— Думаю, что это мы тебе устроим. Когда возвращаешься?

Петр рассмеялся.

— Какой у меня гостеприимный братец! Отпуск мне дали на пять дней, но я могу отправиться и в гостиницу, если я вам здесь помешаю.

— Не будь дураком. Оставайся, я буду только рад. — Карев вдруг на мгновение задумался. — Между прочим, это даже весьма кстати. Нахимов посылает меня в Симферополь, чтобы разобраться там на складах с кое-какими проблемами. Меня не будет в городе пару дней, и я не могу оставить здесь женщин без присмотра, особенно при бомбардировках. Если ты поживешь у нас, пока я буду в отъезде…

— Не беспокойся! Я займу твое место с большим удовольствием, — ответил Петя.

— У меня не было никаких сомнений на сей счет, — загадочно произнес Карев. Неожиданно улыбнувшись, он положил брату руку на плечо. — Ну, как насчет ванны? — ласково спросил он. — Тебе, наверное, хочется привести себя в порядок до обеда, не правда ли?

— Но я еще не выкурил твою сигару. Так и быть, я это сделаю после обеда.

— Зачем так долго ждать, доставь себе удовольствие в ванной, если хочешь. После обеда получишь еще одну. И прошу тебя, побрейся. Ты привез с собой слугу? Или прислать тебе Егора?

— Твой верный Егор! Что бы ты делал без него? Ты помнишь, как он спас тебя от голого армянского танцовщика в Пятигорске, а?

Продолжая оживленную приятную беседу, оба брата вместе вышли из гостиной.


Радушная, сердечная обстановка сохранилась до обеда. Они сидели все четверо за крошечным столиком, перед ними стояла скромная еда, горела свеча. Все предвкушали удовольствие от общения друг с другом. Петр болтал, шутил и смеялся. Людмила была в прекрасном расположении духа, Флер, постоянно улыбаясь, отвечала на их вопросы, а граф хотя и молчал большую часть времени, все же делал вид, что ему нравится застольная беседа. Откинувшись на спинку стула, он ласково улыбался, переводя глаза, сверкающие и бездонные в колышущемся пламени свечи, с одного на другого.

Когда они справились с десертом, Петр, выскочив из-за стола, объявил:

— У меня в ранце есть для вас сюрприз. Через минуту он вернулся в столовую с бутылкой из черного стекла, которую торжественно поставил на стол.

— Английское вино, — улыбнулся он, — или, как предпочитает называть его Флер, — портвейн!

— Совершенно справедливо, — засмеялась Флер. — Где ты его раздобыл?

— Я получил взятку. Мне его дал один английский военнопленный, а я отпустил бедолагу с миром. А где взял он — не спрашивал. Скорее, всего украл.

— Ах, Петя, — с упреком в голосе проговорила Людмила. — Ты не мог так поступить!

— Как поступить?

— Отпустить его.

— Разве мог я его обмануть и не выполнить условия сделки? Стыдитесь! Как же выжить нашей благородной империи, если нельзя доверять человеку, берущему взятки, скажите на милость!

Людмила была смущена его словами.

— Нет, я имела в виду не это…

— Нечего дразнить ее, Петр. У нее обостренное чувство чести, которое ты должен уважать и поощрять, — сказала Флер.

— У меня тоже. Если я поймал человека, благодаря несчастному стечению обстоятельств, то просто обязан его отпустить.

— Ну а портвейн?

— Я знал, что поступаю куда справедливее, чем он. Скорее всего, англичанин это тоже понял, так как сразу же предложил мне бутылку.

— Ну что с тобой поделаешь! — воскликнула Флер. — Ты просто бесстыдный, бесцеремонный тип.

— Я в этом признался в тот самый момент, как впервые встретил тебя, — весело ответил Петр. — Мы, Каревы, все махинаторы. Различие состоит только в том, что мне это известно.

Какая жалость, — подумала Флер в наступившей тишине. Сказанных слов не вернуть, и вот из-за бестактности Петра обстановка за столом слегка изменилась. Петр, понимая, что допустил оплошность, попытался загладить свою вину.

— Ну а какие у тебя новости, Флер, о брате?

Флер рассказала ему о Жемчужине и о казаке.

Петр уже сожалел, что затронул больную тему, но, спохватившись, утешил ее теми же словами, которые когда-то произнесла по этому поводу Людмила.

— Ах, успокойся! Не стоит придавать всему этому такого большого значения. В конце концов, если ты узнала его лошадь, то он просто был вынужден сказать, что ее хозяин умер. Разве не так?

— Я ей тоже об этом говорила, — подхватила Людмила. — В любом случае, даже если казак стоял над убитым, из этого еще не следует, что им непременно должен быть Ричард. Там мог оказаться любой солдат или офицер. Один шанс из двух, что он жив.

Флер хранила молчание, не желая бесцельно бередить свою душу. Петр, посмотрев на нее, спросил:

— А почему бы тебе это не выяснить?

— Выяснить? — встрепенулась Людмила. — А как? На лице у нее появилось напряженное выражение.

— Послать письмо с парламентером.

— Послать письмо в английский лагерь? Разве такое возможно?

— Конечно возможно. Письма постоянно курсируют туда и обратно, особенно после сражения. Только сегодня утром мы получили письмо, в котором англичане наводят справки о своих военнопленных. Имейте в виду, что в ближайшие несколько дней все будут подбирать убитых на поле боя, и оттуда довольно просто послать нарочного. Обе женщины молчали, а он, судя по его виду, был весьма этим озадачен. — Не понимаю, почему вы не сделали этого давным-давно? Сережа, наверное, вам это предлагал.

— Нет, — возразила Людмила, — он нам ничего не предлагал. — Она медленно перевела взгляд на мужа. — Интересно, почему?

Карев ответил сразу, без малейших колебаний.

— Мне не хотелось порождать в тебе тщетные надежды. Казак все подробно описал. Ричард умер, в этом нет никаких сомнений.

— А я сомневаюсь, — ответила Милочка, повышая тон. — Я сомневаюсь, и все тут!

— Этого мало. Письма действительно циркулируют под белым флагом, но их посылает один командир другому командиру, а не гражданские лица какому-то отдельному солдату. Идет война, ни у них, ни у нас нет почтовых отделений.

— Не вижу здесь разницы, — начал было Петр, когда его перебила Людмила.

— Если такое письмо должно быть от командира, то ты мог бы попросить о такой услуге вице-адмирала Нахимова. Он славный человек, и с радостью это сделает. Но я все равно тебе не верю. Ты всегда пытался помешать нашим встречам с Ричардом.

— Он мертв, я уже сказал тебе, — начинал выходить из себя Карев.

— Нет, он жив! И я намерена доказать это! Я собираюсь написать письмо, и его передаст Петр. И я получу на него ответ — вот увидишь!

— Милочка, прекрати, — с мольбой в голосе попросила ее Флер.

— Ах, помолчи! Ты этому не веришь, а он знает, что я права. Он по-прежнему хочет меня остановить. Хочешь знать — почему?

— У тебя начинается истерика, — спокойно предупредил жену Карев. — Не изволишь ли выйти из-за стола, чтобы взять себя в руки?

— Да, конечно, ты этого хочешь! Отослать меня вон, а сам начнешь придумывать новые предлоги, чтобы привлечь людей на свою сторону. Но со мной не начинается истерика. Я знаю, о чем говорю. Ты просто сходишь с ума от ревности, и все.

— Разве у меня для этого есть основания? — мрачным голосом спросил Карев. — Его веки угрожающе опустились, оставляя лишь узкие щелочки, пронзительные и поблескивающие.

— Тебе все хорошо известно. Мы с Ричардом были друзьями, и ты можешь ревновать только к нашей дружбе.

— Да, друзьями, но до какой степени — вот что меня интересует.

Флер молча, словно парализованная, прислушивалась к его жестоким словам. Они просто забыли, что находятся в комнате не одни.

— Друзья, хорошие друзья — какая разница? Я уверена, что и этого ты не знаешь. Дружба для тебя — закрытая книга, не так ли? Но могу заявить тебе лишь одно: он проявлял ко мне больше любви, чем… — она осеклась, закусив губу.

В глазах ее стояли слезы.

— Ну, продолжай. Больше, чем я, — это ты хотела сказать? Или больше, чем другие? Например, Вархин? Или Стефановский? Или Мираков? Список можно продолжать бесконечно, моя женушка! Да, со времени нашего приезда сюда я тебя не сдерживал, чтобы увидеть, как далеко ты можешь зайти. Но даже я был удивлен тем, на какой потаскушке я женился!

— Потаскушке? — переспросила, не веря своим ушам, Людмила. Она вся побледнела от охватившего ее гнева. Разве может муж говорить такие жестокие, несправедливые слова, муж, которого она любила…

— Не нравится? В таком случае — проститутка, — равнодушно поправился Карев, словно в эту минуту они обсуждали сорта кофе.

— Сергей, прекрати! — закричал Петр, резко поднимая вверх руку, словно защищая Людмилу от неминуемого удара.

Но они его не слышали. Людмила не помнила себя от ярости.

— Если я проститутка, то кто меня такой сделал? — язвительно спросила она. — Если бы ты был полноценным мужчиной, то я никогда не стреляла бы глазами по сторонам! Неужели тебе не понятно?

Карев откинулся назад, словно его ударили по лицу. От неожиданности он широко раскрыл глаза.

— Нет! — произнес он сдавленным голосом.

Людмила смотрела на него как отчаявшийся ребенок — с вызовом, с ужасом, словно она только что сделала нечто отвратительное, что привлекло к ней внимание окружающих. Всем было ясно, что внутри Карева шла долгая борьба с собой, а три сидевших за столом свидетеля неподвижно пребывали в шоке, ожидая развязки этой сцены. Воцарившаяся тишина больно била по нервам. Флер сидела не поднимая головы — она боялась посмотреть на кого-нибудь из них. Уголком глаза она заметила, как Карев медленно сжал кулак, как потом разжал пальцы.

— Не забывай, дорогая, что у нас сегодня гости, — произнес он бесцветным голосом. — К тому же мне очень хочется узнать, можно ли пить твое английское вино, Петя? Наверное, оно перебродило, пока ты таскал его в ранце. Может быть, если мы осторожно распечатаем бутылку…

Неистово закричав, Людмила выскочила из-за стола и кинулась прочь из комнаты. В этом ее крике сквозила ярость и боль. Флер, приподнявшись со стула, хотела было последовать за ней.

— Сядь! — прикрикнул Карев и она невольно села. Граф улыбался, если, конечно, можно было принять за улыбку гримасу на его лице. Вот и разбился вдребезги, как стекло, семейный покой и уют, и его осколки глубоко ранили Флер.

— Лучше оставить ее в покое в данную минуту.

Когда он заговорил с Петром на военную тему, тот откликнулся как во сне. Ему с трудом удалось продолжить беседу. Не понимая до конца, что же произошло у них на глазах, они послушно внимали ему, как внемлют пережившие шок войска спокойному голосу своего командира.


На следующее утро Флер проснулась с ощущением пустоты и подавленности. — Ей было невыносимо от одной мысли, что придется снова встретиться с главными действующими лицами вчерашнего спектакля. Когда же они уселись за стол, все делали вид, что ничего не произошло. Обстановка, возможно, и была несколько натянутой, но все были подчеркнуто вежливы друг с другом. За кофе шла не совсем гладкая беседа. Жизнь продолжалась.

Сократив время завтрака, Карев отправился в штаб к Нахимову, чтобы оформить там свою поездку в Симферополь. Петр вышел из дома вместе с ним в надежде найти в городе своих друзей, находящихся в отпуске по болезни. Женщины, оставшись наедине, допивали кофе. Было очень тихо, непривычно тихо, так как в это утро пушки молчали. После стольких недель беспрерывных бомбардировок они то и дело нервно вздрагивали. Теперь хорошо различались все шумы в доме, которые прежде заглушала канонада. Голос Бежкова, который встречал внизу утренний поток посетителей, пение слуги где-то в задней части дома, шуршание на потолке, где, вероятно, бегали мыши или шелестели крыльями птицы.

— Интересно, почему они не стреляют? — спросила Людмила уже не в первый раз. — Они же не могли уйти? Мы бы это услышали.

— Может быть, началось перемирие из-за необходимости вынести убитых с поля боя? — предположила Флер.

— Да, скорее всего, это так.

— Сегодня утром у нас много дел. Нам пора идти, — сказала Флер через минуту. Людмила напряженно о чем-то думала, уставившись в одну точку на стене и наморщив лоб.

— М-м-м-да… — рассеянно произнесла она. — Нет, я сегодня не смогу пойти вместе с тобой. Разве я тебе не говорила? Пирогов попросил меня сходить в госпиталь — там требуется помощь. У них не хватает свободных рук.