Деметриос нисколько не сомневался, что Лоренцо мог испытывать страх перед толпой, которая его приветствовала и обожала: когда он отправлялся прогуляться по улицам пешком, он всегда надевал кольчугу под свое платье из бархата или тонкого полотна. Он был первым в городе, который претендовал на титул свободного, а не тираном подчинившегося его силе города, хотя у него и были такие задатки…

Оставив уздечку на шее лошади, Деметриос пошел пешком по виа Ларга. Это был час, когда закрывались лавочки и люди выходили, чтобы встретиться с друзьями и побеседовать. Одни кучками собирались у дверей, другие, в основном мужчины, по одному или компаниями направлялись к площадям, где они наверняка могли встретить своих сотрапезников.

Деметриос тыльной стороной руки отогнал раннюю муху, появление которой предвещало жаркое лето, превратив затем свой жест в приветствие: на пороге своей книжной лавочки его приветствовал Бистиччи. Он подошел к нему:

– Есть ли у тебя новости для меня?

– Да… и прекрасные! Я нашел молодого араба с прекрасным почерком. Он переписывает трактат Ибн Сины, через месяц или два он будет готов!

Деметриос живо обрадовался, хотя на самом деле такого чувства он не испытывал. Он слишком долго ждал эту книгу… Да и где он будет через два месяца? Предчувствие, которое иногда служило ему шестым чувством, подсказывало ему, что к тому времени опустеет его небольшая крепость у подножия холма и сам он будет далеко отсюда. Где?..

Впрочем, это мало заботило Деметриоса, так как его жизнь, начиная с юных лет, представляла собой долгое путешествие в поисках знаний. С появлением в его судьбе Фьоры у грека родилась надежда, что однажды осуществится его давняя мечта: он увидит поверженным к своим ногам последнего герцога Бургундии, одного из тех великих герцогов Запада, которые заполнили мир своей мощью, своим великолепием и своей гордостью, и чье бахвальство привело к гибели его юного брата Феодосия. Его родного брата посадили на кол! Единственное существо, которое он искренне любил!

Между ними была разница в пятнадцать лет, и после смерти родителей они остались в большом дворце, расположенном в Фанаре в Византии, где и родился Феодосий. Деметриос появился на свет на острове Кос, родине Гиппократа, где у отца были владения. Там и родилось его призвание.

Когда в 1453 году турецкий султан Мехмед II начал осаду стен Константинополя, Деметриосу было тридцать пять лет, а Феодосию – двадцать. Один уже был известным врачом, а другой принадлежал к золотой молодежи, как и полагалось отпрыску богатой и знатной фамилии, занимавшей когда-то трон. Старший брат снисходительно смотрел на проказы младшего.

А затем наступила пора сражаться. Каждый это делал на своем месте: Феодосий в серебряной каске гвардейцев императора Константина, которого он боготворил, Деметриос в госпитале, организованном им под крышей своего дома для десятков раненых, которые все прибывали каждый день…

Печальным утром 23 апреля испуганные жители Константинополя увидели вражеские галеры в бухте Золотого Рога. Прорвавшиеся турки ураганом пронеслись по дворцу-госпиталю, и Деметриос присоединился к последним защитникам города. В сражении 29 мая он увидел, как упал император Василий, ему с трудом удалось увлечь за собой Феодосия, который хотел там умереть.

Преодолев тысячи препятствий, оба брата покинули город, охваченный огнем, нашли корабль и приплыли в Венецию, где весть о поражении тяжелой угрозой уже нависла над городом. Весь христианский Запад был возмущен и призывал к войне против султана, и может быть, громче всех – Филипп, герцог Бургундии.

Феодосий не мог ни о чем другом думать, как об изгнании врага из своей страны. Он уговорил брата ехать ко двору герцога Бургундского, где их приняли с большим почетом. Беженцев из Византии повсюду приветствовали, приглашали наперебой на праздники в их честь, особенно младшего, так как трезво мыслящий Деметриос ясно представлял себе неискренность, крывшуюся за этой шумихой. Но Феодосий верил всему.

Его вера укрепилась еще больше, когда оба брата были приглашены на самое пышное празднество в Лилле, которое когда-либо устраивалось и которое останется в истории под названием «клятва Фазана»…

Речь идет об одном древнем обычае: когда сеньоры и рыцари собирались вместе ради одного общего дела и хотели подчеркнуть важность своей клятвы, они клялись на какой-либо благородной птице, например, на павлине. Во время торжественного обеда эта птица подавалась зажаренной и украшенной ее же перьями. Один из рыцарей разрезал ее таким образом, чтобы каждый, кто давал клятву, получил по одному куску, устанавливая таким образом мистическую связь между товарищами по оружию, смешивая при этом воспоминания о Тайной вечере и о рыцарях Круглого стола.

17 июня 1454 года состоялся праздник Фазана, для которого были сшиты пышные костюмы, изготовлены яркие декорации. Когда внесли великолепную птицу, украшенную жемчужным ожерельем и драгоценными камнями, герцог Филипп, его сын Карл, рыцари ордена Золотого Руна и присутствовавшие знатные сеньоры поклялись пойти в крестовый поход против султана Мехмеда II и отвоевать у него Византию…

Этим было все сказано для Феодосия, он заплакал от радости и, подбадриваемый жителями Бургундии, немедленно бросил все и отправился на родину, чтобы объявить новость тем ее жителям, кто остался в живых, и готовить их к борьбе. Деметриос, полный самых худших предчувствий, отправился с ним.

Несколько месяцев братья путешествовали по греческим землям и островам и рассказывали о готовившемся крестовом походе, как будто проповедовали новое Евангелие, но поход все не начинался…

Феодосий отказывался признать очевидное: клятва Фазана была только поводом для пышного празднества. Ни у герцога Филиппа, ни у его сына не было желания покидать свои земли ради того, чтобы отправиться так далеко сражаться с врагом, даже если они его и считали Антихристом. Оживив таким образом старинные рыцарские традиции, приверженцами которых считал себя и тот и другой, они доставили себе огромное удовольствие. И ничего больше!

Феодосий ничего этого не хотел замечать. Он верил в торжественно произнесенную клятву, которую нельзя было нарушить, не замарав чести. Остановившись в Афинах со своим братом, он ожидал прибытия крестоносцев; он проповедовал надежду и стойкость.

Увы! Он дождался прибытия не блестящей армии крестоносцев, а полчищ непобедимых турков. Афины пали, и Феодосий был схвачен. Деметриос перевязывал раненых на другом конце города и не был рядом с братом, но видел, как он умирал в жестоких муках, потому что плененный Феодосий продолжал проповедовать, что скоро прибудет великий западный герцог и прогонит врагов Христа. Феодосий чуть не сошел с ума от разрывающей его на части боли.

Когда наступила ночь, Деметриос пробрался к нему и нанес ему удар кинжалом, чтобы прекратить его страдания, а сам скрылся.

С этого дня он перестал верить в бога и поклялся отомстить тем, по чьей вине его брата постиг такой ужасный конец. Но Бургундия была далеко, она была богатая и всемогущая, ее правители были хорошо защищены, а у него была лишь котомка с медицинскими инструментами да обширные знания.

Он был жаден до наук и в течение многих лет старался получить все больше знаний, которые, как надеялся Деметриос, могли дать недостававшую ему силу. В поисках знаний он побывал повсюду: в Египте, в песках Аравии, в Африке и в последнем мавританском королевстве в Испании, у евреев Толедо, в знаменитом университете в Монпелье; обращался также к черной магии колдунов и знахарей. Он изучал положение звезд и их связь с судьбами людей. Он развивал в себе с помощью поста дар предвидения, а один врач-еврей с острова Мальты открыл ему загадочную власть взгляда в сочетании с непреклонной волей.

После этого он решил, что уже обладает желанной силой, и вместе с Эстебаном, который привязался к нему в Кастилии, сел на корабль, отправлявшийся в Марсель. Буря выбросила их обоих на берег Генуэзского залива, лишившихся всего и вдобавок больных. Их подобрал купец, обогрел, поставил на ноги и сообщил Деметриосу, что один из его родственников, известный грамматист Константин Ласкарис, служит при дворе миланского герцога. Он наверняка смог бы помочь столь знаменитому врачу.

Кузен Константин оказался очень любезным человеком, но было очевидно, что он не желал видеть еще одного Ласкариса в Милане. Он вручил Деметриосу прекрасное рекомендательное письмо, которое, впрочем, сам и написал, к Лоренцо Медичи, по-прежнему охотно принимавшему людей высокой культуры, пришедших из греческой земли.

Деметриос устал скитаться, ему хотелось немного отдохнуть. И он нашел отдохновение во Флоренции, где Лоренцо Великолепный обращался с ним как с другом и удовлетворил все его пожелания и даже больше того. В своем доме-крепости во Фьезоле скиталец чувствовал себя хорошо. Он работал над трактатом о циркуляции крови, который полностью опровергал теории всемогущего Гальена, любимого дитяти церкви. Кто был не согласен с идеями давно умершего врача из Пергама, рисковал быть обвиненным в ереси. Но во Флоренции, насквозь пронизанной духом гуманизма, Деметриос не боялся церкви. Он целиком отдался научной деятельности, и эта страсть немного утихомирила его жажду мести.

Но затем он встретил в один день Фьору и посланца Карла Смелого, один вид которого разбудил в нем прежнюю ненависть. Деметриос стал шпионить за ним, был свидетелем его короткого романа с флорентийкой, о судьбе которой ему были видения.

Тайна ее рождения, о которой узнал грек, только подтвердила то, что он определил по звездам, составляя ее гороскоп, который Деметриос, следуя внутреннему чутью, сравнил с гороскопом Карла Бургундского. Тогда он понял, что с ней ему, может быть, открылось оружие, которое он уже не надеялся найти. И Деметриос решил спасти ее, чего бы это ни стоило…

Резкий крик птицы, выпорхнувшей из кустов, оторвал Деметриоса от его горьких размышлений. Он встряхнулся, увидел, что стоит на дороге и что городские ворота были уже далеко позади. Фиолетово-оранжевые отблески солнца говорили о приближении ночи. Деметриос стегнул свою лошадь. Он торопился скорее вернуться к себе, так как не отдыхал вот уже больше суток.

Он нашел Фьору в винограднике, на террасе. На ней была шелковая пурпурная туника, принадлежавшая Самии, и Деметриос подумал, что надо было приобрести для нее одежду, отметив, однако, что это простое платье прекрасно оттеняло ее чистую красоту. А ее волосы, просто схваченные лентой, делали Фьору похожей на юную гречанку.

Эстебан сидел рядом и, казалось, был очарован ею. Молодая женщина говорила с ним на кастильском наречии, а заядлый искатель приключений был неравнодушен ко всему, что напоминало его родину, которую он продолжал любить, несмотря на то, что так много там выстрадал.

Приблизившись к ним, Деметриос понял по словам, которыми они обменялись, и по слезам, блестевшим на щеках Фьоры, что Эстебан рассказывал ей о своей поездке к Пиппе и что эта поездка окончилась неудачно.

– Ты не привез ее? – спросил он. – Вираго отказала? Я тебе говорил, как надо было с ней обойтись.

– Вираго мне не отказала. Она мне отдала бы даже свою душу, если бы я попросил, так ей хотелось заполучить то, что я ей предложил, но девушки-татарки у нее уже нет. Клиент, с которым она провела ночь, влюбился в нее и захотел выкупить ее за любую цену. Так как он давал круглую сумму, Пиппа согласилась. Тем более что ей вовсе не хотелось держать у себя ненужного свидетеля…

– Сказала ли она, как его зовут и куда он направлялся? – спросил Деметриос.

– В Рим, но она не знает его имени. Она знает только, что это врач, и называла она его мессир Себастиано… Она еще сказала, что девушка казалась счастливой… что уезжала с этим человеком, молодым… и не уродом!

Фьора молчала. Она совершенно растерялась… Могла ли Хатун найти счастье в таком месте, как заведение Пиппы? Или же, думая, что Фьора забыла о ней, юная татарка ухватилась за первую спасительную ветку, какая попалась ей?

– Во всяком случае, – вздохнул Деметриос, который следил за ходом ее мыслей, – мы не можем сейчас броситься за ней вдогонку. И потом, если она была согласна, почему бы ей не дать возможность устроить свое счастье?

– Можно ли верить рассказу такой женщины, как Пиппа? – спросила Фьора.

– Почему бы нет? У нее в этом случае не было причин лгать. А теперь пойдемте поужинаем! Я очень… устал.

Он слишком устал, чтобы рассказать сегодня вечером Фьоре о том, что произошло между Марино Бетти и Эстебаном. Право, это могло подождать… Уже давно он себя не чувствовал таким усталым. Впервые Деметриос подумал о том, что был уже не молод…

Фьора еще долго оставалась в саду. Отдохнув как следует днем, она не хотела спать, а ночь была прекрасна. Она долго смотрела на звезды, язык которых был понятен Деметриосу, но для нее они являли собой лишь волшебной красоты зрелище. Фьора, однако, хотела бы знать, которая из звезд была ее звездой… и соединится ли она когда-нибудь со звездой любимой Хатун, ее последней подруги, потеряв которую, она поняла, как та была ей дорога.