещи, - сказала она.

- К сожалению, - немедленно ответил Дункан, хотя выражение его лица говорило, что он не испытывает угрызений совести за все, что говорил и делал до сего момента, и что его власть все так же прочна как в этой комнате, так и далеко за ее пределами, - я не могу выполнить вашу просьбу, пока вы не ответите на мои вопросы.

Фиби ощущала странное возбуждение, которое, судя по всему, не имело никакого отношения к тому, что она оказалась не в своем столетии, но она сохраняла выдержку.

- Тогда мы окажемся в тупике, - ответила она, - потому что вы не верите ни единому моему слову. Если вы уже пришли к определенному мнению на мой счет, почему бы вам не повесить меня как ведьму и разом не покончить с этим делом?

Глаза Дункана, метавшие в нее молнии, сверкали холодным алмазным блеском, но их чистый темно-голубой цвет, цвет летнего моря, в котором отражается небо, таил нежность и неизведанные глубины страсти.

- Возможно, вы действительно ведьма, - произнес он наконец, и Фиби захотелось, чтобы он чем-нибудь дал понять, серьезно ли он говорит или нет. - Тогда, вероятно, следует отослать вас на материк вместе с вашими странными пожитками и странными речами, и пусть вами занимается суд.

- Но вы же не станете таким образом раскрываться! - возразила Фиби, без особых оснований надеясь, что ее умозаключение верно и он всего лишь блефует, пытаясь запугать ее и заставить признаться в тех грехах, которые уже приписал ей. Хотя Дункан Рурк был крайне самоуверенным человеком, она была уверена, что суеверия в нем нет.

Дункан уперся руками в бедра и склонил голову набок. - Раскрываться? - протянул он. - Черти бы меня взяли! Женщина, о чем ты говоришь?!

Фиби вздохнула. - Простите меня, - сказала она. - Я все время забываю, что мы говорим на разных языках. Я имела в виду, что вы же не пошлете меня в Штаты... э-э... колонии... потому что не хотите, чтобы англичане узнали о вашем местонахождении.

Дункан издал глубокий, размеренный и совершенно убийственный вздох. Затем, не обращая внимания на Старуху, сжал предплечье Фиби крепкой, но безболезненной хваткой, и потащил ее из комнаты в коридор. Не успела Фиби вымолвить слово протеста, как Дункан затащил свою невольную гостью в комнату, которая явно принадлежала ему самому.

Он подтолкнул ее к столу, образцу столярного искусства, который через два столетия наверняка стоил бы целое состояние на аукционе антиквариата, и силой усадил в кресло.

Фиби увидела свою сумку и часть ее содержимого, включая жалкие остатки наличности, разложенные на полированной столешнице.

Дункан ткнул указательным пальцем в деньги, лежавшие аккуратным веером.

- Где вы взяли эти бумажки? - спросил он, и на этот раз в его голосе слышалась не злоба, а удивление.

Взглянув на свои пожитки, а затем на Дункана, Фиби в миг ослепительного откровения поняла, что вдруг произошло невероятное. Ей каким-то образом удалось найти дыру во времени и проскользнуть в нее.

- Я боюсь вам говорить, - в конце концов неохотно призналась она.

Дункан, схватившись одной рукой за спинку кресла, а другой за край стола, наклонился, заглядывая ей в лицо. Он призывал с небес невидимую молнию, как будто обладал волшебством громовержца, и она обрушилась на голову Фиби.

- Пожалуйста, скажите, - настаивал он.

Фиби прикусила губу и на секунду вопрошающе подняла глаза на Старуху. Ее телохранительница медленно кивнула.

- Я пришла из будущего! - торопливо выпалила Фиби.

- Не понимаю, - покачал головой Дункан, прикоснувшись к ее лицу тыльной стороной ладони, оставившей после себя обжигающий след. По крайней мере, он не сказал: «Я тебе не верю».

- Я тоже не понимаю, - сказала Фиби, изо всех сил стараясь не разрыдаться. - Я занималась своими делами, в своем родном времени, и вдруг лифт пропал, и я оказалась здесь, а затем вы наткнулись на меня...

Он взял одну из банкнот, хрустящую двадцатку, и помахал перед ее носом.

- На этой бумажке написано «Соединенные Штаты Америки». Что это означает?

- То, что вы победили в войне, - ответила Фиби нетерпеливо.

Она по-прежнему пыталась осознать, что провалилась через трещину во времени и оказалась в другом веке. Было бессмысленно спрашивать себя, как это случилось, эту загадку она никогда не решит, хотя, конечно, могла попытаться. Насколько Фиби понимала, все, что в данный момент ей оставалось, примириться с обстоятельствами и постараться воспользоваться ими наилучшим образом. И попытаться разобраться в тех чувствах, которые вызывал в ней этот человек.

Дункан изящным движением поднялся во весь рост, держа в руке двадцатидолларовую бумажку и глядя на нее с безмолвным изумлением.

- Печатник, который это сделал, искусный человек, - сказал он, и тоскливая нотка в его голосе затронула какую-то струнку глубоко в душе Фиби. - Без сомнения, это какой - то фокус тори. Они пытаются высмеять наши попытки завоевать свободу.

- Вы требовали сказать правду, - заметила Фиби. - А теперь считаете, что я лгу, именно это я и предсказывала.

- Но как я могу вам поверить? - спросил он, встречаясь с ней взглядом. - Вы рассказываете мне какие-то чудовищные небылицы, совершенно невозможные вдобавок.

- Неужели? - спросила Фиби, обращая вопрос не только Дункану, но и себе. Она по-прежнему пыталась сама во всем разобраться, размышляя, поражаясь и удивляясь. - Ни в вашем, ни в моем веке почти никто не знает, что такое время. Все, что любой из нас может сказать наверняка, что время просто состояние разума, способ восприятия мира. Может быть, вечность существует не как последовательность сменяющих друг друга минут, лет и столетий, а как нечто целое и законченное само по себе.

- Чепуха! - сказал Дункан, но как Фиби ни была увлечена размышлениями о возможных последствиях своего приключения, она видела, что ему ее теория кажется если и не слишком правдоподобной, то интересной.

- Вопрос в том, - пробормотала Фиби, проведя кончиком указательного пальца по выпуклым буквам на одной из кредитных карточек, - что мне теперь делать? Удастся ли мне вернуться назад, или проход закрылся навсегда? - В течение своей речи она глядела не на Дункана, отступившего на шаг, а на Старуху. - Если я отгадаю твое имя, - неожиданно предположила она, - и осмелюсь произнести его вслух, не вернет ли заключенное в нем волшебство меня домой?

Старуха положила на плечо Фиби руку, теплую, тяжелую и успокаивающую.

- Ты уже дома, детка. И тебя привело сюда твое собственное волшебство. Ты здесь, потому что хотела этого самыми потайными уголками сердца.

Дункан вздохнул, снова приблизился к столу и поднял фотографию Элиота, единоутробного брата Фиби.

- Какая замечательная миниатюра, - сказал он, и его лоб прорезали морщины удивления. - Я не могу разглядеть ни одного мазка кисти!

- Потому что их здесь нет, - очень вежливо объяснила Фиби, осознавая, что она и раздражена и испугана. Было в ней еще какое-то чувство, но какое, она затруднялась сказать. - Это называется фотография - нечто вроде отражения, запечатленного на бумаге.

Красивый хозяин дома поднял глаза, прищуренные от подозрительности, тревоги и чего-то еще, что Фиби истолковала как начинающееся доверие.

- А когда это было... будет... изобретено?

- Кажется, где-то в девятнадцатом веке. Есть очень много фотографий времен Гражданской войны, которая началась в тысяча восемьсот шестидесятом году, и хотя в то время процесс был еще очень несовершенным, основы фотографии к тому времени были известны.

Дункан слегка побледнел, и на его скуле снова заходил желвак.

- Что это за Гражданская война? - спросил он без всякого выражения.

- Едва ли вы готовы слышать об этом, - ответила Фиби. - Вам еще предстоит узнать о Революции и... ну, скажем, о войне, между Севером и Югом, которая была не лучшим событием в истории нашей страны. Потом еще был Вьетнам, но это вас просто расстроит...

- Хватит, - прервал ее Дункан. - Вы хотите сказать, что наш народ будет воевать сам с собой?

Фиби вздохнула, жалея, что упомянула об этом периоде американской истории.

- Да, - кивнула она.

- Из-за чего?

- Все это очень сложно, но, как мне кажется, главной причиной было рабство.

Похоже, у Дункана не на шутку разболелась голова.

- Даже сейчас, - пробормотал он, - этот вопрос вызывает горячие споры между самыми горячими патриотами.

- Если бы вы запретили рабство, когда сочиняли Декларацию Независимости, то все, особенно чернокожие, были бы избавлены от множества бед. Но этого не случится: плантаторы из южных колоний станут утверждать, что рабство необходимо для экономического выживания, и, в конечном счете, они возьмут верх.

Старуха прервала ее. - Хватит этих речей, детка, - сказала она, осторожно положив руки на поникшие плечи Фиби. Напряженные мышцы расслабились с головокружительной быстротой, как будто ей ввели какой-то сильнодействующий наркотик. - А теперь иди со мной. Тебе нужно погреться на солнце и подышать свежим воздухом, если ты хочешь поправиться.