— О, великолепно! Благодарю вас, маркиз, — промолвил король еще более хриплым голосом, чем обычно.

— Готовы ли вы, ваше величество, принять ее величество и членов вашей семьи? — торжественно вопросил главный камергер.

— Мы готовы, маркиз, мы готовы, — ответил король и по заведенному обычаю протянул руки главному камердинеру, который уже держал наготове кувшинчик с приятно пахнущим винным спиртом и позолоченное серебряное блюдо. Утреннее омовение рук совершилось.

— Добро пожаловать, мадам! — любезно улыбнулся Людовик при виде своей супруги. Королева Франции вплыла в спальню в сопровождении дофина, принцев и принцесс крови, а также двоюродных братьев Людовика, герцога Орлеанского и герцога Пантьевра… За ними выступали главный придворный врач и главный хирург.

— Доброе утро, сын мой и наследник! Доброе утро, кузены и кузины! — весело приветствовал всех король, в то время как мужчины отвешивали тройной поклон, а дамы делали реверанс.

— Хорошо ли изволили почивать, ваше величество? — хором осведомились принцы и принцессы.

— Очень хорошо! Благодарю вас, любезные кузены и кузины. Присаживайтесь, ваше величество, поближе, Вы сегодня чудесно выглядите! Какая радость видеть ваше лицо при пробуждении! Ах, как приятно! — осыпал комплиментами супругу Людовик.

Королева покраснела от удовольствия. Один из лакеев поспешно открыл в золоченой ограде дверцу. Только королева имела право заходить за эту оградку!

Два пажа в ярко-красных камзольчиках пододвинули кресло к изголовью королевской постели, и королева уютно в нем расположилась, а все принцы, принцессы, герцоги и врачи остались стоять за оградкой и с величайшим почтением внимали беседе двух августейших супругов.

— Доброе утро, сир. Хорошо ли изволили почивать? — спросила королева, не отличавшаяся большой живостью ума.

— О да, мадам, хорошо! Просто великолепно, — промолвил Людовик и омочил пальцы в кропильнице, поданной главным камергером. Король осенил себя крестным знамением. Королева и все окружающие последовали его примеру. Людовик склонил голову и начал читать молитву, но мысли его были далеко. Он украдкой взглянул на жену. Славная, добрая и недалекая Мария Лещинская была, разумеется, лучшей супругой в мире. Она была старше Людовика и прощала ему все интрижки и похождения. Да, она страдала от неверности мужа, но притворялась, что ничего не слышит и не видит, стараясь изо всех сил, чтобы никто не заметил ее страданий.

Внезапно Людовик почувствовал угрызения совести. Но не из-за двух ночей, проведенных с Жанной-Антуанеттой. Нет! Он устыдился своих намерений устроить «его сердечко» при дворе, поселить ее в Версале, прямо под боком у жены, и сделать ее официальной фавориткой.

— Прошу вас, мадам, откройте мне, что сможет доставить вам удовольствие сегодня. Я заранее на все согласен, лишь бы сделать вам приятное! — сказал король и спустил ноги с кровати.

Королева и все присутствующие стыдливо потупили взоры. Два пажа бросились перед королем на колени и надели ему на ноги домашние туфли. Король направился к своему любимому креслу. Личный королевский цирюльник тотчас же снял с него ночной колпак и принялся причесывать густые и очень красивые каштановые кудри Людовика.

— О, сир! — заговорила королева Мария, изумленная заботой, проявленной августейшим супругом. — Как мне благодарить ваше величество…

— Но, мадам, дождитесь, по крайней мере, когда я исполню ваши пожелания, а потом уж благодарите! — сказал король, посмеиваясь. — Так чего же вы желаете, ваше величество?

— Сир, я сегодня отправляюсь с моими фрейлинами в монастырь урсулинок в Пуасси…

— А! Знаю, знаю! — воскликнул король (цирюльник демонстрировал ему новый парик).

По приглашению главного камергера в спальню вошла еще одна группа посетителей. Они ступали медленно и чинно, но их было много, и теперь в спальне стоял легкий гул. Небольшим наклоном головы король приветствовал всех вновь прибывших — он не имел возможности побеседовать с каждым в отдельности.

— Итак, вы сказали мне, мадам, что собираетесь к сестрам-урсулинкам, — продолжал король, не обращая внимания на церемониймейстеров, смотрителей королевских покоев, главного хранителя королевского гардероба, придворных цирюльников, аптекарей, хранителя дворцовой посуды, главного смотрителя королевских часов и фрейлин королевы, которые входили в спальню и занимали места в соответствии со своим положением при дворе.

— Да, сир, ваше величество знает, как высоко я ценю этих благочестивых и милосердных монахинь! Они как раз сейчас возносят к небу молитвы, дабы Господь помог им обрести новую статую Иоанна Крестителя.

Личный королевский цирюльник приступил к бритью щек его величества. Король еле заметно улыбнулся, ощутив прикосновение острого лезвия. Не будь этого, он бы расхохотался во все горло, настолько неумно и неловко выразила королева свою «замаскированную» просьбу. Да, бедняжка не смогла бы провести и малого ребенка!

— Небо уже вняло их мольбам, мадам. Мы оплатим статую Иоанна Крестителя для этого монастыря из королевской казны. Мы тоже почитаем этого святого, и наш поступок доставит радость и нам самим.

Слова короля были встречены всеобщим одобрительным гулом. Король остался доволен — его благородный жест оценили по достоинству.

Он посмотрел в зеркало, пытаясь отыскать взглядом Батистину.

— О, сир! Ваше величество! Вы так добры! — воскликнула пребывавшая на седьмом небе королева.

— Поверьте мне, Мария, если я могу помочь вам в ваших добрых делах, мне самому это доставит огромное удовольствие! — зашептал Людовик. Он едва не добавил: «Это снимает тяжесть с моей души».

— О, Людовик! — только и могла пролепетать взволнованная до слез королева.

Придворные изо всех сил напрягли слух, чтобы уловить содержание беседы королевской четы, но тщетно: супруги говорили слишком тихо.

— А появились ли у вас новые фрейлины, мадам? — громко спросил король, прекрасно осознававший, к чему в конце концов должен был привести его столь невинный, на первый взгляд, вопрос.

— О да, сир, и я должна еще раз поблагодарить ваше величество за доставленное мне удовольствие. Дочери барона Скоковского прибыли два дня назад, и я, к моей великой радости, уже имела счастье поговорить с ними по-польски!

— Вот как? Прекрасно, прекрасно… Но представьте же мне их!

— Подойдите! Подойдите, дети мои! — обернулась к фрейлинам королева.

Две красивые девушки с пепельными волосами, как две капли воды похожие друг на друга, приблизились к позолоченной ограде и дружно опустились в реверансе, нисколько не смущаясь.

— Добро пожаловать ко двору, добро пожаловать! — любезно заулыбался король (цирюльник уже напудривал его парик). — Но, мадам, мне кажется, у вас есть еще одно вакантное место фрейлины? — небрежно, как бы между прочим, спросил король.

Королева изменилась в лице и засопела носом. Она уже поняла, почему король столь внезапно расщедрился и куда он клонит сейчас; ведь он уже не раз проделывал подобное, навязывая ей своих любовниц в качестве фрейлин.

— Да, сир, так и есть. Ваше величество, вы прекрасно осведомлены обо всем, что творится во дворце, — сухо, почти на грани приличия, ответила королева.

Придворные переглянулись. Они были просто счастливы. Ведь сегодня церемония пробуждения оказалась очень интересной. Они надеялись, что имя новой фаворитки сорвется с королевских уст и даст им пищу для пересудов.

— Мы были бы довольны, мадам, если бы вы соизволили предоставить место в вашем окружении сестре наших добрых и верных подданных. Речь идет о мадемуазель де Вильнев-Карамей, девушке из очень старинного рода…

Королева от злости закусила губу. Это было единственное, что она могла сделать.

Главный камергер объявил о прибытии еще одной группы почетных гостей. Король едва сдержался, чтобы не разразиться ругательствами, ибо как раз в этот момент цирюльник приложил ему к лицу горячую салфетку, смоченную винным спиртом, чтобы смягчить гладко выбритую кожу.

— Черт бы побрал этот проклятый этикет! — заворчал Людовик.

— Ваше величество, вы соизволили о чем-то спросить? — с тревогой осведомился главный камергер.

— Да, да! Давайте-ка побыстрее, а то уж слишком долго тянется сегодня церемония! — зашипел король.

Главный камердинер едва не поперхнулся.

Почетные гости, среди которых были знатные вельможи, приседая и кланяясь, заняли места у стен спальни.

— Ваше величество, соблаговолите вытянуть ноги…

— Да, да… — с раздражением ответил Людовик.

Пажи натянули на королевский зад штаны, а на ноги — чулки, двое других держали в руках туфли. Король наклонился и собственноручно застегнул подвязки на бриллиантовые застежки.

— Ваш утренний кофе, ваше величество! — объявил главный хранитель королевских столовых приборов и подал Людовику поднос с чашечкой дымящегося кофе с миндальным молоком. Людовик схватил чашечку с серебряного подноса и жадно сделал глоток. Он едва не задохнулся, так был горяч напиток.

Людовик посмотрел в огромное зеркало, пытаясь отыскать среди приглашенных Батистину.

В королевской спальне стало так душно, что можно было задохнуться. Дамы обмахивались веерами.

Король довольно улыбнулся. Он наконец-то нашел Батистину. Зажатая между братьями, она стояла у окна. Герцог де Ришелье о чем-то оживленно беседовал с молодыми людьми. Людовик поднялся и предоставил себя в распоряжение главного хранителя королевского гардероба и первого лакея, которые ловко избавили его от камзола и ночной рубашки; два других лакея держали на вытянутых руках драпировку, чтобы скрыть процесс одевания от посторонних глаз. Из-за драпировки виднелась только голова короля в напудренном парике.

Батистина огляделась. Никто не обращал на нее внимания. Она привстала на цыпочки и подмигнула королю с заговорщическим видом, словно хотела сказать:

— Это все так долго и скучно, Людовик. Я бы предпочла оказаться с вами наедине.

Людовик и бровью не повел. Он зачем-то нагнулся и окончательно исчез за драпировкой.

— Моя дорогая, вы заслуживаете хорошей порки за подобную дерзость. Но мы питаем к вам слабость, мое сердечко. Потерпите немножко, и вы получите ваш любимый суп! — довольно явственно произнес король, в то время как дофин с угрюмым и сонным выражением лица приблизился к отцу и подал ему рубашку.

Присутствующие с недоумением переглядывались, теряясь в догадках: кому адресованы слова монарха.

Людовик щелкнул пальцами. Раздался лай Мессалины. Придворные облегченно вздохнули — они поняли, с кем говорил король.

— Ах, его величество обожает животных! — пронеслось по спальне.

Батистина задыхалась от смеха. Она одна-единственная разгадала истинный смысл королевской речи. Флорис обернулся и грозно сверкнул глазами. Батистина сделала вид, что не заметила свирепого выражения его лица.

Она не помнила себя от радости от того, что оказалась в Версале. Сегодня Адриан разбудил ее в пять часов утра в маленькой очаровательной комнате гостиницы, где они провели ночь. Молоденькая служанка поднялась в комнату к Батистине — помочь ей надеть парадное платье.

— Ах, мадемуазель, вы выглядите просто великолепно! — восторгалась девушка.

Батистина заинтересованно взглянула на служанку.

— Как тебя зовут?

— Лизонна, ваша милость. Вся к вашим услугам! — ответила девушка, приседая. Это была красивая девица с хорошим цветом лица, высокой грудью и крутыми бедрами. Весь ее вид свидетельствовал о завидном здоровье и веселом характере.

Ночью Батистина проснулась от странного шума. Ей показалось, что Флорис отворил дверь своей комнаты как раз рядом с ее собственной. Батистина пристально посмотрела на служанку, и та немного смутилась под вопросительным взглядом голубых глаз.

Батистина была почти уверена, что узнала голос Флориса, шептавшего:

— Ну же, входи, моя красавица.

В ответ раздался короткий смешок:

— Да, сударь, да! Я тоже сгораю от желания! Вы мне так нравитесь!

Раздались какие-то неясные, непонятные вздохи, дверь затворилась, и все стихло.

Батистина взглянула на шею служанки. На ней виднелись фиолетово-красные отметины, словно от укусов. Батистина отвела взгляд и глубоко задумалась…

В дверь постучали: Адриан поторапливал сестру. Она, решив отложить выяснение сей загадки до лучших времен, схватила веер и присоединилась к Адриану и Флорису, уже ожидавшим ее в карете.

— До свидания, Лизонна! — спокойно попрощался со стоявшей на пороге гостиницы служанкой Флорис.

— Возвращайтесь поскорее, господин шевалье, возвращайтесь поскорее! — закричала Лизонна и разразилась громким заразительным хохотом.