— Я никогда не видел глаз такого цвета… Они похожи на небо в летний день… Мадемуазель де Виль… Нет, Батистина… Батистина… Вы ведь позволите, моя обожаемая невеста, мне вас так называть, когда мы одни…

Голос Жеодара слегка охрип. Девушка только кивнула — она уже была не в состоянии протестовать Очень медленно, ужасно медленно, Жеодар Кастильон вновь приблизил свое красивое лицо к пылающему личику девушки, а его опытные ласковые руки обвили ее талию. Батистина напряглась, потянулась ему навстречу, ее дыхание стало прерывистым. Она закрыла глаза, предвидя, что сейчас произойдет нечто необыкновенное, потрясающее. Губы Жеодара коснулись розовых губ, сомкнутых, словно лепестки нераскрывшегося цветка.

Батистина позволила ласкать себя. Она ощущала свою скованность, неуклюжесть, неопытность и удивлялась тому, как на глазах менялся жених, становясь все более милым и нежным.

Жеодар легко заставил развернуться лепестки прелестного цветка, с такой доверчивостью предоставленного в его распоряжение. Он уже предвидел счастливое будущее. Батистина не сопротивлялась и ответила ему поцелуем на поцелуй, первый в ее жизни, принесший им обоим истинное наслаждение.

«Как я могла жить на свете и не знать, как это прекрасно!» — повторяла она про себя, уронив голову на сильное мужское плечо.

Жеодар еще крепче сжал Батистину в объятиях, приподнял ее и посадил на диван.

— Вы так прекрасны, Батистина! Я никогда еще не встречал такую женщину… — забормотал смущенный Жеодар. Он погладил ее золотисто-медовые, рассыпавшиеся по спинке дивана волосы.

Батистина обвила руками шею жениха, вновь прижимаясь к нему с простодушной невинностью.

Жеодар побледнел от обуревавших его чувств.

Внезапно в дверь постучали, и четкий мелодичный голосок со смешком произнес:

— Дорогой друг, гости теряют терпение. Они требуют, чтобы невеста вышла к ним.

Жеодар быстро поднялся, подхватил Батистину и рывком поставил ее на ноги.

— Вы заставили меня потерять голову, маленькая графиня. А я-то думал, что только простолюдинкам нравится заниматься любовью, а все аристократки — холодные бесчувственные ломаки с голубой кровью. Даю слово Жеодара, я заставлю тебя просить пощады, когда ты окажешься в моей постели! — прошептал он, звонко чмокнув ее в щеку.

Батистина, пребывавшая на седьмом небе от счастья, улыбнулась и прижала палец к своим губкам, указав другой рукой на дверь, за которой постукивала ногой от нетерпения госпожа Ленорман д’Этьоль.

— Входите, входите, дорогая! Мы беседовали о предстоящей свадьбе и пришли к взаимному согласию, решив обвенчаться как можно скорее, — заявил Жеодар, мгновенно овладев собой и вновь обретя всю свою уверенность.

— Охотно верю, дорогой, ответила Жанна-Антуанетта, увидев пунцовое от смущения лицо Батистины и слегка помятый жилет Жеодара.

— Послушайте, мадемуазель де Вильнев, а что вы скажете о дне Святого Пласида… Это через три дня. Можно надеяться, будет уже не так холодно, как сегодня…

— Ха-ха-ха! День Святого Пласида! Через три дня! Ха-ха-ха! — еще больше развеселилась Жанна-Антуанетта.

— Да, а что здесь такого смешного? День Святого Пласида! Не вижу причины для столь безудержного веселья! — обиделся Жеодар.

— Простите, дорогой друг, но именно это меня развеселило. Ну и срок! Есть чему поражаться! Но, дорогой мой, только влюбленным могла прийти в голову подобная мысль! Что за очаровательное безумие! А как же оглашение в церкви? А брачный контракт? Кто подготовит его за три дня? А кто и как сумеет вышить приданое Батистины? Вы об этом подумали? — с живостью принялась отчитывать Жеодара Жанна-Антуанетта.

Батистина переводила взгляд с жениха на подругу; у нее было ощущение, что говорят о свадьбе какой-то другой девушки. Кстати, никто из собеседников даже не повернулся к ней, чтобы поинтересоваться ее мнением.

— Но, дорогая, видимо, вы плохо знаете Жеодара Кастильона дю Роше. Для него нет ничего невозможного! Мешок пистолей — и все трудности преодолены, все препятствия — сметены с дороги! — торжественно изрек Жеодар, расправляя жабо. У двери он добавил: — Спешу сообщить приятную новость нашим гостям, мадемуазель де Вильнев.

Батистина открыла было рот, чтобы попросить немного времени на обдумывание этого предложения, и подняла руку, желая остановить жениха, но он предпочел оставить этот жест без внимания или счел его за знак одобрения.

— Мадемуазель де Вильнев, я — ваш слуга! — Жеодар низко поклонился, и дверь за ним закрылась.

— О, Батистина, если бы ты видела, что творится у тебя на голове! Что с твоими волосами! Не возражаешь, я приведу в порядок твой кудри! — воскликнула Жанна-Антуанетта, подходя к Батистине и смеясь.

— Моя маленькая королева! Моя Ренетта! Ты — моя единственная подруга! — прошептала Батистина, она впервые назвала Жанну-Антуанетту этим именем после того, как пять лет назад старая цыганка предсказала им судьбу в тот день, когда им удалось сбежать из монастыря. — Так вот что такое любовь! Это и есть любовь? Слабость во всем теле, необыкновенное тепло и желание ощутить прикосновение сильных рук? Ты ведь замужем, ответь поскорей: что чувствуешь ты в объятиях мужа?

— Ничего! Абсолютно ничего! Нет, все же, скорее, смертельную скуку и жалость к постоянно простуженному бедняге. Он настолько болен, что даже сегодня остался в постели… — сказала с улыбкой Жанна-Антуанетта, потуже затягивая шнуровку корсета Батистины.

Девушка взволнованно обернулась к подруге.

— Не шути, пожалуйста. Скажи правду. Господин Кастильон дю Роше… Жеодар меня поцеловал! Я нашла, что это восхитительно… Но что будет потом… потом, когда мы будем в постели? Что произойдет? Что случилось с тобой?

— Фу! Господин Ленорман д’Этьоль чихнул, и у меня появилась моя крошка Александрина, что же до всего остального, то я не похожа на тебя…

— Что ты хочешь этим сказать? — спросила крайне обеспокоенная Батистина.

— Да ничего, дорогая, не бойся! Ты вскружила голову бедняге Жеодару. Он вылетел отсюда как сумасшедший!

— Он сошел с ума? Но отчего?

— От тебя, очаровательная соблазнительная дурочка. Тебе страшно повезло! А больше меня ни о чем не спрашивай. Ты все поймешь сама. В твоих глазах пылает такой огонь! У тебя бешеный темперамент, моя дорогая! — заявила Жанна-Антуанетта, заботливо поправляя кружева у декольте. — Ты будешь сводить мужчин с ума! У меня же холодная Кровь, как у дикой утки, и мне понадобится пустить в ход весь мой ум, чтобы привлечь чье-либо внимание.

Батистина поежилась и прошептала:

— Мужчины? Нет, у меня будет только один мужчина — мой муж! Никто другой, разумеется, не смутит моего покоя…

Жанна-Антуанетта ласково усмехнулась:

— Уже довольно сказано глупостей! Пойдем попрощаемся с твоим женихом и гостями. Экипаж ждет меня, и я могу отвезти тебя в Мортфонтен, если хочешь. Жеодар, конечно, рассердится, что не ему выпадет эта честь, но тем хуже для него! Через три дня ты вся будешь в его власти!

Батистина колебалась, раздираемая противоречивыми желаниями: с одной стороны, ей хотелось подольше побыть с подругой, с другой — продолжить столь удачно начатую беседу с женихом.

— Гости разъезжаются, голубка. Нам тоже пора, надо вернуться засветло. Я всегда умираю от страха, когда мы едем через лес, — позвала ее за дверью Элиза.

Батистина вздохнула и улыбнулась. Если бы даже Жеодар и поехал ее провожать, он ничего бы себе не позволил под пристальным взглядом старой нянюшки, волей обстоятельств превратившейся в дуэнью. Приняв решение, девушка повлекла Жанну-Антуанетту из будуара.

— Чудесно, дорогая! Я еду с тобой. Мы еще поболтаем по дороге.

2

— Ах, как превосходно все устроил господин дю Роше. У меня просто нет слов! Какой восхитительный обед дал он в честь невесты! Какие блюда там подавали! Тридцать нежнейших пулярок с трюфелями! Пятьдесят круглых пирогов с голубятиной! А фаршированные фазаны! И все отменного качества, да и в каком количестве! И какой красивый, приятный молодой человек, какие у него хорошие манеры, хоть он и не аристократ. Пресвятая Дева Мария! Святой Иосиф! Ты будешь с ним как за каменной стеной, моя голубка! Станешь настоящей королевой! Не так ли, госпожа Ленорман?

Жанна-Антуанетта улыбнулась уголками губ, выслушав пылкие восхваления в адрес господина Жеодара, который окончательно покорил старую нянюшку своей любезностью и хорошими манерами.

Прекрасная мадам Ленорман д’Этьоль была урожденной Пуассон, и, хотя она и очень любила Батистину, это не мешало ей испытывать жгучую зависть к титулованной подруге. Быть дочерью графа де Вильнев-Карамей — какое счастье! Сколько раз она мечтала оказаться на месте подруги…

— Ужасно длинная дорога! Надеюсь, нам осталось ехать не очень долго! — скорчила гримасу госпожа Ленорман, обмахиваясь веером. Было видно, что она нервничает. Батистина же и бровью не повела. Она ничего не видела и не слышала. С момента отъезда, вопреки всем ожиданиям, девушка замкнулась и хранила молчание. Ее головка покоилась на атласном валике, а глаза провожали стоявшие вдоль дороги деревья. Казалось, ее голубые глаза навсегда погрузились в созерцание какого-то бесконечного волшебного сна или чудесной грезы.

Легкий туман стлался над землей в лесу Санлис. Замки Мортфонтен и Роше разделяло не более двух лье. Голубая карета Жанны-Антуанетты весело катилась вперед. Обладавшая утонченным вкусом и обожавшая роскошь молодая супруга богатого буржуа приказала выкрасить свои кареты одну — в голубой, а другую — в розовый цвет. Когда она выезжала в свет, то всегда выбирала ту из них, что, по ее мнению, составляла контраст с цветом ее наряда. Сегодня она оделась во все розовое и потому выбрала голубую карету. Два факельщика, почти навязанных любезным Жеодаром в качестве сопровождения, гарцевали по обе стороны кареты, готовые осветить путь, как только в этом возникнет нужда. Но, в общем-то, они были не нужны: часы не пробьют и половину четвертого, как подруги прибудут в замок. Жанна-Антуанетта, разумеется, проведет там ночь, чтобы составить компанию Батистине.

Внезапно сбоку затрещали кусты.

— Эй! Стой! Тпру-у-у! — закричал кучер, сдерживая лошадей, чтобы пропустить лань или лося. Лучше бы он этого не делал! Ему следовало бы стегать лошадей изо всех сил, чтобы миновать опасное место, — из зарослей на дорогу, прямо перед каретой, выскочил огромный кабан. Это был старый секач, не менее четырехсот фунтов весом и футов пять в длину. Страх и почтенный возраст сделали его опасным. Вместо того чтобы спокойно проследовать своим путем и добраться до логова, зверь решил, что его травят. Он обернулся, глухо заревел и, увидев, что карета остановилась, стремительно понесся на лошадей.

— Ух! Ах! Ух! Уй-уй-уй! — заорал кучер, щелкая кнутом, чтобы испугать чудовище, но было уже поздно: кабан задел своими грозными клыками ногу передней лошади, и бедное животное встало на дыбы, а три других, обезумев от страха, попятились назад.

— Но-о-о! Но! Вперед! Но-о-о! Пошли! Пошли! — вопил во все горло кучер.

— Боже милосердный! — простонала Элиза и рухнула на колени.

Батистина и Жанна-Антуанетта, немного растерянные от внезапной остановки кареты и жалобного ржания лошадей, выглянули в окошко и стали с некоторым беспокойством наблюдать за развитием событий.

Казалось, старый секач успокоился. Он громко заревел, равнодушно отвернулся от кареты и затрусил по дороге.

— Мы сейчас его хорошенько напугаем, сударыни! — хором воскликнули факельщики, зажигая факелы.

— Нет, нет, не надо! Оставьте его в покое, он уходит! — закричала Батистина. Она не раз принимала участие в охоте вместе с братьями и прекрасно знала, что разъяренный кабан может представлять собой смертельную опасность.

— Ай-ай-ай! — заорали факельщики, не обращая внимания на слова девушки. Они пустили коней в галоп, преследуя зверя с факелами в руках. Потерявший надежду на спасение секач с поразительной ловкостью круто повернул назад, ускорил бег и набросился на одного из факельщиков. Он тотчас же выбил беднягу из седла и стал яростно топтать его и рвать клыками.

— О Боже! На помощь! На помощь! — зарыдали Батистина и Жанна-Антуанетта, наблюдавшие эту ужасную сцену с сознанием своего бессилия.

— Презренный трус! — Батистина увидела, что другой факельщик развернул коня и галопом понесся прочь, вместо того чтобы прийти на помощь приятелю.

— Придется мне самой взяться за это дело! Я не могу себе позволить, чтобы беднягу убили прямо у нас на глазах! — храбро заявила Батистина, открывая дверцу кареты.

Кабан громко сопел, расправившись с факельщиком, неподвижно лежавшим у его ног. С клыков чудовища капали слюна и кровь; зверь рыл копытом землю и глухо ревел. Внезапно он поднял голову.