— Что же вы собираетесь делать дальше?

— Перестану валять дурака. Все кончено, Мартин. Похоронено и забыто.

— Некоторые чувства, если предаваться им слишком долго, способны ожесточить человека, отравить кровь.

— Помогите мне разделаться с этой бутылкой.

Он покачал головой.

— Итак, вы прекращаете поиски Бекингема?

— Какие у меня шансы? Ни единого.

— Вы уже побывали на вилле ”Атрани”?

— Да. Леони уехала в Рим.

— Вчера после обеда. Я сам только вечером узнал. В противном случае, возможно, мне удалось бы если не отговорить, то хотя бы проследить за ней, — он с горечью посмотрел на кончик сигары. — Вряд ли мы увидим ее еще раз.

— Вы полагаете, она вернулась к Бекингему?

— … Да.

Я отпил немного вина. Мартин нерешительно стоял в центре комнаты.

— Мне жаль, что так случилось с Гревилом, — вдруг сказал он. — Чертовски жаль. Я понимаю, что это для вас значило.

Он явно переигрывал — потому что был пьян. Эти лицемерные соболезнования для меня были солью на раны. Но я сохранял самообладание.

— Чем вы сегодня занимались? Поймали что-нибудь стоящее?

— Я отдал почти весь улов хозяину лодки. Да несколько рыбешек — здешнему повару. Завтра попробуем.

— Вы рыбачили весь день?

— С одиннадцати часов. Все равно нечего делать — только транжирить время и ваши деньги. Гревил…

— Я сам хочу завтра покататься на лодке. Где вы обедали?

Мартин слегка замялся.

— Пристал к берегу в Амальфи. Поел и немного прогулялся. Там очень красиво. Вы бывали?

— Да.

Я весь похолодел. По выражению его лица я понял: он провел день с Леони. Я знал это так же точно, как если бы он сам мне об этом сказал. Леони вернулась к нему!

* * *

После его ухода я долго сидел на кровати. В пепельнице образовалась целая пирамида сизого пепла, комната пропиталась дымом. Я вышел на балкон и опорожнил пепельницу. Потом вернулся к себе и снова закурил. У меня дрожали руки. Что делать?

Наконец я спустился в вестибюль и прошел в телефонную кабину. К счастью, Сандберг еще не ушел с виллы.

— Простите, что беспокою в столь поздний час, но вы, помнится, обещали мне, когда понадобится, шлюпку?

— Какой разговор? Когда она вам нужна?

— Скорее всего, завтра… завтра утром. Хочу порыбачить. Конечно, если у вас у самого нет такого намерения.

— Моя шлюпка всегда к услугам моих друзей. Я оставил на яхте Эрнесто. Если утром вы увидите его раньше меня, передайте, что я разрешил вам взять лодку.

— Большое спасибо. Надеюсь поймать… хотя бы одну рыбку.

— Вы не слишком тщеславны.

— Пожалуй.

После небольшой паузы:

— В конце концов, это ваше дело.

— Спасибо за отсутствие любопытства.

— Я просто осторожен. Кстати, я сказал да Коссе насчет картины.

— И что же он?

— Кажется, будет потеха! Он у меня попрыгает!

— Желаю удачи, — сказал я.

— Я вам тоже желаю удачи.

* * *

Вернувшись к себе, я натянул свитер, хлопчатобумажные брюки и старые теннисные туфли. Дождался, чтобы у Мартина погас свет, а после этого дал ему еще полчаса. Мне было не обязательно спускаться по лестнице. В то утро, когда мы собирались ехать к Голубому гроту, я просто перемахнул через перила балкона и прошел садом. И сейчас сделал то же самое.

Около двух часов я был на причале Пиккола Марина. Луна зашла, но все равно хватало света, чтобы разглядеть стоявшую на якоре яхту. Я приготовился добираться вплавь, но оказалось, что в этом нет необходимости: шлюпка уже была спущена на воду и покачивалась возле пирса. Кто угодно мог украсть ее. Но, очевидно, мадам Вебер была права, утверждая, что здесь, на Капри, мелкое воровство не в почете.

На яхте было темно. Мне понадобилось всего десять минут, чтобы осмотреть лодку и сделать кое-какие приготовления.

После этого я вернулся в отель и лег спать. Не могу сказать, что я спал, как дитя, но все же мне удалось немного расслабиться, и меня не преследовали кошмары. Должно быть, берегли силы для завтрашнего дня.

Глава XVIII

Мы вместе позавтракали у меня на балконе. Настроение Мартина показалось мне странным: он был и напряжен, и непривычно тих. Вокруг глаз залегли тени.

Я сказал:

— Сандберг одолжил мне свою моторную лодку. Хочу обогнуть Фаральонскую гряду.

— Зачем? Скалы как скалы.

— Легенда утверждает, будто там водятся голубые ящерицы.

— Добрая порция ”скотча” доставит вам куда большее удовольствие.

Я упрямо гнул свою линию.

— Все равно нам больше нечего делать. Домой я поеду только после того, как повидаюсь с Леони. Ну так как, едем?

С минуту он молча пережевывал пищу, устремив невидящий взгляд в море.

Стоял великолепный, теплый день; горизонт таял в дымке тумана.

— Нет, Филип. Не думаю, что я составлю вам компанию.

— Что-нибудь случилось?

— Случилось? Нет. Ничего.

— Вы как будто притихли.

— Я в полном порядке.

— Жалеете о потраченном даром времени?

— Нет, с какой стати.

— Мне самому здорово не по себе, — признался я.

— Да, Филип. Я понимаю ваши чувства.

”Неужели?” — подумал я.

В конце концов мне удалось его уговорить; мы запаслись сэндвичами и в одиннадцать были уже на берегу. Сандберга не было, но оказалось, что он уже побывал там и отдал распоряжение насчет лодки. Я запустил мотор, и мы, не особенно торопясь, двинулись в открытое море. Загоравшая Джейн весело помахала нам рукой. Стояла не характерная для этого времени года жара; над морем висело огромное туманное облако — точно пар из чайника. Оно долгое время оставалось неподвижным, и вдруг от него отделился клочок и двинулся к другому берегу. Помню глиссер, оставлявший за собой белые свежевспаханные борозды; человек у руля получал видимое удовольствие, врезаясь в самую гущу тумана, вспарывая ее и выныривая с другой стороны. Я бы не позавидовал тем, кто в это утро случайно оказался бы у него на пути. Вдали виднелось несколько рыбачьих лодок, а за ними — пара катеров, отчаливающих от берега.

Мартин сидел на веслах — в голубой тенниске и полотняных брюках. Он предлагал заняться мотором, но я взял это на себя. Он не стал возражать, а подобрал со дна лодки моток лески и начал разматывать ее, щурясь, когда в глаза попадал дым от его собственной сигареты.

Вскоре он поднял голову и спросил:

— Далеко собираетесь плыть?

— Мы еще не прибыли на место. Не беспокойтесь. Весь день в нашем распоряжении.

— Как хотите, — ответил он. — Вы — шкипер.

Начал захлебываться мотор, и я занялся им. Не хватало еще, чтобы что-нибудь случилось раньше времени.

— Странно, что Леони так неожиданно уехала, — сказал я.

— Вы так думаете? Но этого следовало ожидать.

— Вы как будто высказали предположение, что она вернулась к Бекингему?

— По-моему, это вполне вероятно.

— Но ведь она спешно покинула Голландию, чтобы избавиться от него.

— Это она вам сказала?

— Это вытекает из письма.

Мартин потянул за одно весло, описывая круг.

— Видимо, женщинам не так-то легко навсегда вычеркнуть таких, как Бекингем, из своей жизни.

— Я часто задаю себе вопрос…

— Какой?

— Почему многие женщины сходят с ума по подлецам и авантюристам?

— Потому что то, что вы называете злом, выглядит привлекательнее.

Мы отъехали довольно далеко от берега. Я не оборачивался, но боковым зрением видел маячившие на берегу скалы. Пора решать, что делать.

— Я вот думаю о Гревиле…

— Господи! — воскликнул Мартин. — Я уж думал, что мы с этим покончили. Что тут можно добавить?

— Я долго не мог понять: почему, если он не чувствовал за собой вины, Гревил сопротивлялся обыску? Казалось бы, его неосведомленность не вызывает сомнений. Но сейчас я склоняюсь к другой точке зрения. Возможно, ко времени прихода полицейских многочисленные разрозненные подробности, касавшиеся поведения Бекингема, кое-какие слухи, достигавшие его ушей на Яве, или обрывки разговора между таможенниками в аэропорту, — возможно, все это сложилось наконец в стройную картину и Гревил догадался, что находится в ящике, среди экспонатов для Британского музея. И в нем сработал импульс: защитить Бекингема! Не оправдать его поступок, но помочь ему избежать ареста — ради дружбы забывая о себе.

— У вас богатое воображение.

— Тут не одно воображение. Вы знали, что Гревил вел дневник?

Мартин почесал руку, поглядел на покрасневший участок кожи и вообще всячески тянул с ответом.

— Это был не дневник в полном смысле слова, — продолжил я. — Так, деловые записи, но в последнее время Бекингем стал занимать в его мыслях большое место. Я убежден: Гревил считал Бекингема выдающейся личностью, которая по несчастливой случайности сбилась с пути. Догадавшись о низком обмане, он прежде всего думал не о себе, а о том, как спасти этого мерзавца.

— Много же вам известно!

— К сожалению, еще не все. Например, я не знаю, что произошло после ухода полицейских. Думаю, Бекингем как-то пронюхал об их визите, — возможно, наблюдал за отелем, а потом позвонил по телефону-автомату, чтобы узнать, что случилось. Должно быть, Гревил пришел в ярость, и Бекингем предложил встретиться на мосту в ”Барьерах”. Разговор состоялся. Осознав всю глубину морального падения Бекингема, втянувшего его в гнусную авантюру, и то, какого он свалял дурака, позволив обвести себя вокруг пальца точно младенца, Гревил оказался не в состоянии это перенести и покончил жизнь самоубийством.

Мартин бросил леску обратно на дно лодки.

— Но почему? — прорычал он.

— Что — почему?

— Из всего сказанного вовсе не вытекает необходимость сигать в канал. Вы не привели ни одного убедительного довода! Ни одной уважительной причины!

Он достал вторую сигарету и прикурил ее от первой.

— Причина была, — возразил я. — Кто высоко летает, низко падает. Самоубийство есть акт безумия.

Он выбросил в море недокуренную сигарету и проследил за ее траекторией.

— Вот именно. Ваш брат был фанатиком без малейшего чувства юмора или хотя бы чувства меры. Святая Тереза в шортах цвета хаки и солнечных очках! Иоанн Креститель, которого ровным счетом никто не преследует, разве что собственная глупость. Жалко, что мы давным-давно этого не поняли — это избавило бы нас от многих неприятностей.

— Вам-то с какой стати жаловаться? Его прыжок избавил вас от всех неприятностей на свете!

Мартин медленно сгибал сигарету, пока она не переломилась пополам. Когда он выбрасывал то, что от нее осталось, за борт, мышцы его рук напряглись до предела, однако выражение лица осталось прежним. Ну, разве что скулы показались мне более резко очерченными, а височные впадины — более углубленными.

— Давно вы знаете?

— С тех пор, как получил письмо от Пангкала.

— А до этого?

— Так, смутные подозрения.

— Давно?

— С самого начала. Коробка сигар у вас на столе — ”Эль Торо”.

— А что такое?

— Их производит фирма ”Клаасен оф Хаперт”. Гревил любил эту марку и доставал, где только мог. Это его подарок?

— Да.

— В Англии их не встретишь на каждом углу.

Он посмотрел на берег, на меня и пустынное, залитое солнцем море, словно что-то прикидывая в уме.

— Значит, вас удивило мое согласие сопровождать вас в Голландию?

— Я подумал: если вы каким-то образом замешаны в эту историю, возможно, для вас имело смысл проследить, как бы я до чего-нибудь не докопался. Впрочем, теперь я понимаю: вам ничего не грозило.

Он мрачно сверлил меня взглядом.

— Абсолютно ничего не грозило.

— Тогда зачем вы поехали?

— Какая теперь разница?

— Надеялись напасть на след Леони?

Мартин пожал плечами.

— Она исчезла без единого слова — во всяком случае, так это выглядело. Я терялся в догадках, а вернувшись в Англию, отправился к ее матери, но она не дала мне ее адреса.

— Вы уж больно спешили покинуть Амстердам. Это было неосторожно с вашей стороны.