— При чем тут Виктор?

— Он всегда был ее любимцем. Она боялась, что, если правда выйдет наружу, это повредит его парламентской карьере или сведет на нет его усилия стать судьей. Она только и думала, как уберечь, защитить его. И поэтому я уже решила, что проиграла, не смогла тронуть ее сердца…

— Как же тебе удалось переломить ситуацию?

— Я слишком много знала. Все сошлось. Я пригрозила, что, если она не признается, я сама заявлю в полицию — или опубликую в газетах. Сказала, что если твоя жизнь будет покалечена, то и она тоже пострадает, и память о Трейси, и доброе имя Виктора. Не могу сказать, что я горжусь своим поведением.

Я накрыл ее руку своей ладонью.

— Я заставила ее понять, что, наоборот, чистосердечное признание в наименьшей степени сопряжено с оглаской. Пообещала, что мы сделаем все от нас зависящее. Оливер, нельзя ли не предавать эту историю огласке?

— Многое зависит от полиции. Но зачем им это нужно? Ее вряд ли привлекут к уголовной ответственности. Я тоже сделаю заявление. Не знаю, что еще можно предпринять.

Мы свернули на лондонское шоссе. Какое-то время не было слышно ничего, кроме гудения двигателя да шуршания шин. Странная поездка. Самая странная в моей жизни. Мне было тяжело, стыдно. Даже мелькнуло сомнение: да правда ли, что это — лучший выход? Но Сара знает, что делает. Она лучше меня знает миссис Мортон — возможно, боится, что та передумает… Сзади заскулила Трикси. Я бросил взгляд в зеркало заднего обзора и увидел, что миссис Мортон перебралась в другой угол.

— Сара… Твоя записка…

— Ох, прости. Наверное, я напустила туману. Но ведь у меня ни в чем не было уверенности — одни догадки. Я должна была справиться с этим в одиночку.

— А я подумал…

— Что я тебя бросила?

— Нет…

— Неужели ты никогда не перестанешь сомневаться? Разве я хоть раз дала повод?..

— Нет. Господи, нет. Я боялся… что Трейси жив.

— Ах, Оливер!

— Вот что не давало мне ни минуты покоя. Настоящий кошмар. По сравнению с этим ничто не имеет значения. Лишь бы не потерять тебя…

— Оливер, у тебя нет ни малейшего шанса меня потерять. Нет и не было, так и знай!

— Кажется, я начинаю в это верить. В первый раз за все время. Иногда бывает труднее всего поверить именно в то, что для человека важнее всего. Сара, я больше никогда не буду сомневаться в тебе. Обещаю.

Это случилось сразу после Фарнингема. Дождь перестал, дорога лежала перед нами — ровная и широкая. Мы ехали со скоростью примерно пятьдесят миль в час. Встречные машины попадались редко. Свет в окошке какого-то коттеджа заставил меня взглянуть в зеркало заднего обзора: не обгоняет ли нас какая-нибудь машина? Я не увидел миссис Мортон и повернул голову в другую сторону. И вдруг — яростный порыв ветра, испуганный визг Трикси… потом Сары… автомобиль круто занесло… открытая дверца метнулась парусом… скрежет тормозов… скрип шин об асфальт… нас бросило на кусты и какое-то дерево… мимо летели поля… наконец — страшный грохот… и тишина…

* * *

Я кое-как выбрался наружу и услышал собачий вой. Машина лежала на боку. Трава намокла. У меня мелькнуло желание лежать и не двигаться, и уж, во всяком случае, ни о чем не думать. На четвереньках я подполз к автомобилю. Внутри было темно… заливалась Трикси.

— Сара! — позвал я.

Крыло было сорвано; переднее колесо гордо взметнулось вверх. Я уцепился за него, чтобы подняться на ноги, — оно крутнулось у меня в руках. Я так же, ползком, обогнул автомобиль и, заглянув в заляпанное грязью ветровое стекло, увидел Сару. Меня чуть не вырвало.

Ее дверца оказалась внизу, поэтому я не смог до нее добраться. Сзади продолжала скулить Трикси; потом она принялась лизать лицо Сары, люк на крыше автомобиля!

Я пошарил кругом и, найдя увесистый булыжник, начал колотить им по крыше. Через несколько минут образовалась вмятина — но и только. Я совсем лишился сил, причем слабость была обусловлена не только физическим состоянием. Судьба описала круг, и я потерял Сару там же, где нашел, — в автомобиле. Мрак, боль и тщетность усилий. Вот чему — а не Трейси — было суждено разлучить нас! Слепой случай, пустота и отчание. Мое лицо было мокрым — не знаю, от слез или от пота.

Я взял другой, более острый камень и предпринял новую попытку. На этот раз мне удалось пробить металл. Я сунул в щель руку, но не смог дотянуться до защелки. Пришлось проделать в крышке люка еще одну пробоину.

Задача продолжала оставаться сложной. Защелку заело; мокрые пальцы с нее соскальзывали. Все же мне удалось ее повернуть. Крышка люка сдвинулась, и я услышал чье-то тяжелое дыхание. Я сильнее рванул крышку люка, чтобы полностью открыть его и в следующее мгновение коснулся ее волос, затем лица. Она пошевелилась. Живая!

Это вывело меня из оцепенения: мне снова было что терять! Я начал бессвязно разговаривать с ней, гладил ее лицо, старался привести ее в чувство, сердито кричал на мешавшую Трикси. Наконец я ухватил Сару под мышки. Однако мне не удалось ее вытащить. Она застонала…

Я понял: ей придавило ногу. Неподалеку послышались голоса. Я стал отчаянно звать на помощь.

Показался один из местных жителей: молодой очкарик. Он метнулся в проделанный моей машиной пролом в изгороди, подбежал и уставился на меня.

— Ну и ну! Вы в порядке?

— Моя жена… она ранена, я не могу ее вытащить. Не могли бы вы сбегать за доктором… и вызвать ”скорую помощь”? Скорее!

Сара вдруг открыла глаза.

— Привет…

— Сара, ты…

— Я в порядке, Оливер.

— У тебя что-нибудь болит?

— Нога… с ней что-то непонятное.

— Господи, милая, это я во всем виноват. Я не успел сообразить, что она задумала. Выскочила из машины, и нас занесло…

— Я знаю. Что с ней?

Я думал, молодой человек ушел, но он обошел автомобиль и посветил внутрь фонариком.

— Это приборная доска. Ее сорвало вниз. Но я думаю, мы справимся. Сейчас сбегаю за ломиком.

— Приведите врача. У вас есть телефон?

— Нет. Зато он есть у соседа. Не беспокойтесь. Я уже попросил брата этим заняться.

Глава XXX

Я опоздал на собрание на двадцать минут. Все уже ждали; мое опоздание их разозлило. Здесь были Рекитт, начальник Макдональда Роусон, оба Аберкромби, Чарльз Робинсон и член Совета из Бирмингема по фамилии Спенсер — багроволицый субъект лет шестидесяти со странной привычкой неожиданно закрывать глаза в середине предложения. Рекитт попросил принести кофе. Все сидели за столом, пили и обменивались мнениями. Майкл подошел ко мне и спросил, все ли в порядке. Я ответил: да, разумеется.

Не помню, как все началось, потому что думал о другом и вообще пребывал в тумане. Кажется, я занял место напротив Макдональда. Спенсер проворчал, что семейные обстоятельства — не оправдание для того, чтобы опаздывать на столь важное мероприятие. Но, кажется, до него дошло, что случилось нечто посерьезнее потасовки в мужском туалете. Вдруг послышался шум, и появился Генри Дэйн. Его не ждали, и в комнате не нашлось стула, но он замахал руками, чтобы не беспокоились, и, прислонившись к камину, принялся набивать трубку.

Начался разбор моей ссоры с Макдональдом. Чарльз Робинсон что-то сказал; я не расслышал, потому что перед моими глазами стояли картины недавнего прошлого: как я ухватил Сару под мышки и не смог вытащить; как пришел человек с ломиком, но я не позволил пустить его в ход, боясь еще больше повредить ее ноге. Сама же Сара то и дело спрашивала о миссис Мортон. Наконец кто-то принес известие о том, что в полумиле отсюда на шоссе нашли мертвую женщину.

До меня донеслись слова Макдональда:

— Если Бранвелл думает, что я затаил против него обиду, он очень ошибается. Возможно, не дело маклера — расследовать предполагаемую аферу, но в сложившихся обстоятельствах я счел это своим долгом, потому что я единственный столкнулся с рядом подозрительных фактов. Передо мной стоял выбор: либо докопаться до правды, либо закрыть глаза и таким образом изменить высоким принципам нашей профессии, которые все мы исповедуем, к какому бы подразделению ни принадлежал каждый из нас. Что касается слухов, то я не занимался специально их распространением. Бранвелл сам во всем виноват.

Он еще долго разглагольствовал о своих чувствах и побуждениях.

… Санитары, прибывшие на ”скорой помощи”, решили, что лучший способ вытащить Сару — поставить автомобиль на четыре колеса. Они постарались сделать это как можно осторожнее — все шесть человек. У меня же сердце ушло — нет, не в пятки, а как будто в желудок… Под конец все же не удалось избежать небольшой тряски, а анестезирующий укол, похоже, не успел подействовать. Наконец они открыли дверцу и извлекли злополучную приборную доску. Сара пробормотала: ”Дорогой, теперь у нас снова нет доказательств… Они нам так нужны!..”

Спенсер задал мне какой-то вопрос.

— Прошу прощения.

— Как я уже сказал, мистер Бранвелл, единственная цель сего собрания — прояснить некоторые сомнительные моменты. Не могли бы вы оказать нам честь, изложив свою точку зрения?

Все ждали моего ответа. В пищеводе у меня застрял остывший кофе; я испытывал тошноту и головокружение и всячески избегал смотреть в сторону Генри Дэйна. (Я ответил Саре: ”О чем ты, любимая? Какая, к черту, разница!”)

— Мою точку зрения?.. Макдональд правильно изложил факты, но я не согласен с его интерпретацией.

Спенсер прикрыл глаза.

— То есть, вы не отрицаете факт вашего присутствия на месте происшествия в тот самый вечер?

— Нет, не отрицаю, — я сделал над собой усилие, чтобы сосредоточиться, отвлечься от событий вчерашнего вечера и подумать о дне сегодняшнем, проникнуться важностью момента и просчитать ходы.

И вдруг, неожиданно для самого себя, я начал рассказывать обо всем, что тогда произошло: бессвязно, сбивчиво, в той последовательности, как это приходило в голову.

Странное ощущение! Собственные мотивы теперь казались мне неубедительными — а ведь в то время одно логично вытекало из другого. Я впервые на собственной шкуре убедился в том, какой страшной западней могут обернуться жесткие рамки закона. Возможно, право и закон вообще несостоятельны, поскольку в их основе лежит представление о человеке как о разумном существе? Разум — всего лишь тонюсенькая ниточка в ткани человеческих судеб…

По крайней мере я больше не испытывал соблазна оправдать себя. Я сам запутал свою жизнь, увязнув по уши в дерьме, — но это уже не имело значения.

Я продолжал свое повествование, но, дойдя до событий вчерашнего вечера, резко остановился, не желая впутывать миссис Мортон. Они собрались, чтобы обсудить не ее, а мои поступки. Кроме того, мне не хотелось упоминать об аварии и таким образом взывать к их сочувствию. Поэтому я заранее уговорил Майкла ничего не говорить остальным.

Закончив, я закурил, убрал зажигалку и уставился на горящий кончик сигареты. Все молчали. Я думал: нам еще предстоит пережить полицейское расследование. Самоубийство как результат временного умопомрачения — самая удобная формула. Все довольны. Тогда как на самом деле она действовала в полном рассудке. Даже подумала о том, чтобы привязать к сиденью Трикси перед тем, как открыть дверцу. Это был полностью осознанный выбор. ”Честь и достоинство до сих пор кое-что да значат. Я пыталась их спасти”…

— Да, мистер Бранвелл, — произнес Спенсер. — Вы дали нам обильную пищу для размышлений. Признаюсь, я нахожу некоторые аспекты вашей истории крайне обескураживающими.

Рекитт издал сухое покашливание и заложил палец за воротник.

— Обескураживающие — не то слово! По вашему собственному признанию, мистер Бранвелл, — если принять ваш рассказ на веру, — вы заподозрили мошенничество, находились на месте преступления — и на протяжении нескольких месяцев так ничего и не предприняли! Ваша собственная фирма подтвердила правомерность иска — и вы палец о палец не ударили, чтобы предотвратить выплату весьма крупной суммы. Странный поступок, мистер Бранвелл!

… К тому времени, как мы добрались до больницы, у меня все перепуталось в голове. Я ощущал странную связь происшедшего с судьбой моего отца. Он вернулся домой, закрыл дверь и пустил газ… Я нашел его лежащим на полу… при смерти…

— Да, конечно.

— И теперь, спустя четыре месяца, будучи женатым на вдове того самого Трейси Мортона и обманом присвоив сорок тысяч фунтов, вы хотите, чтобы мы поверили, будто вы собирались вернуть эти деньги, — в то время как с вашей стороны не было предпринято ни единой попытки такого рода?