* * *

Дома я первым делом схватился за телефонный справочник. Там оказалось два Дж. Дарнли, но ни перед одной из этих фамилий я не обнаружил приставки ”доктор”. Один жил на Лейтонстоун, а другой — на Понтинг-стрит, двадцать один. Начну, пожалуй, с последнего.

Я избрал более короткую дорогу через Гайд-Парк, выехал к Найтсбриджу и свернул на Слоун-стрит. Доехал до станции метро в Южном Кенсингтоне и двинулся дальше по Олд-Бромптон-Роуд. Примерно в миле от нее начиналась Понтинг-стрит.

Мне открыл коротко остриженный лакей. Я спросил, здесь ли проживает доктор Дарнли. Да, здесь. До сих пор все шло прекрасно.

— Будьте добры, миссис Мортон у себя?

— Сейчас узнаю, — и он удалился походкой старого солдата, чтобы через несколько минут возвратиться с известием, что миссис Мортон нет дома.

— Когда она вернется?

— Не знаю, сэр.

— Ну, так узнайте.

— Кажется, она говорила, что вернется очень поздно, сэр. Как обычно.

Я заколебался. Слуга воспользовался этим и захлопнул дверь. С минуту я тупо глазел на нее, а затем подошел к своему автомобилю и, сев за руль, оглянулся на двадцать первый номер. Никаких признаков жизни. Сариного автомобиля тоже не было видно. Я доехал до небольшой лавчонки, где продавались сигареты. В семь я уже снова был на посту перед домом номер двадцать один на Понтинг-стрит.

В половине восьмого вышел слуга-кокни и помахал с крыльца проезжающему такси. Я вышел из своей машины и направился к дому. Через пару минут слуга вывел из дома доктора Дарнли. Тот с трудом забрался в такси. Он тоже сильно изменился с той роковой ночи. Мне показалось, будто в одном окне мелькнула рука, опустившая занавеску.

* * *

Без четверти восемь я снова позвонил у дверей. После третьего звонка вышел все тот же кокни.

— К сожалению, миссис Мортон позвонила и предупредила, что не будет ночевать дома.

— Бросьте, — я быстро вставил ногу в образовавшуюся щель.

— Эй! — возмутился лакей. — Какого дьявола вы себе позволяете…

Я был сильнее — или это чувства придали мне силу? Мне удалось заставить его отступить. Он попятился и упал на тигровую шкуру посреди прихожей. Попытался схватить меня, но я увернулся и, перепрыгивая через несколько ступенек, ринулся вверх по лестнице. Там я прикинул, где может находиться комната, в окне которой я видел ту руку. Справа по коридору было три двери. Я безошибочно выбрал одну. Сара сидела перед зеркалом и расчесывала волосы. При виде меня она уронила щетку для волос и вскочила, запахивая желтый капот. Из своего угла затявкала Трикси.

— Мэтьюз!

Я придержал дверь ногой.

— Если вы имеете в виду того Мэтьюза, который сейчас лежит на полу прихожей, то лучше ему оставаться на месте, пока я не закончу. Сара, мне необходимо поговорить с вами.

Она пришла в ярость.

— Убирайтесь из моей комнаты! Как вы посмели ворваться?..

— Я был у Крофта. Показал ему вашу фотографию в газете. Он не узнал в вас девушку, которая продала ему Бонингтона, хотя, по его словам, между вами есть известное сходство. Оно-то и ввело нас в заблуждение. Произошла ужасная ошибка. Никогда себе не прощу. Вы не можете сказать ничего такого, чего бы я сам себе не говорил. Мне нечего добавить…

Кто-то постучал в дверь и подергал за ручку.

— Мэтьюз, он здесь!

Слуга всей своей тяжестью навалился на дверь. Она скрипнула и приоткрылась сверху, однако снизу ее не пускала моя нога.

— Послушайте, Сара, — вскричал я в отчаянии. — Я все равно намерен говорить с вами — хотя бы для этого пришлось разобрать весь дом по кирпичику. Велите ему оставить нас в покое. Дайте мне возможность объяснить вам… Пожалуйста!

— Вы уже объяснили. С меня довольно. Нам больше не о чем разговаривать.

Я по-прежнему не пускал дверь. Трикси вылезла из своего ящика и дружелюбно обнюхала меня.

— Я допустил чудовищную ошибку, но в этой истории — не одни недоразумения. Афера имела место, тому есть доказательства. У Крофта висит подлинный Бонингтон: он подверг картину двойной экспертизе. Это тот самый пейзаж — ”Роща и мельница”, вид с холма, где мы с вами сидели. Сгорела подделка. То же самое произошло с картиной Липпи. Доска легко поддается лезвию ножа, будь это старая картина, дерево было бы твердым. Думаю, что замене подверглись и Констебль с Ватто, но я не успел это проверить. Не знаю, имел ли место поджог в первом случае, но во втором — точно. Я был там, Сара! За несколько минут до того, как разыгралась трагедия! Все было тщательно спланировано. Керосин, свечи, древесная стружка… Трейси не прыгал с галереи, спасаясь от огня: он умер гораздо раньше. Я нашел его лежащим в холле. Одному Богу известно, что произошло. Я могу лишь предположить, что он все подготовил, но почему-то задержался; видимо, для того, чтобы убедиться: все идет по плану. Возможно, он упал, когда нес стопку постельного белья, чтобы развесить на стремянках. Он не звонил в полицию: это сделал я после безуспешных попыток справиться с огнем. У меня до сих пор след ожога на предплечье. Когда приехали пожарные, я сбежал, потому что думал, что вы с ним заодно. Я был совершенно выбит из колеи и не сделал того, что являлось моей прямой обязанностью. Все говорило против вас. Бонингтон, которого, как я считал, вы продали Крофту; способ поджога в точности соответствовал той схеме, которую я описал вам за неделю до этого события; кое-какие ваши слова и поступки… — я остановился, чтобы перевести дух, при этом нечаянно отпустил дверь, но, по всей вероятности, Мэтьюз оставил попытки вломиться в комнату. Сара наконец-то слушала меня — внимательно, подняв голову.

Я продолжал:

— Я был уверен, что идея принадлежала Трейси. Он лез из кожи вон, чтобы подружиться со мной, потому что рассчитывал на мое содействие в получении крупной страховой суммы. Это с самого начала не давало мне покоя. Я не из тех, чьей дружбы домогаются… Возможно, он понял это и рассчитал, что я буду чувствовать себя польщенным. Так и вышло. Впоследствии я рассуждал так: скорее всего, Сара действовала заодно с ним из чувства лояльности. Однако теперь, после его смерти, она вольна выбрать прямой, честный путь, если захочет. Неважно, как она относится ко мне — ради себя самой она может хотя бы отказаться от страховки за имущество, потому что все ценное было вынесено еще до пожара якобы для того, чтобы отдать в чистку, на реставрацию…

— Подождите, — перебила она. — Минуточку… Подождите…

Я ждал. Сара медленно подошла к трюмо и села. Отбросила рукой упавшую на щеку прядь распущенных волос. Рукав капота скользнул вверх, до локтя. На ней не было чулок — только домашние туфли без задников.

— Простите, — пробормотал я. — Никогда не прощу себе, что подозревал вас.

— Почему вы уверены, что ошиблись?

— Потому что читаю это в ваших глазах. И потом… В общем, я уверен.

— Расскажите еще раз все по порядку.

Я начал свой рассказ, а дойдя до середины, услышал на лестнице топот. Дверь отворилась, и появился Мэтьюз в сопровождении полицейского.

— Вот он!

Я еще не знал точно, на каком я свете и как поступит Сара. Полисмен нерешительно переводил взгляд с нее на меня и обратно. Все оказалось не так, как он представлял.

— Мисс, этот человек вломился к вам?

Сара встала.

— Извините, офицер. Думаю, что я справлюсь без вашей помощи. Простите, Мэтьюз. Вы поступили абсолютно правильно. Просто… произошло недоразумение.

На лице слуги отразилась противоречивая гамма чувств.

— Но, мэм, вы же сами сказали, что…

— Я знаю. Прошу прощения. Через несколько минут мистер Бранвелл покинет этот дом.

— Ну, если так… — полицейский кисло посмотрел на Мэтьюза, — мое присутствие необязательно. Я пошел.

И он удалился, а за ним — обиженный лакей. Я вытащил из кармана оставшуюся после покупки сигарет купюру в десять шиллингов и, догнав полисмена, попытался всучить ему. Он ни за что не хотел брать, однако в конце концов сдался и ушел, как мне показалось, без чувства обиды. Когда за ним закрылась дверь, я дал фунт Мэтьюзу, чтобы немного смягчить его сердце.

* * *

Дверь спальни так и осталась открытой, а Сара стояла перед трюмо со щеткой в руках.

Я попросил:

— Мы не могли бы продолжить в каком-нибудь другом месте?

Она положила щетку и повернулась ко мне.

— Нет… Продолжайте, пожалуйста. Мне нужно　все знать… прежде чем принять решение…

Я довел повествование до конца с ощущением, что　мне удалось взять первое препятствие: эмоции улеглись и можно было апеллировать к рассудку. Внушить ей, что теперь, когда главная улика оказалась несостоятельной, у меня не осталось подозрений. И, конечно, оправдаться самому.

Когда я закончил, она несколько минут хранила молчание, а затем произнесла:

— Господи, какой ужас! Оливер, мне нужно время, чтобы все обдумать, убедиться в том, что нет каких-то иных объяснений… Я обещала быть к восьми в одном месте. Просто не знаю…

— Отмените встречу. Сходим куда-нибудь поужинать — в тихое, уютное местечко. Обсудим в спокойной обстановке…

Я не собирался оказывать на нее нажим. Но у меня тоже остались вопросы.

В наших отношениях произошла заметная перемена: из них ушла враждебность.

Сара нерешительно посмотрела на меня.

— Дайте мне несколько минут, хорошо? Столько всего произошло!.. Сейчас я переоденусь и сойду вниз.

— Конечно, — чувствуя на себе ее взгляд, я направился к двери.

Глава XVI

— Я знала, конечно, — начала Сара, — насчет некоторых предметов обстановки. Помню, у нас был шератонский письменный стол. И еще обеденный. Это повседневные, родные вещи, привыкаешь к каждой щербинке, к тому, насколько легко выдвигается каждый ящик… Мы никогда об этом не говорили, но… нам вечно не хватало денег, это были наши собственные вещи, мы имели право поступать с ними по своему усмотрению. Если мы и лгали, выдавая подделки за антиквариат, то лишь из гордости. Мне никогда не приходило в голову связать это со страховкой. И потом, кое-что действительно отдавалось на реставрацию. Зная это, я была уверена в подлинности картин. Не допускала, что Трейси способен с ними расстаться. Он никогда особенно не посвящал меня в наши финансовые дела. Я не знала точно, сколько у нас денег. То он говорил, что мы должны следовать режиму жесткой экономии, то вдруг становился великодушным и расточительным.

Мы сидели в одном из маленьких, уютных ресторанчиков, которых так много развелось в Лондоне. Какой-нибудь итальянец или киприот покупает помещение, нанимает персонал и называет заведение ”Гриль Такой-то”.

— Я еще и не видела этих денег. Всем занимается Виктор. Меня немного удивила сумма страховки, но это был приятный сюрприз, не более. Мне и в голову не пришло проверять мебель. Вы бы стали — на моем месте?

— Ешьте свой ужин, — мягко напомнил я.

— Даже сейчас меня мучают сомнения. Возможно, вы привели не все доказательства? В чем еще вы меня обвиняете?

— Забудьте, если можете.

— Нет, мне нужно знать. Значит, все началось с Бонингтона.

— Эта проклятая картина пустила меня по ложному следу. Не знаю, понимаете ли вы… но, однажды допустив…

— Да, я понимаю.

— Мне трудно объяснить. Каждая деталь сама по себе малозначительна, но в совокупности они складывались в определенную картину. Возможно, я был предрасположен к ошибке… подготовлен какими-то моментами в прошлом. Но я искренне симпатизировал Трейси. Меня преследовало ощущение собственного предательства. И потом…

— Говорите, — попросила Сара.

— Способ поджога. Я познакомил вас с ним всего за неделю до этого случая.

— Ах, я еще в прошлом году читала об этом в журнале. И Трейси.

— Почему же вы не остановили меня, когда я начал вас просвещать?

— Мне очень жаль. Но вспомните — я пыталась заставить вас говорит о себе. Это всегда было нелегкой задачей. Вы только-только разговорились — хотя бы о работе. И вдруг я оборвала бы вас репликой: ”Ах да, читала об этом в каком-то журнале”.

Официант принес бефстроганов и устроил при этом целый спектакль, как бы показывая, что ему не зря платят деньги.

Я снова обратился к Саре:

— На дознании вы показали, что в то утро отправились в Йоркшир одна, потому что Трейси нужен был сверхплановый укол. Зная, как обстоят дела, я не поверил…

— Надо же мне было как-то объяснить… А сказать правду… Вообще-то мы редко ссорились. Но в то утро это случилось. Я покинула Ловис, не зная — и не желая знать, — что предпримет Трейси. Села на автобус до Лондона, а дальше — поездом час сорок. Я вся кипела, но, приехав в Йоркшир, успела остыть и решила позвонить ему. Меня мучили угрызения совести. Вам это знакомо. Трейси не ответил, и я подумала, что он уже выехал.