— Я присутствовал на дознании. Послушайте, неужели это вам что-нибудь дает? Мне нелегко об этом говорить. Нельзя ли поскорее перейти к делу?

Он в последний раз виновато улыбнулся и стряхнул пепел с сигареты.

— Не всегда бывает просто определить, что относится к делу, а что нет. Приходится по крупицам собирать факты, а затем скрупулезно исследовать у себя в кабинете. Вы же сами в каком-то смысле детектив от страхования, — он осклабился, обнажив зубы. Я не улыбнулся в ответ. — Но если это вам поможет, скажу, что кое-какие подробности гибели мистера Мортона вызывают у нас недоумение. Вы хорошо помните медицинское заключение?

— Весьма смутно.

— Патологоанатом утверждает, что в крови мистера Мортона оказалось всего около одного процента окиси углерода. Помните? Это примерно соответствует концентрации, которая обычно имеет место у любого курильщика — табака или лечебных трав. Далее. Предполагается, что Мортон успел позвонить в пожарную часть. Офицер-пожарный заявил, что они прибыли на место происшествия максимум через двенадцать минут. Можете припомнить, где у Мортонов стоял телефон?

— Кажется, да.

— В маленькой гардеробной между кухонным блоком и кладовкой с дверью, обитой зеленым сукном. Один-единственный аппарат, без отводной трубки. Мы все тщательно проверили. Допустим, мистер Мортон находился в одной из спален, быстро вышел оттуда, понял, что в доме пожар, и, спрыгнув с галереи, нашел свою смерть. Но как он мог сначала позвонить из задымленной комнаты, потом взбежать на галерею и так далее… а содержимое угарного газа в крови составило всего один процент?

Мы немного помолчали. Затем я поинтересовался:

— Что же из этого следует?

— Очевидно, в доме был кто-то еще. Он-то и вызвал пожарных — возможно, затем, чтобы запутать следствие и представить дело так, будто Мортон был еще жив.

Я встал и подошел к окну.

— Можно предполагать все что угодно. Огонь — вещь капризная и непредсказуемая. Я бы поостерегся делать поспешные выводы.

— Да, конечно. И все-таки это дает пищу для размышлений. Это — и еще некоторые обстоятельства, — он тоже встал. — Ну что ж, мистер Бранвелл, спасибо за помощь. Пожалуй, пойду. Вы никуда не собираетесь уезжать?

— В субботу мы с женой переезжаем в только что снятую квартиру. Сообщить вам адрес?

— Полагаю, в отеле его будут знать, не правда ли? Да, кстати. Какая у вас марка автомобиля?

— Серый ”уолсли”.

— Новая модель?

— Ну что вы. Ему уже три года.

— И хорошо работает?

— Превосходно.

Барнс кивнул и удалился. Я проводил его взглядом, а потом пошел к Саре.

Мистер Джером так и не появился.

* * *

Любить Сару было все равно что в изумлении стоять перед ларцом с драгоценностями и постоянно ожидать, что чья-то злая рука вот-вот захлопнет крышку.

Положим, я не убивал Трейси, она знает это и целиком на моей стороне; положим, я не поджигал особняк, чтобы уничтожить следы преступления, но, нравится мне это или нет, когда имеешь дело с законом, важнее не то, что произошло на самом деле, а то, что думает достаточно большое число людей.

В самые трудные минуты мы оба апеллировали к рассудку. Но доводы рассудка — еще не все. Если вы постоянно ощущаете, что за вами следят, подозревают вас в чудовищном преступлении и даже располагают неопровержимыми уликами, а вы сами не владеете информацией в полном объеме и потому не можете предугадать их следующие шаги, — это ощущение забирается вам под кожу, отравляет любую радость и превращает вас в психа.

При всем том в моем браке, существовавшем как бы отдельно от всех этих событий, я мог усмотреть всего один изъян, а именно, что, несмотря на всю любовь и преданность Сары, мне никак не удавалось избавиться от чувства неуверенности — словно она вот-вот оставит меня одного.

Хуже всего было то, что мне начало казаться: я и впрямь мог бы убить Трейси, если бы это помогло очарованию длиться вечно.

* * *

В пятницу я схлестнулся с Макдональдом.

Хаммерсмитское дело о мехах так и не продвинулось. Абель, представлявший интересы Колланди, неожиданно решил повлиять на ход событий, подав маклеру жалобу: мол, я создаю на пути искового заявления неоправданные помехи. Маклером оказался не кто иной, как Макдональд, а он передал жалобу Беркли Рекитту. Пока я ездил по другому делу, Рекитт позвонил Майклу, хотя прекрасно знал, что не он, а я занимаюсь этим случаем. Узнав об этом, я пришел в бешенство, но подумал, что имело бы смысл после обеда встретиться с Макдональдом. Естественно, маклер должен блюсти интересы клиента, а моя прямая обязанность — объяснить ему свои действия. Конечно, предстоящая встреча с Макдональдом не могла не рождать в моей душе самые скверные предчувствия.

В ресторане я снова встретился с Чарльзом Робинсоном. Мы предусмотрительно избегали касаться каких-либо служебных тем, ограничиваясь в разговоре автомобильными и мотоциклетными гонками. После обеда я зашел в мужской туалет и увидел Макдональда, старательно вытирающего руки о полотенце. Он был в одной рубашке, а пиджак повесил на крючок.

При виде меня его дряблое, морщинистое лицо приняло упрямое выражение, он сухо ответил на мой поклон и продолжал возиться с полотенцем. Мы были втроем: он, я и только что вошедший Чарльз Робинсон. Я решил, раз уж представилась такая возможность, договориться о встрече лично, а не по телефону.

Возможно, мой голос звучал не столь дружелюбно, как хотелось бы. Макдональд продолжал педантично вытирать у себя между пальцами.

— Это еще зачем? — уронил он.

Не успел я ответить, как он отвернулся к умывальнику и, вынув расческу, начал причесываться.

— По поводу Колланди. Я еще не готов дать окончательное заключение, но у меня сложилось впечатление, что его претензии безосновательны.

— Насколько мне известно, вы изложили свое мнение в докладной записке. Не вижу смысла в дополнительном обсуждении.

— Я подумал, что смогу более полно объяснить…

Он вгляделся в свое отражение в зеркале.

— Что тут еще объяснять? Факт ограбления не вызывает сомнений?

Его тон действовал мне на нервы.

— Не вызывает. Чего нельзя сказать об объеме похищенного. Я не верю, будто у него вообще когда-либо были колонки соболя.

— Вы считаете Колланди мошенником?

— Да.

— Это всего лишь ваше мнение, не так ли?

— Я изменю его, как только мне покажут счета-фактуры.

— Скорее всего, это не понадобится.

Намек был весьма прозрачен. Макдональд добивался, чтобы Рекитт отстранил меня от ведения дела. Наша встреча с самого начала приняла малоприятный оборот, и с тех пор мы как будто, набирая скорость, катились с обрыва. Чарльз подошел ближе.

— Что это с вами обоими?

Макдональд спрятал расческу.

— Бранвелл страдает от избытка служебного рвения. Успех ударил ему в голову.

— О каком успехе вы говорите?

В туалет вошли еще двое мужчин. Чарльз предостерегающе положил мне руку на плечо.

— Легче, парни, легче.

— Ответ, по-моему, очевиден, — гнул свое Макдональд.

— Хотелось бы услышать.

— Ну… Я имею в виду, что вам посчастливилось жениться на деньгах.

Я ударил его. Совсем потерял контроль над собой и обрушился на него с большей силой, чем следовало бы. Он врезался в одного из вошедших, сделал еще несколько шагов и рухнул на пол, держась рукой за челюсть.

— Чертов идиот! — прошипел Чарльз, хватая меня за руку.

Я немного знал вошедших — Маршалла и Эйнсли. Первый помог Макдональду сесть. Второй, у которого чуть не слетели очки, что-то недовольно пробубнил.

Я стряхнул руку Чарльза и кинулся к Макдональду. Тот беспокойно выпрямился и приготовился защищаться, хотя я всего лишь хотел помочь ему встать. Он не принял от меня помощи и все прикладывал ладонь ко рту: из губы сочилась кровь.

Наконец он произнес:

— Это прекрасно вписывается в общую картину. Можно было ожидать…

— Вы сами напросились. Но я все равно прошу прощения: вы старший по возрасту…

Макдональд встал на колени, а затем поднялся на ноги. Губа распухла, но и только. Он повернулся ко мне спиной, достал платок, а затем начал надевать пиджак. Маршалл бросился на помощь.

Я повернулся и вышел; Чарльз Робинсон — за мной. Наверное, у меня был странный вид, потому что все оглядывались. Я вышел из ресторана и попытался вспомнить, чем собирался заняться после обеда.

— На вашем месте я бы принес письменные извинения, — посоветовал Чарльз. — Понимаю, это обидно для самолюбия, но…

— К чертям извинения. Я уже извинился.

— Зачем вам лишние неприятности — особенно сейчас?

Я посмотрел на Чарльза в упор.

— Вы верите в то, что обо мне говорят?

Он покраснел.

— Если бы верил, меня бы здесь не было.

— Это пошло от Макдональда, верно? Жаль, что он не сломал себе шею.

— Если скандал выйдет наружу, он может причинить вам дополнительный вред. Людям безразлично, кто первым начал. Оба вы — горячие головы. Пойду, посмотрю, что с ним, — пока он не успел наделать глупостей. Постараюсь предотвратить огласку.

Я вспомнил наконец, что собирался сделать, и как раз успел вскочить в автобус до Хаммерсмита.

Глава XXI

На остановке возле Министерства юстиции в автобус вошел Виктор Мортон. В тот день на меня как-то навалилось все сразу, поэтому вначале я только и заметил, что кто-то сел напротив и начал стряхивать влагу с зонтика. И вдруг густой голос произнес:

— Добрый день, Бранвелл.

Я не видел Виктора с самого дознания. В автобусе он казался настоящим великаном, а тусклое освещение придавало его лицу нездоровый оттенок. Я выдавил из себя несколько слов приветствия.

— Кошмарная погода, — пожаловался он. — Я частенько задаюсь вопросом: почему это при первом намеке на дождь такси словно сметает с улиц?

Я пощупал свои волосы — они были мокрыми.

— В самом деле.

— Извините, что не писал, когда вы были в Париже. Ни минуты свободного времени. Мама, кажется, писала?

— Да. Не беспокойтесь. Как она?

Виктор помрачнел.

— Хорошего мало. Такой удар!.. Свадебный подарок за мной — как только выберусь в магазин, — он продолжал вертеть в руках зонтик. — В этом месяце творится что-то ужасное. Конечно, в Королевском комитете работаешь не за так, но если бы я раньше представлял объем работы… Вы нашли квартиру?

Я ответил, преисполненный благодарности за одно то, что он говорил об этом так, словно наш брак был самым нормальным явлением, а не попыткой обобрать покойника или стянуть бриллианты из короны.

После Ватерлоо-Плейс я пересел на его сиденье. Мы продолжили разговор. Я извинился за то, что не присутствовал на похоронах его брата. Казалось, он не придал этому особого значения. Мне очень хотелось поделиться с ним, выложить все как на духу.

— Мне выходить на углу Гайд-Парка, — сказал Виктор. — Сара знает, где я живу. Надеюсь, вы как-нибудь заедете.

— Большое спасибо. С удовольствием.

Он записал наш адрес. Я потер разбитые костяшки пальцев.

— Хочу спросить у вас одну вещь. Вы видели Трейси — он сильно обгорел?

Виктор Мортон пристально посмотрел на меня. Я явственно ощущал, как шевелится его острый, упорядоченный мозг юриста.

— Сильно. А что?

— Как же вы его опознали? Наверное, это представляло определенные трудности?

— Нет, ничего такого. Как опознал? По одежде, обуви, по фигуре… Это не мог быть никто другой. А у вас что, возникли сомнения?

— Вы не заметили — у него на пальце был перстень с печаткой?

Виктор задумался.

— Не знаю. Не уверен. Могу я спросить, зачем вам это понадобилось?

— Вы бы узнали этот перстень?

— Конечно.

— Это он?

Виктор повертел перстень в руках, заглянул внутрь.

— Да. Наверное, он остался у Сары? — он вернул мне перстень с таким видом, будто спешил от него отделаться.

— Ваша остановка. Вы не обидитесь, если я пока оставлю ваш вопрос без ответа?

Наши взгляды встретились.

— Если захотите зайти ко мне на работу, предварительно позвоните секретарю. Или домой после семи.

— Спасибо.