— Надеюсь, у тебя есть вечернее платье? — хмуро поинтересовалась княгиня, вырвав Анцеллу из задумчивости.

— Да, мадам.

— Большинство людей хотят выставить себя в Монте-Карло в самом выгодном свете, — сказала ее сиятельство. Она тихонько рассмеялась и добавила: — За исключением вашего премьера, маркиза Солсбери, у которого недалеко отсюда прекрасная вилла. Однажды его не пустили в казино, поскольку он выглядел не совсем презентабельно.

Анцелла рассмеялась.

— Я слышала, что лорд Солсбери весьма рассеян и странно одевается. И вместе с тем он прекрасный человек. Мой отец часто рассказывал о нем.

— Мужчины все прекрасны, когда обладают властью, — заметила княгиня. И, помолчав, сказала вроде бы сама себе: — Власть! Именно ее обычно и добивается мужчина, а женщина чаще всего мешает ему в этом.

В голосе княгини прозвучала нотка горечи, чего Анцелла не могла не услышать.

Как бы в продолжение своих мыслей пожилая дама потрясла звоночком. Мария появилась в комнате в ту же секунду.

— Где его сиятельство? — спросила княгиня.

— Я уже говорила, но ваше сиятельство, видимо, забыли, — ответила Мария. — Сегодня же регата.

— Ах, да-да, конечно! — спохватилась княгиня. — Все ли с ним пошли?

— Его сопровождают маркиза, — ответила Мария, — и ее веселый друг, капитан Фредерик Садли. Чем заняты остальные господа и барон Миховович — не знаю.

— Мне известно, где он, — ответила княгиня. — Я интересуюсь лишь тем, чем заняты остальные.

— Его сиятельство сказал, что вернется только под вечер, поэтому лучше всего, если после ленча вы отдохнете. Это необходимо, коль ваше сиятельство собирается сегодня ночью долго играть.

— Откуда ты знаешь, что я собираюсь делать? — спросила княгиня.

— Разве вы, ваше сиятельство, выслушав бредни этой цыганки, когда-нибудь поступали по-иному? — с презрением спросила Мария. — Она несет чушь — вот что она делает! По-моему, это самый легкий способ заработать луидор-другой.

— Я не просила тебя высказывать свое мнение, — нервно бросила княгиня. — Мне пора завтракать. Скажи Борису, чтобы он принес ленч сюда — для меня и для госпожи Уинтон. Мне осточертело есть в одиночку!

— Вы скажете это его сиятельству, когда он вернется?

Она говорила с фамильярностью старой преданной служанки, и у Анцеллы сложилось впечатление, что эти две женщины любят поспорить друг с другом. «Но кто такой князь, — раздумывала девушка, — муж или же сын княгини?»

Эта проблема разрешилась минутой позже.

— Дети все одинаковы! — воскликнула княгиня. — Прирожденные эгоисты! Думают только о себе! Владимир прекрасно знает, что я рада, когда он приходит сюда, но делает это крайне редко. Ездит себе на регаты, ходит в горы, устраивает вояжи в Канны, а обо мне забывает.

— Возможно, он опасается, что это будет для вас слишком обременительно, — сделала вывод Анцелла. — Если вы говорите о собственном сыне.

— Естественно, я говорю о нем, — отрезала княгиня. После чего уже более спокойным тоном добавила: — У мальчика доброе сердце, но по характеру он напоминает своего отца, и даже слишком напоминает!

Анцелла далеко не все поняла из ее слов, поэтому молчала, а княгиня что-то бормотала себе под нос, сначала о Владимире, потом о Серже — так, насколько можно было догадаться, звали ее покойного мужа.

Она прошлась взглядом по комнате: картины, фарфор, статуэтки из черного дерева, прекрасные шкатулки от Фаберже. И — ни одного фотоснимка или портрета.

Согласно правилам хорошего тона, следовало ставить фотографии близких на каждом столе, пианино, на бюро, перевозить их из дома в дом и брать с собою во все поездки, как это делала королева Виктория.

Но, несмотря на то, что комната княгини напоминала покои Алладина, полные восхитительных сокровищ, в ней не было ничего, что помогло бы Анцелле сориентироваться, как выглядел князь Серж в последние годы жизни, или же представить внешность князя Владимира.

После ленча княгиня, как будто желая произвести впечатление на Анцеллу, показала ей свои драгоценности.

Анцелла и представить не могла, что один человек может обладать таким количеством камней. В огромной обитой кожей шкатулке, которую Мария положила рядом с постелью, были выглядевшие как короны диадемы с сапфирами, алмазами, рубинами, бирюзой и жемчугом. Изумруды, украшавшие одну из них, были настолько велики, что Анцелла подумала: принадлежи они не княгине, можно было бы подумать, что они фальшивые.

К каждой диадеме были подобраны ожерелье, брошь, браслеты и кольца — вещи одна красивее и дороже другой. Они так сверкали в лучах солнца, что Анцелла вынуждена была зажмуриться.

Были в шкатулке и комплекты алмазов и аметистов, и ожерелья из таких древних нефритов, что они наверняка были изготовлены в Китае в те времена, когда англичане красились еще вайдой.

А еще — нити жемчуга, подобные той, что обвивала шею княгини. Глядя на полупрозрачные жемчужины, источавшие экзотическую красоту Востока, Анцелла думала о том, какие необыкновенные истории могли бы они рассказать, если бы только умели говорить.

Вскоре княгиню утомила демонстрация драгоценностей, и она обратилась к талисманам, которые показывала Анцелле с той же серьезностью, что и бесценные украшения. По очереди она доставала из шкатулки веточку полевого клевера, золотую монету на счастье, зуб акулы, кусок коралла необыкновенной формы, шкуру ядовитого ужа, множество серебряных медальонов, освященных папой, и, наконец, коготь орла. Высушенное сердце летучей мыши выглядело отвратительно, но княгиня объяснила Анцелле, что купила его за неслыханную сумму у родственников женщины, которая, сорвав банк, умерла от разрыва сердца.

Анцелла не могла избавиться от мысли, что сердце летучей мыши не принесло счастья его предыдущей владелице, но сказать это вслух не осмеливалась.

— Как ты думаешь, что это такое? — спросила княгиня, вынув из шкатулки какую-то бечевку.

— По-моему, это шнурок, мадам, — ответила Анцелла, — Он несет в себе какой-то определенный смысл?

— Мне его дал русский полковник, — объяснила княгиня. — На этой веревке вешали людей во время массовых казней в Туркестане!

— Какой ужас! — вскрикнула Анцелла, прежде чем сумела овладеть собой.

— Полковник сказал, что он принесет мне счастье, но я в это мало верю, — произнесла княгиня.

— Прошу вас выбросить это! — взмолилась Анцелла. — Я уверена, что такой талисман может принести только беду!

— Почему ты так думаешь? — удивилась княгиня.

— Не верю, чтобы то, что принесло смерть одному человеку, другому принесло счастье.

Какую-то минуту Анцелла думала, что княгиня рассердится на нее за столь непреклонно высказанное мнение, но та, к ее удивлению, сказала:

— Пожалуй, ты права. Я его выброшу.

Она протянула шнурок Анцелле, но девушка не в силах была заставить себя прикоснуться к этому зловещему предмету. Она оглянулась по сторонам, заметила урну для мусора, поднесла ее к княгине и подождала, пока та бросит шнурок в урну.

— Мне кажется, что талисманы, которые должны принести мне счастье, не произвели на тебя впечатления, — сказала княгиня.

— Я не верю, чтобы они могли в чем-нибудь помочь, — ответила Анцелла.

— В казино ты увидишь еще более удивительные вещи, — улыбнулась княгиня. — Один из игроков — я хорошо знаю его — носит с собой коробок из-под спичек, выкрашенный наполовину в красный цвет, а наполовину — в черный. Внутри коробка сидит паук. Когда этот паук пробует выползти из коробка по красной стороне, его хозяин ставит на красное, когда паук переползает на черную половину — на черное!

Анцелла рассмеялась — она просто не могла удержаться.

— Но это какой-то абсурд!

— Не вздумай ляпнуть что-нибудь подобное там — тебя просто никто не станет слушать, — сказала княгиня. — Некоторые из игроков насыпают в карман сюртука немного соли, чтобы к ним шла карта.

— Как они могут верить в подобную чепуху? — поразилась Анцелла.

Княгиня дотронулась до сердца летучей мыши.

— Когда кто-то сильно хочет выиграть, — произнесла она, — он готов поверить во все!

— Если ваше сиятельство не отдохнет, — заметила стоявшая у стены Мария, — то у вас не будет случая удостовериться, что счастье сегодня на вашей стороне.

— Ну хорошо, — вздохнула княгиня. — Сложи драгоценности в шкатулку, попробую уснуть.

Анцелла бросила взгляд на окно.

— Вы позволите мне выйти в парк? — спросила она.

— Конечно, — ответила княгиня. — Сейчас у тебя свободное время. Можешь делать все, что тебе захочется. Ты понадобишься мне в пять часов, чтобы развлечь, пока я буду переодеваться к обеду.

— Прикажете мне обедать вместе с вами?

— Да, ты будешь обедать внизу, и там мы сообразим, что эта женщина замышляет против моего сына, — сказала княгиня и, заметив, как эти слова удивили Анцеллу, тут же спросила: — Ты что, ничего не слышала о самой красивой женщине Англии, маркизе Чисуик?

— Кажется, нет.

— Сегодня вечером ты увидишь ее. Я хочу знать, что ты о ней думаешь.

— Вам сегодня не следует заниматься маркизой, — сказала Мария. — Судя по всему, она здесь точно такой же гость, как и все остальные. Вы не должны из-за нее расстраиваться.


 — Я прекрасно знаю таких, как она, — вполголоса проговорила княгиня. — И не забывай, Мария, что когда-то я сама была красавицей.

— Еще какой, ваше сиятельство! — искренне согласилась Мария. — В Санкт-Петербурге ни одна дама не могла сравниться с вами.

Она спрятала шкатулку с драгоценностями, и Анцелла, почувствовав, что ее присутствие уже не обязательно, поклонилась и вышла из комнаты.

Спускаясь по лестнице, Анцелла чувствовала себя маленьким мальчиком, которого отпустили с уроков. Она слушала княгиню с огромным интересом и была ею просто очарована, но в то же время ей хотелось осмотреть парк и полюбоваться на море.

Через залитый светом салон прошла она на террасу, которую заметила из окна спальни княгини.

С первого взгляда убедилась, что вилла построена необычно. Если с одной стороны она подпирала склон скалы, то с другой цокольный этаж значительно возвышался над парком и с террасы в парк сбегали сорок белых мраморных ступеней. По обе стороны лестницы располагались какие-то служебные помещения, вырубленные прямо в скале. Сам парк был разбит на мысе Пуэн де Кабээль, поросшем пихтами, оливковыми и рожковыми деревьями с широко расставленными блестящими листьями.

Анцелла помнила, как отец, который прекрасно знал лес, описывал ей эти рожковые деревья. Теперь же, возбужденная, спускаясь по мраморной лестнице, она могла рассматривать их вблизи. Отец говорил, что Больо и его ближайшие окрестности как раз и славятся рожковыми деревьями.

— Это название пришло от арабов, которые привезли деревья на Ривьеру, — рассказывал он. — Деревья эти называют также хлебом святого Иоанна, потому что их стручки обожает саранча, которая была единственным пропитанием Иоанна Крестителя в пустыне.

— Это восхитительно, папа, — произнесла Анцелла, выслушав его рассказ. — Мне очень хотелось бы увидеть такое дерево и попробовать его хлеб.

Граф рассмеялся.

— Он бы тебе не понравился. В Средней Африке столь любимые саранчой стручки служат кормом для лошадей и мулов, временами их едят и люди, но они жесткие, как кожа, и к тому же не очень приятные на вкус.

При случае, когда разговор опять зашел о деревьях хлеба святого Иоанна, отец рассказал ей, что стручки, которые пожирали свиньи в легенде о блудном сыне, были, несомненно, стручками рожкового дерева и что в этом можно видеть наказание блудному сыну за его поведение.

— Как ты думаешь, папа, на что он растратил деньги? — спросила Анцелла. — Он что, оставил все на игорном столе?

Пожалуй, одна лишь Анцелла отваживалась напоминать отцу события из его прошлой жизни. Он неизменно выходил из себя, стоило его сестрам хоть как-то коснуться этих тем.

— Допускаю, что деньги разошлись вполне обычным способом — на вино, женщин и песни, — ответил отец. — Но, возможно, часть он оставил в каком-нибудь восточном близнеце Монте-Карло.

— Интересно, какими же играми он увлекался? — спросила Анцелла, но этот вопрос остался без ответа.

Она шла в тени, приближаясь к морю. С одной стороны небольшого мыса парк был обнесен высокой каменной стеной, со второй открывался прекрасный вид на залив Мурс, в который обычно заходили пираты с алжирского побережья. Над заливом поднимались высокие скалы, которые взбегали к острой вершине под названием Эза, о чем Анцелла узнала, изучая карту.

Парк был полон цветов, среди которых шумел фонтан. Анцелла подошла к балюстраде, обращенной к морю, и повернула голову, чтобы взглянуть на возносящиеся за виллой отвесные скалы из желтого известняка. Отсюда не было видно известной, некогда опасной единственной дороги, по которой путешественники могли добраться из Ниццы до Монте-Карло. Им угрожали осыпающиеся скалы, ветры и низкие температуры, из-за которых можно было замерзнуть в альпийском снегу, а также бандиты и разбойники, всегда готовые освободить путников от груза выигрыша на обратном пути.