Жюльетта Бенцони - Флорентийка

– Кто от них застрахован, когда имеешь дело с женщиной!

Внезапно спохватившись, Селонже покраснел и замолчал. Мужчины подошли к порталу дворца. Пламя факелов, освещающих вход, плясало под порывами ледяного ветра. Бельтрами взялся за тяжелый бронзовый молоточек в форме львиной головы. Раздался глубокий и гулкий звук.

Как только слуга открыл дверь, Франческо отступил, чтобы пропустить незваного гостя.

– Теперь остается лишь узнать, кого из нас ждет сюрприз, – серьезно произнес он.

Приближалось время ужина, и Фьора ждала отца в просторном зале. Неподалеку от камина был накрыт стол. Сидя за шахматной доской, сделанной из черного дерева, слоновой кости и золота, Фьора и Хатун так увлеклись игрой, что даже не услышали легкого скрипа двери. Лишь Леонарда, которая вышивала, устроившись неподалеку от девушек, подняла голову и увидела обоих мужчин. Но Бельтрами сделал ей знак молчать, чтобы не нарушать представшую пред глазами очаровательную картину…

Яркие отблески пламени дрожали на шелковистых волосах Фьоры, на золоте украшений, на темно-красной ткани платья. Длинные ресницы бросали едва заметную тень на бархатистую кожу щек, свежие губы были полураскрыты. Всецело захваченная игрой, девушка машинально покусывала блестящими белыми зубами свой тоненький пальчик. Сидящая напротив Хатун в ярко-синем длинном платье напоминала волшебного духа из восточной сказки.

Сердце Бельтрами вдруг тревожно сжалось. Если бы этот светлый миг продлился вечно, если бы ничто не смогло нарушить его душевного покоя, уверенности в счастье своего ребенка. Франческо не нужно было даже оборачиваться, чтобы представить себе, каким жадным взором чужестранец смотрел на его дочь. Как могло случиться, что, будучи совсем еще юной девушкой, она смогла внушить ему такую страсть?..

И в первый раз Франческо Бельтрами решился взглянуть на Фьору другими глазами: тонкая талия, высокая грудь, обтянутая блестящим шелком платья, нежная, изящная рука, перебирающая шахматные фигуры… Мысль о том, что какой-то мужчина желает завладеть этим чудом красоты и грации, казалась Франческо кощунственной… Ему внезапно захотелось позвать слуг и приказать им выкинуть из дома дерзкого бургундца… но Хатун уже заметила вошедших и сделала знак Фьоре. Та подняла глаза и вскочила со стула…

– Отец, – весело упрекнула она его, – что-то ты сегодня задержался…

Внезапно девушка заметила Филиппа, который возвышался за спиной Бельтрами, и щеки ее запылали. Чтобы скрыть смущение, она сделала реверанс.

– Я не знала, что у нас будет гость, – пробормотала она. – Тебе надо было предупредить заранее.

– Визит в ваш дом неожидан для меня самого, – спокойно сказал Филипп. – Простите, мадемуазель, если он застиг вас врасплох. Но, вероятно, я недолго останусь… вашим гостем.

– Дама Леонарда, – сказал Бельтрами, – оставьте нас. И ты тоже, Хатун.

Несмотря на то, что в глазах обеих женщин читался немой вопрос, они, ни слова не говоря, вышли из комнаты, оставив Фьору наедине с мужчинами. Как только дверь за ними закрылась, Бельтрами взял дочь за руку и подвел к стулу, с которого она только что встала.

– Сядь, дитя мое, – тихо произнес он. – Мы пришли сообщить тебе нечто очень серьезное… имеющее огромное значение для твоего будущего…

– Что же это?.. Что вы хотите мне сказать? Я даже не знаю, что и думать… – Фьора перевела взгляд с одного на другого.

– Да, да, конечно…

Бельтрами почувствовал, как его горло сжалось от волнения. Наступил решающий момент, момент, которого невозможно было избежать, так как бургундцу стала известна его тайна… Внезапно Франческо захотелось разом покончить со всем, ведь нет ничего хуже неопределенности. Селонже был почти незнаком Фьоре. Она никогда не согласится выйти за него… Она непременно отвергнет его домогательства, как отвергла ухаживания Луки Торнабуони. А потом, разве он не замечал, что дочь неравнодушна к Джулиано?

Решившись, Бельтрами сказал:

– Мессир Филипп де Селонже, которого ты перед собой видишь, пришел, чтобы просить твоей руки…

Едва эти слова были произнесены, как Франческо тут же захотелось взять их обратно. Сначала Фьора восприняла их с удивлением, но вот лицо ее осветилось таким счастьем, что Бельтрами ощутил почти физическое страдание…

– Вы хотите… на мне жениться? – спросила девушка.

Селонже быстро опустился перед ней на одно колено.

– Нет на свете ничего, чего бы я желал так же сильно, – взволнованно произнес он. – Фьора, ваш отец не сказал одного: я люблю и буду любить вас всегда.

– Всегда?.. – эхом откликнулась она.

– Пока я жив! Если вы согласитесь стать моею женою, я поклянусь в этом своею рыцарской честью перед алтарем!

Фьора вглядывалась в обращенное к ней надменное лицо, горящие глаза, губы: воспоминание об их поцелуе еще преследовало ее… Он протянул к ней свою сильную руку. Девушка взглянула на отца, но он отвел взгляд. Филипп же тихим, но полным страсти голосом продолжал настаивать:

– Ответьте, Фьора! Вы хотите стать моей женой?

И внезапно чувство безграничного восторга охватило все ее существо. Как будто солнечным летним днем на пляже в Ливорно ее подхватила синяя волна, теплая и ласковая. Волшебный сон, который она увидела под суровыми сводами церкви Санта-Тринита продолжался. Он больше никогда, никогда не кончится! И безо всяких колебаний Фьора протянула обе руки навстречу протянутой руке Филиппа.

– Да, – твердо сказала она, – …да, я хочу!

Франческо Бельтрами на минуту закрыл глаза, чтобы не видеть, как Филипп нежно целует тоненькие пальчики той, которая стала теперь его невестой. Все уже было сказано, и следовало только довести дело до конца. Да, на этот раз сюрприз ожидал его самого… И, хлопнув в ладони, он громко приказал:

– Вина! Пусть принесут вина!

Непременно следовало выпить, чтобы отметить такое событие, как предстоящая свадьба Фьоры. Но в первый раз за долгое время Франческо Бельтрами захотелось плакать.

Через день, ровно в это же время, Фьора, едва сдерживая биение сердца, ждала минуты, которая навсегда соединит ее с любимым человеком, подобно урагану, ворвавшемуся в ее жизнь. Все случилось так быстро, что девушке происходящее казалось сном…

Когда Фьора согласилась отдать Филиппу свою руку, то думала, что сначала отметят помолвку, а затем ее будущий муж снова отправится в армию герцога. Когда же война закончится, Филипп возвратится, чтобы отпраздновать свадьбу. И только потом они вместе уедут к нему на родину, где Фьора будет представлена ко двору герцога Бургундского. Она уже представляла, какую пышную свадьбу устроит для нее, своей единственной дочери, Франческо Бельтрами…

И вот ничего похожего на ее наивные мечты, на существующий обычай. Ни торжественного ужина по случаю обмена кольцами, символизирующего помолвку, ни свадебных подарков. Юноши не протянут поперек улицы перед их домом ленту или гирлянду цветов, а самый красивый из них не преподнесет ей букета: только после этого жених имеет право разорвать хрупкую преграду и войти в дом невесты.

Дамы не приедут веселой кавалькадой, чтобы проводить невесту до Дуомо, а звонкие трубы в лоджиа дель Бигалло не пропоют славу любви. Не будет ни гостей, ни праздничного пиршества под звуки музыки, ни бала, ни орехов, рассыпанных у комнаты новобрачных, чтобы никто не услышал, что в ней происходит; не будет ни шуток, ни смеха, ни романсов, ни веселых куплетов, чтобы потешить собравшихся…

Все произойдет в большой, принадлежащей Бельтрами вилле во Фьезоле, ночью, в полной тайне. Ведь этот брак, противоречащий политическим интересам союзников, будет расценен Медичи как вызов. И ко всему прочему, Филипп очень спешил. Он слишком любил Фьору, чтобы уехать, не будучи полностью уверенным в том, что никакой мужчина не сможет больше на нее посягнуть…

– Помолвки было бы вполне достаточно, – заметила Фьора, – и даже безо всякого письменного обязательства. Если бы вы просто попросили подождать, я ждала бы вас… всю жизнь.

– Может быть, вы и готовы ждать меня всю жизнь, но, Фьора, я ведь могу и не вернуться с войны. Именно поэтому я так настаиваю на этой свадьбе, хотя ее скоропалительность вас и смущает. Я хочу уехать с уверенностью, что вы будете принадлежать только мне… Неужели вам так обидно, что свадьбу придется отпраздновать в спешке и без особой пышности?

– Мне было бы куда обиднее, не прояви вы такой торопливости. Я испытывала бы досаду, если бы вас не любила…

Этим все было сказано. И вот уже час, как Бельтрами и его будущий зять сидят запершись в кабинете в обществе нотариуса, верного друга хозяина дома. Они заняты обсуждением брачного контракта, жесткие условия которого призваны, по мнению Франческо, оградить интересы его дочери.

В это же время в спальне вокруг Фьоры суетятся женщины: Леонарда, с непроницаемым лицом и Хатун с трясущимися от волнения руками облачают ее в парадное платье из белого, расшитого золотом атласа. Женщины украсили высокую прическу невесты маленькими изумрудными звездочками и перевили косы тонкой золотой цепочкой. А на низко вырезанный лиф платья Леонарда приколола усыпанную изумрудами золотую химеру. Осталось лишь накинуть на голову невесты широкое покрывало, которое, как того требует обычай, было освящено в соседнем монастыре…

С того момента, как ей сообщили о предстоящем замужестве Фьоры, воспитательница так и не разжала губ. Правда, она отправилась в церковь и провела там долгие часы за молитвой. Когда же Фьора упрекнула свою наставницу в том, что та не рада ее свадьбе со знатным бургундским сеньором, Леонарда ответила:

– Мне известно, что он знатный сеньор. Я хорошо помню замок де Селонже, это настоящая крепость. Я также знаю, что вы выходите замуж за смелого человека и что благодаря ему вы займете в обществе завидное положение. А еще я знаю, что…

– А знаете ли вы, что я его люблю… и он меня тоже?

– Вероятно, так оно и есть, если свадьба готовится так поспешно, всего за два дня. Признаюсь, мне только кажется странным, что такой благоразумный человек, как ваш отец, потворствует подобному…

– Безумству? Надо думать, он прекрасно понимает, что безумство иногда может обернуться счастьем всей жизни.

Леонарда слегка покраснела и замолчала. Уж она-то знала, что Франческо Бельтрами был способен совершать совершенно необдуманные на первый взгляд поступки. Несколько раз она пыталась с ним поговорить, но он уклонялся от объяснений. Уяснив, что ее избегают, пожилая дама замкнулась в молчании… зато Хатун болтала за них обеих.

Маленькая татарка не переставала превозносить достоинства жениха и предсказывала своей молодой хозяйке жизнь, полную любви и счастья. Под аккомпанемент лютни она исполнила все песни из своего репертуара, а также твердо пообещала никому не рассказывать о предстоящем событии. Фьора могла быть уверенной, что татарка скорее умрет, чем выдаст доверенную ей тайну.

Самым трудным для Фьоры оказалось ни о чем не проговориться своей самой близкой подруге Кьяре. А как бы ей хотелось, чтобы Кьяра проводила ее к венцу, чтобы разделила переполнявшую сердце радость! Но Бельтрами оказался неумолим:

– Разве ты не понимаешь, что Коломба одна из первых сплетниц в нашем городе? Доверить ей секрет все равно, что крикнуть о нем на рыночной площади. К тому же не забывай, что некогда Альбицци считались намного богаче и влиятельнее Медичи, за что и попали в ссылку. Приглашение на твою свадьбу поставит их в двусмысленное положение. Найдутся люди, которые сочтут их присутствие на ней подозрительным.

– Выходит, я никогда не смогу публично признаться в том, что я замужем? А мне бы так хотелось…

– Чтобы все знали, что ты графиня? – с улыбкой спросил Бельтрами.

– Нет, чтобы все знали, что я «его» жена…

– Не бойся. Со временем все образуется. Мне только необходимо хорошенько подготовиться, прежде чем сообщить эту новость самому Лоренцо. Если бы удалось представить дело таким образом, как будто ты вышла замуж без моего ведома! Насколько это облегчило бы мою задачу!

На этот раз Фьора не нашла что возразить. Она достаточно знала Медичи, чтобы не понимать, насколько ревниво они относятся к власти, тем более что получили ее не совсем законным путем. И Фьоре ничего не оставалось, как смириться с тайной свадьбой. Но по мере того как близился назначенный час, сердце ее билось все тревожнее.

Девушка мечтала, стоя у окна и любуясь открывающимся из него видом на сад, террасами сбегающий вниз. Подобно серо-розовому ковру Флоренция расстилалась у подножия сохранявшегося со времен этрусков и римлян акрополя, на котором и расположилось современное Фьезоле. Но от былого величия здесь остались лишь полуразрушенные стены да развалины театра. Остатки древних сооружений сохранились во всех садах, а садов в округе было множество. Ведь, перестав играть роль крепости, Фьезоле благодаря живописному ландшафту стало излюбленным местом для строительства загородных вилл.