Как истинный ученый, Марк Светлов подошел к решению поставленной задачи комплексно и системно, рассматривая все возможные варианты, определяя зависимости переменных параметров и все константы этого уравнения.

Марк вырос в семье, где царили любовь, понимание и настоящая дружба, и принимал такой уклад жизни как нечто естественное и само собой разумеющееся.

Как-то, когда Марку было лет восемь, мама с отцом заспорили, как иногда случалось, обсуждая что-то. Он не помнил предмет их спора, да это и не важно, но хорошо запомнил, что сразу же после довольно горячего диспута, помолчав немного, они принялись обниматься, смеяться и мириться, и это тоже было делом привычным, но в тот раз Марк задумался над происходящим и спросил у бабушки:

– А чего они, когда ругаются, потом обнимаются?

Мудрая Анастасия Николаевна, поулыбавшись, пояснила ему:

– Как бы люди ни любили друг друга, но они разные и у каждого есть свое мнение и свое видение жизни и каких-то вопросов. И это личное мнение может не совпадать с мнением другого человека, тогда люди вступают в диспут, и каждый пытается доказать, что его мнение более верное. И порой случаются между людьми жаркие споры.

– Они ругаются? – продолжал расспрашивать Марк.

– Бывает, что люди и ругаются, и даже дерутся, – подтвердила бабушка, – но не в нашей семье. Ты когда-нибудь слышал, чтобы мы ругались? Громко спорили во время диспутов, бывало, но никогда не ругались.

Марк подумал и кивнул:

– А почему вы не ругаетесь, а только спорите?

– Потому что, Марк, мы все любим и уважаем друг друга, а это образовалось не на пустом месте. Семья, Маркушенька, это в первую очередь любовь, но это и ежедневная работа, уступки друг другу, компромиссы и мудрость. Умение не настаивать на своей правоте во что бы то ни стало, а предоставить другому быть правым, понимая, что тебе важнее мир, согласие и любовь в семье. И еще очень много всяких мудрых и важных решений и поступков.

Марк надолго задумался, и вот тогда он понял, что у него так никогда не получится, потому что если он прав, то он прав, и на этом все! И он эту свою правоту ни за что и никому не уступит, даже если это будет дед или бабушка, или родители.

Ни за что.

Став постарше и пережив первый сексуальный опыт от достаточно опытной партнерши, он узнал, что с женщинами надлежит, помимо секса, еще и как-то обращаться. Она ему так и сказала:

– Да, Марк, ты, конечно, ошеломляешь напором и энергией и довел меня до фантастического финала, но ты совершенно не умеешь обращаться с женщинами.

Управляться с женщинами в постели она его обучила довольно быстро и изобретательно. А вот во всех остальных аспектах он не преуспел в обучении ни на грамм.

И так укоренилось у Марка в уме, что если он попробует все же обращаться с женщинами как-то всерьез, то непременно все испортит – управляться с ними он не умел, компромиссы и бытовую ложь не признавал, себя считал всегда правым и работать над чувствами не намеревался.

Все его отношения с женщинами заканчивались одинаково – они превозносили секс с ним, ходили первые несколько месяцев в восторженном состоянии, потом начинали требовать к себе какого-то особого внимания, он не понимал, что именно они хотят, просил объяснять словами, доступно: «хочу вот этого или мне надо вот то». Но все, что они озвучивали, казалось ему такой глупостью и полным бредом, что он не принимал их декларации всерьез, и очень скоро дамы исчезали из его жизни, громко хлопнув дверью и объяснив, что жить с ним невозможно, потому что он идиот и вообще сволочь. Ему все и всегда говорили, что он невозможный и «как с вами родные живут?».

Родные как-то живут. Наверное, непросто и трудно.

Проанализировав все исходные данные о себе, своих взаимоотношениях с женщинами и отношение к совместной с ними жизни, Марк сделал однозначный вывод, что вступать в близкие сексуальные отношения с Клавдией – это гарантированно потерять общение с ней через какое-то непродолжительное время.

Он невозможный, немудрый, работать над семейными отношениями и налаживать их каким-то правильным укладом и порядком не умеет, про особое внимание и обращение с женщиной ничего не понимает, к тому же статистика утверждает, что восемь браков из десяти распадаются в течение первых же нескольких лет.

Нет, потерять ее он не может себе позволить. Никак. Ни при каких обстоятельствах. Это просто невозможно.

Поэтому премудрый Марк Светлов решил твердо раз и навсегда – Клавдия будет ему родным и близким человеком, как младшая сестра, как самый близкий, самый душевный и доверительный друг. И все. И ничего, и никогда, кроме этого.

О чем он и уведомил ее тогда на мысу, в последний день лета, когда она призналась ему в любви.

– Мы можем быть только друзьями, Клавдия, – глядя в ее малахитовые, совершенно нереальные глаза, наполненные непролитыми слезами, произнес он свой приговор. – Ты самый близкий и самый родной мне человек, родная душа моя, и я не могу тебя потерять. Ни в коем случае. Интимная близость быстро приедается, и, потеряв ее притягательность, люди становятся чужими друг другу и неизбежно расстаются. Находят других партнеров и уже не могут оставаться близкими людьми. Я не подходящий для семейных отношений человек, женщинам со мной сложно, и они быстро устают и сбегают, а любовные отношения не для тебя. Поэтому мы будем просто самыми близкими друг у друга людьми, всё. И больше никогда не станем возвращаться к этому разговору. Договорились?


– И глупая, влюбленная, несчастная девочка Клава подтвердила, что да, договорились, – тягостно вздохнув, попеняла себе той далекой, двадцатилетней девочке нынешняя повзрослевшая Клавдия.


Она все же тогда не удержалась, заплакала.

А он обнял ее за плечи, прижал к себе и утешал, объясняя шепотом что-то там заумное, обосновывая свою теорию их взаимоотношений, что-то про константы и переменные и приводя какие-то веские аргументы.

Первый раз Марк вызвал ее к себе в октябре.

Она знала, что он отправился в Новосибирск, в составе группы ученых, которые работали над одним важным проектом, на какую-то там закрытую конференцию, где именно он должен делать доклад, они это обсуждали накануне его отъезда по телефону.

К тому времени Клавдия уже успела узнать, что Марк, легко и непринужденно читавший лекции огромной аудитории студентов, искрометно, с юмором выступавший на ученых советах и диспутах, всегда ужасно волновался и переживал, когда ему предстояло выступление с трибуны на всяких научных съездах, форумах и конференциях. И заранее начинал жаловаться, сетовать и канючить, как капризный ребенок:

– Что я там понадокладываю? Есть помастистей меня ученые, да и Панфилов вон тоже в теме, пусть он и докладывает, он это дело любит.

И Клавдия должна была срочно уговаривать и убеждать, что он именно тот самый и единственный докладчик, который нужен всем, и только он один и справится – ну а кто ж еще! Ты что? Только ты и можешь. Это у них такая традиция сложилась сама собой, с первого же раза, когда он ей пожаловался, что терпеть не может выступать перед собранием ученых, и долго ворчал, и стенал, когда собирался на конференцию.

– Панфилов не может докладывать, он всего лишь один из членов группы, а ты заместитель руководителя и идея твоя, – увещевала его Клавдия, успокаивая. – У тебя все прекрасно получится, ты только расслабься. Подыши по системе, как ты умеешь, отключись от всего. Ты справишься.

И так далее, так далее.

Он улетел в Новосибирск и неожиданно позвонил поздно ночью, разбудив Клаву и ужасно ее напугав.

– Клав, – совершенно замученным голосом позвал ее Марк, как дитя зовет мамку, – я тут что-то совсем устал.

– У тебя что, голова болит? – тут же испугалась Клавдия, аж подскочив на кровати.

– Ну не то чтобы до смерти болит, но устал я зверски. А еще два дня здесь работать. – И вдруг попросил: – Клав, прилетай, а?

– Как это? – растерялась она.

– Самолетом, – пояснил Светлов. – Я тебе уже и билет взял электронный и отправил все данные на твою почту. Правда, вылет у тебя через четыре часа. Прилетишь?

Ну а какие у нее были варианты? Разумеется, она даже не раздумывала: побросала какие-то вещи в сумку, отправила сообщения подругам с просьбой прикрыть ее как-то на занятиях и понеслась спасать. И ужасно за него испугалась и думала весь полет, как он там выдержит без нее эти часы боли, и сможет ли она, как тогда на мысу, помочь ему.

Но помогать не пришлось, выяснилось, что тревога оказалась ложной, голова у него и вправду болела, но обычной, не приступной болью, хотя и довольно сильной от усталости и напряжения.

Выкроив несколько часов в плотном графике конференции, Марк с Клавдией отправились гулять по городу, уже немного припорошенному первым снежком. Порасспрашивав местных жителей, нашли прекрасное видовое место с замечательной панорамой и долго сидели там, взявшись за руки, и молчали, по своему обыкновению. И Клавдия чувствовала, как расслабляется, успокаивается Марк, как наполняются они оба новым потоком жизненной энергии.

И только сейчас она осознала, что и сама находилась все последнее время в постоянном напряжении, как пружина на двери, которую распахнули и подперли, чтобы не закрывалась постоянно, а сейчас вот вздохнула полной грудью, перезагрузилась, очистилась от чего-то гнетущего, попав в резонанс с Марком того непонятного и прекрасного, что случалось с ними в их молчании – одного на двоих.

Он не просто купил ей билет, но и снял для Клавы номер в той же гостинице, в которой жила их делегация. А через сутки отправил обратно в Москву, оставшись на конференции.


Чай она себе заварила, но им одним не ограничилась, поняв, что хочет есть, от нерво, что ли, да какая разница от чего – заесть-то переживания надо.

Клава распахнула дверцу холодильника, придирчиво рассматривая его содержимое.

– И что мы хотим, малыш? – спросила она у ребенка в животе и ответила за двоих: – А хотим мы сырка вкусного, да на хлебце гречневом, маслицем помазанном, да с помидоркой сочной, сверху уложенной, а еще, пожалуй, рыбки красненькой на таком же хлебце. И все это с чайком, медом сдобренным. Как тебе такое меню?

Видимо, озвученное меню малыша устроило идеально, ибо протестовать он не стал.

Клавдия, с особым эстетским удовольствием, почти любовно соорудила себе пару бутербродов, налила большую кружку чаю, бухнула в него приличную ложку меда, размешала – ух, какое все почти вредное, да посреди ночи – красота! Устроилась за столом – в одной руке бутерброд на правильном хлебце, в другой – кружка с чаем, вздохнула и в предвкушении спросила:

– Ты не знаешь, малыш, почему днем спится слаще, а ночью еда в разы вкуснее? А? – и откусила смачно так, что аж глаза зажмурила от удовольствия.

После бутербродно-чайного наслаждения Клавдия, почистив еще раз зубы, решила полежать в кровати и в один момент отключилась.

Но даже сон ничего не исправил в настройках ее мироздания и не остановил – стоило ей проснуться, как воспоминания сразу же полностью ее захватили и потекли дальше с того самого места, на котором остановилась перед сном.


Больше года после того памятного разговора на мысу в последний день лета, когда Марк расставил все по правильным, с его точки зрения, местам, Клавдия пребывала в наивных иллюзиях и ожидании, что должно что-то измениться, и Марк непременно передумает и поймет, насколько она ему важна не только в качестве друга, но и как женщина, как его любимая.

И не просто так жила и надеялась, сидя ровненько на пятой точке в ожидании чуда, а всячески пыталась поспособствовать его озарению на этот счет и однажды вернулась к разговору на тему их отношений, а когда ничего из затеи с разговором не получилось и Марк просто оборвал ее убедительную, эмоциональную речь, Клавдия предприняла попытку его соблазнить.

Ничего путевого из этого не вышло, а вышел сплошной конфуз и ужас какой-то.

Это уже на следующее лето случилось. Светловым настолько понравился дачный отдых, да и Марк там себя намного лучше чувствовал, что они снова сняли дом с участком на все лето, но в этом году в «Верхних Полянах» никто не сдавал свой дом, и они нашли участок в другом поселке километрах в тридцати от них, но в стороне, не по их направлению.

Узнав, когда Марк останется в квартире один, Клавдия продуманно-эротично разрядилась, сделала прическу, макияж, каблуки, прихватила бутылку шампанского и пришла поздно вечером к нему в гости под тщательно продуманным предлогом, что сдала работу, за которую получила хороший гонорар, и надо бы это дело отметить с дорогим другом.

Кстати, работу она и на самом деле сдала и гонорар получила, так что врать не пришлось, чего она совершенно не умела и могла сразу же «спалиться». А вот со всем остальным…

Сначала Марк Светлов в присущей ему манере прямолинейно поинтересовался, взяв бутылку в руку и рассматривая этикетку: