Татьяна Веденская - Фокус-покус, или Волшебников не бывает

– Это абсурдно! – воскликнул Страхов. – Эти обвинения беспочвенны. Личная месть этой девушки за то, что я с ней расстался. Мы не виделись уже год.

– Может быть, и так, – кивнул ведущий. – Мы проверили телефоны нескольких ваших клиентов. Внимание, встречайте. Жанна!

В студии снова загорелись невыносимо яркие мелькающие огни. Из-за кулис вынырнула высокая, очень ярко накрашенная Жанна, ведущая на поводке свою таксу. Она увидела Василису, улыбнулась и подошла к ней.

– А ты сегодня что, одна? Без Корицы?

– Кто такая – Корица? – улыбнулся ведущий. Сцена была отрепетирована заранее. Ветрякова принялась рассказывать про горячее чтение.

– Не важно, какая именно информация будет в руках у экстрасенса. Даже если он знает о том, что на вас вчера была розовая кофточка, для вас это будет огромное потрясение. Люди совершенно некритичны.

– Действительно, – кивнула Жанна. – Когда я была на приеме у Ярослава, меня потрясло то, как много он знает обо мне.

– Буквально читал вас? – спросил ведущий. Целитель отвернулся. Василиса ухмыльнулась про себя. Избиение младенцев? Придумаешь, как увернуться, дорогой? Снова бросишь меня посреди программы? Флаг тебе в руки.

Тошнота не отступала.

– Самое страшное – не то, что такие, как Ярослав Страхов, берут огромные деньги за свои предсказания, гороскопы и тому подобное, – продолжила Василиса. – Страшно то, что люди верят в него. В то, что он знает что-то, чего им неизвестно. И что может принять за них правильное решение.

– А Ярослав не может, верно? – уточнил ведущий с самым серьезным видом.

– Он никому не может помочь. Хорошо, если речь идет о том, чтобы просто поговорить с человеком и сказать, что все будет хорошо. Страхов – хороший психолог и может успокоить кого-то.

– За деньги? – уточнила Жанна.

– О да, – кивнула Ветрякова. Ведущий поднял руку и потребовал тишины в зале. Все замерли как по команде.

– Но что, если речь идет о жизни и смерти? – спросил ведущий совершенно серьезно.

– Что вы хотите еще повесить на несчастных экстрасенсов? – Ярослав снова попытался вмешаться, но ведущий только махнул на него рукой.

– Посмотрим сюжет.

Камера умеет показать самые ужасные углы и закоулки так, что они будут смотреться еще хуже. Хибара, в которой проживал старик Ковалевский, на огромных студийных экранах смотрелась как дыра, в которой не стали бы находиться и бомжи. Протекшая крыша. Тазы, расставленные, чтобы ловить капли, – их девушка не помнила. Впрочем, когда была там, ведь и дождей не было.

На столе около двухконфорочной плитки навалена грязная посуда. Эдуард Сергеевич, в тренировочном костюме и какой-то старой, замшелой кофте, стоит около окна в больших роговых очках и щурится, пытаясь рассмотреть под сумеречным светом из окна, какие-то старые фотографии.

– А это вот Алеше шесть лет, – говорит Ковалевский. – Мама его купает.

Фотография целителя в детстве показалась на экране крупным планом. Василиса бросает взгляд на него. Он сидит, бледный и напряженный. Рука вцепилась в бортик дивана. Смотрит на экран, и лицо его перекашивается от ярости и ненависти.

– Алеша? – спрашивает корреспондент на экране.

– Ну конечно. Алеша Ковалевский. Вот его фотография в институте. – И крупный план захватывает фото, где Страхов уже, безусловно, узнаваем.

– Думаете, он просто забыл о вас? – спрашивает корреспондент.

– Конечно, он забыл обо мне, – разводит руками Ковалевский.

– То есть его амнезия – это правда? Тогда, получается, мы раскроем большую тайну! – улыбается корреспондент, но старик только машет на него.

– Какая амнезия, умоляю вас. Только недавно звонил ему. Сказал, что знать меня больше не хочет. И чтобы я у него денег не просил. А мне нужно было пятьсот рублей. Таблетки врач не выписал. – Василиса прикусила губу от напряжения. Студия практически рыдала, но Страхов сидел, недвижимый и бледный как смерть. Ролик продолжал крутиться.

– Но почему? – удивился корреспондент.

– Ох, откуда я знаю. Наверно, пожалел для родного отца. Да и не надо мне от него ничего. Только за людей обидно. Он же их просто так обирает. Никакой он не экстрасенс!

Экран ушел в затемнение. Ведущий вышел на середину студии и посмотрел на Ярослава.

– Вы как-нибудь прокомментируете это?

– Чего вы от меня хотите? – спросил целитель сквозь зубы. – Чтобы упал ниц и покаялся?

– Было бы неплохо, – зло ответил тот. – Сегодня у нас в гостях Эдуард Сергеевич Ковалевский, отец лжецелителя Ярослава Страхова, в прошлом ученый, а сегодня одинокий пенсионер, брошенный собственным сыном, который претендует на положение нового мессии.

– Что? – Ярослав вскочил, но Эдуард Сергеевич уже вошел в студию. Костюм висел на нем как на вешалке, и рука тряслась больше обычного. Он направился к бледному, как смерть, Страхову.

– Сынок, что же ты? – спросил он. – Я же тебе отец.

– Ты мне – никто! – бросил тот, вставая с дивана.

– Как же так? – без тени улыбки поинтересовался ведущий. – Вы же искали своих родителей?

– Я ухожу, – сказал целитель, глядя только на Василису.

– Куда же вы! – крикнул ведущий. – У нас еще столько вопросов. К примеру, о том, как вы убили собственную мать, украли деньги на ее лечение.

Ярослав остановился на полпути, словно ему в спину выстрелили из пистолета и пуля пронзила его между лопаток. Он замер, затем обернулся, посмотрел на своего отца – и взгляд был таким, что у Василисы вдруг кровь остыла в жилах. Что-то было не так. Только бы он ничего не сделал своему старику прямо в прямом эфире.

– Значит, ты хочешь рассказать ей, – Ярослав ткнул пальцем в Василису, – как я украл деньги на лечение мамы?

– Как ты мог? – пробормотал Ковалевский, и в глазах его застыли слезы.

Страхов вздрогнул, словно ему дали пощечину, а затем пошел… побежал, понесся прочь из студии. Операторы были готовы к этому. Они преграждали путь, задавали вопросы. Ловили в коридоре, снимая то, как он бьет кулаком по стене. Ярослав отбивался руками и ногами, молчал, только требовал прекратить съемку. Девушка знала, что перед съемкой он, как и все они, подписывал бумагу, разрешающую съемку и показ материалов. Здесь уже ничего нельзя было поделать.

Когда Ярославу удалось вырваться на улицу и оторваться от преследователей с камерами, он забежал в ближайший двор, обрушился на лавочку и зарычал, как дикий зверь.

Целителя Страхова больше не существовало. Он был уничтожен.

* * *

Съемки возобновили где-то минут через сорок. Да уж, за целителем гонялись долго и упорно – все сняли, даже то, как он собственноручно разбивает камеру. Образ благородного волшебника слетел с него, как шелуха. Он даже не попытался оправдаться, разыграть торжественное примирение с отцом, чего, признаться, ожидали все. И Василиса, кстати, тоже.

Страхов убежал в неизвестном направлении, но программа должна продолжаться, и Ковалевский под сочувственные вздохи аудитории рассказал, как оно так случилось – как развалилась семья, казавшаяся такой крепкой, благополучной и счастливой.

Алеша рос умным не по годам. В этом Василиса не сомневалась. Он был отличником, и отец втайне мечтал, что сын пойдет по его следам – в науку. Они жили в самом центре Ленинграда, в просторной трехкомнатной квартире.

– Но не в той, где вы живете сейчас, – уточнил ведущий, памятуя о жуткой трущобе из сюжета.

– Что вы, – покачал головой Эдуард Сергеевич.

– Как же так получилось?

– Леночка заболела.

– Леночка – это ваша жена?

– Моя покойная жена, – пояснил старик. – Ей требовалось дорогостоящее лечение в Германии. Дело в том, что Алешка задурил матери голову какими-то травами и биодобавками – они тогда только появлялись, и он ими торговал.

– Но ведь это его собственная мать!

– Алексей вырос чудовищем. Я не знаю, что мы сделали не так. Самое ужасное, что он выглядит таким честным, таким вызывающим доверие.

– С этим трудно спорить, – согласился ведущий.

– Самое страшное, что он мог лгать в лицо людям, которые любили его больше всего на свете.

– Ложь – страшное оружие, – выдохнул ведущий.

– Но мы воспитывали его по-другому! – воскликнул Ковалевский. – Леночка думала, что Алексей искренне хочет помочь. Он может выглядеть таким убедительным. Она верила ему.

– И что же вы не вмешались? – продолжал ведущий.

– Я вмешивался! Говорил ему, что это кончится плохо. Но она верила безоговорочно Алеше – он же был на пятом курсе медицинского института. Не пошел в науку, но мы все равно были довольны. Сын говорил, что хотел помогать людям. Но эта ерунда с биодобавками… Когда мать пришла к врачам, было уже очень поздно.

– Вы сказали, что в Германии ей могли бы помочь? – уточнил ведущий.

– Могли бы. Я был в отчаянии, умолял Алексея продать квартиру и вылечить Леночку. Просто не мог смириться с тем, что ее не станет.

– Судя по тому, что мы все видели, – ведущий махнул рукой на экран, – квартиру вы продали.

– Да, – грустно кивнул головой Ковалевский.

– Помогло лечение?

– Жена не попала в Германию. – Плечи старика начали дрожать. Он уронил лицо в ладони и зарыдал. – Алексей забрал все деньги и сбежал. Бросил нас в этой дыре.

– Не может быть! – Зал буквально забился от ярости и возмущения.

– Леночка умерла. Я остался совсем один – навсегда, – сквозь слезы прошептал Ковалевский. Камеры снимали его лицо крупным планом. Сердце Василисы сжалось от жалости. – Потерял жену и сына. Потому что он мне – не сын.

Ковалевский подскочил и показал пальцем на ту дверь, куда ушел Ярослав. Потом он упал на сиденье и снова закрыл лицо.

После шоу, которое всем далось нелегко, Ветрякова выводила подавленного сверх всякой меры Ковалевского из здания. Такси уже стояло перед входом – тем же вечером он уезжал в свой барак. Правда, теперь была надежда, что его положение изменится. Телеканал заплатил за то, чтобы старик приехал. Случай уникальный, сенсация.

Приличные деньги. Хватит на небольшую квартиру в городе.

– Василиса, вы мне позванивайте, ладно? – попросил Ковалевский, усаживаясь на заднем сиденье в такси.

– Можно я вас провожу? – попросила она. Он кивнул, отодвигаясь, чтобы дать ей место.

– А вы не спешите? Плюньте вы на меня, старика! – Он улыбнулся и протянул девушке конфетку.

– Ни за что я на вас не плюну. – Василиса забросила карамельку себе в рот.

– Вишневая. Она никак не могла решиться. Не говорила этого еще никому. Сама с трудом до конца осознавала тот факт, что станет матерью. Одинокой, как и ее мама. Что скажет своему ребенку? Пожалуй, то же самое. Что это была всего одна ночь. Не о чем рассказывать.

– Ну и на том спасибо, – усмехнулся Ковалевский. Он, кажется, уже немного пришел в себя после шоу. Самое время. Потому что, как ни крути, может выйти и совершенно другая история. Василиса может переехать поближе к Эдуарду Сергеевичу, в Питер. У него появится внук, а у внука – дед. У них будет семья. Прошлого не вернешь – но можно изменить будущее.

– Я беременна, – наконец решилась сказать она. Такси тихо катилось по запруженным улицам. Было уже темно, а за окном машины было тепло – настоящая весна.

– Что? – изумленно посмотрел на Василису Эдуард Сергеевич. – Что вы сказали?

– Я беременна. Уже шестнадцать недель. От вашего сына. От Алексея. – Василиса смотрела на лицо Ковалевского, тот был поражен до глубины души. Он молчал. Долго молчал. Куда дольше, чем она ожидала.

– Вы ничего не сказали.

– Я и ему ничего не сказала. Это не его дело. Не хочу, чтобы он знал.

– А зачем вы сказали мне? – вдруг спросил старик и нехорошо сощурился. – Зачем мне-то об этом знать?

– Что? – Теперь уже пришел черед Василисы изу-мляться. – Это же ваш внук.

– Вам что, сказали, сколько я получил? – взволновался старик. – Мне еле хватит на однокомнатную квартиру. Не собираюсь с вами жить!

– Да я и не претендую, – растерялась девушка. – Я думала…

– Вы думали, что можете и с канала бабки поиметь, а потом меня развести. Еще не факт, что ребенок – от него. И даже если от него. Я вам ничего не должен. У него и требуйте.

– Я не понимаю, – закричала Василиса. – Вы же рыдали, говорили, что одиноки. У вас будет внук или внучка!

– Убирайтесь, – прошипел Ковалевский. Он остановил машину и буквально вытолкал Василису из нее, продолжая извиваться змеей и кричать, что ей ничего от него не добиться. Не на того напала.

Не на того! Она напала не на того.

Василиса стояла посреди мостовой с раскрытым ртом и буквально не могла поверить своим глазам. Такси со стариком исчезло за горизонтом, а перед глазами встало лицо Ярослава, его побелевшее от ярости лицо. «Ты хочешь ей рассказать, как я погубил мать»?