Не так уж и плохо, верно? Она продержалась целых десять дней. Она несчастна, но Бог свидетель, раньше было гораздо хуже, и несчастью не было видно конца. Целых пять лет провела она в школе-интернате. А уж три-то месяца как-нибудь вытерпит.

Саммер тщетно пыталась пробиться к своим школьникам по видеосвязи, но так и не смогла. Линии, должно быть, опять вышли из строя – там действительно нужна другая спутниковая система. Ее отца называли выдающимся филантропом потому, что с его помощью происходили значительные изменения к лучшему, – но Саммер всегда было смешно это слышать. Отец преследовал иные цели. В обмен он всегда получал то, что хотел. Даже от своей собственной дочери.

Она уже было начала думать: а не притвориться ли, что ей действительно хочется помочь с управлением отелем, но, ради бога, у Алена достаточно страданий только из-за того, что она просто находится здесь. Поэтому она добавила еще несколько фотографий с острова к тем, которые сменяли друг друга на большом экране телевизора. Саммер меняла параметры слайд-шоу до тех пор, пока не осталось никакого оправдания перед собой, чтобы и дальше возиться с ними. Она любила эти фотографии. Они напоминали ей, что где-то на самом деле существуют солнце и счастье, которое она нашла для себя, и очень скоро вернется к нему.

Она подумала, что, может, было бы неплохо почитать книгу или сделать что-нибудь еще, но к этому времени пустота номера сделала ее совсем несчастной, и в памяти всплыли прошлые годы одиночества. И как ей повезло, что она наконец-то нашла остров, где могла изливать свою любовь на людей, которые тоже любили ее. А теперь вот разлука с ними… Боже, ей кажется, здесь ее засасывает старая черная трясина, и она тонет в этой мерзкой грязи.

Саммер взяла стопку телефонных сообщений. Не от женщин, конечно. Они ее всегда недолюбливали. Только не на Manunui, ее острове, и то, вероятно, скорее всего потому, что она была там диковинной, из-за чего тамошние женщины были терпимы к ней. К тому же она жила на островах как чертова монахиня.

Саммер начала перебирать бумажки. Прежние ухажеры – и много. По крайней мере, трое из них уже женаты.

Листочков бумаги с именами журналистов оказалось столько, что можно было устроить небольшой костер. Penthouse, Playboy… Она смяла их в комок и бросила в корзину для мусора.

Мужчины, чьи имена ей были смутно знакомы, – эти надеялись через непрочные связи с ней завязать отношения с ее отцом. Возможно, он мог дать некоторым из них надежду.

Порнорежиссер – таким всегда нужны новые актрисы. Но он, конечно, не знал, что случилось с тем, который попытался предложить ей участвовать в съемках порнофильма, когда она еще училась в колледже. Ее отец живенько разнес всю эту их порнолавочку. Да и ей заодно здорово попало за то, что она вела себя неподобающе и «дала им повод думать, что была не прочь сниматься у них».

Винсент Морен.

Саммер задержалась на этом имени. Холодок возник в затылке, перешел на шею, спустился и завязался узлом в животе, вызвав тошноту. О боже. Как только он посмел? Разве ее отец уже не оставил от него и мокрого места? Неужели Винсенту Морену удалось подняться? Одно лишь слово отцу, и от Винсента останется лишь воспоминание, но, о боже… даже от мысли, что отец может опять наговорить ей, тошнота грозила сокрушить ее. Ну и воспоминания…

Она отошла подальше от стола и сквозь завесу дождя со злостью взглянула на Эйфелеву башню. Пустой гостиничный номер сжимал Саммер, будто чей-то кулак пытался выдавить из ее сердца самую последнюю каплю жизни. Но Саммер хорошо знала, как капли дождя будут хлестать по ногам, если она пойдет вдоль Сены, укрываясь под большим зонтом в надежде убежать от одиночества. Так она поступала много раз. Она испробовала зонты всех цветов: радужный, розовый с блестящими серебряными блестками, веселенький желтый. В конце концов, зонт мог быть и черным. Все остальные цвета заставляли ее чувствовать себя еще более жалкой, еще более отчаявшейся. Одиночество тащилось за ней и при любой возможности обвивалось вокруг нее, как плащ вампира.

Саммер натянула старую гарвардскую хлопчатобумажную футболку, которую всегда возила с собой. В нее так приятно укутываться – еще бы, размерчик-то XXL. Она купила ее после какого-то по счету разрыва, когда пришлось вернуть трикотажную футболку очередному другу, с которым училась в колледже. Тогда она понадеялась, что футболка даст ей тепло и уверенность, которые она ищет. Это было начало перемен. Но потребовалось провести годы на островах, чтобы достичь… ну, ее настоящего жалкого положения, когда она бросается в объятия предполагаемых посыльных и встречается с мужчинами, которым нужен лишь ее отец, – и все только для того, чтобы опять не остаться в горьком одиночестве.

Пришла эсэмэска от матери – родители в который уже раз отложили прилет в Париж.

«Люблю тебя, дорогуша! Надеюсь, ты весело проводишь время! Хотела бы быть с тобой в Париже!»

Саммер бросила телефон в мусор, но сколько бы раз она так ни делала, кто-нибудь из обслуживания номеров всегда выуживал его и клал на маленькую стойку возле мусорки.

Она могла бы опять пойти в бассейн или отправиться в Лувр. И еще она знала одно место, где тепло и где она не будет одна. Где можно отвлечься. Не следовало бы идти туда, но…


– Так, значит, сегодня мы работаем над твоим плененным сердцем? – весело спросил Патрик, разрисовывая конусы из темного шоколада волновым узором из золота. Люк метнул на него быстрый взгляд сощуренных глаз.

– Ой! – Патрик наклонился, будто уворачиваясь от удара. – Сколько раз я должен говорить тебе про такой взгляд? У меня шрамы от него.

– Тогда не лезь на рожон.

Неужели именно поэтому она и назвала его Властелином Ада? Потому, что он мог так смотреть на людей, когда они были непочтительны с ним?

– Но я же задал разумный вопрос! Если мы собираемся включить твое сердце в меню, ты должен предупредить меня заранее, поскольку теперь мне всю жизнь только этот десерт и придется делать. Ты же знаешь, на него будет огромный спрос.

– Это не мое сердце, – процедил Люк сквозь зубы. – И нет, сегодня мы не работаем над ним.

Утром в Интернете появились фотографии, на которых Саммер с Дереком Мартином были на презентации духов. Саммер смотрела снизу вверх на черноволосого Дерека и улыбалась ему. Никому – даже Патрику – не хватило смелости поместить эти фотографии на доску объявлений.

Продолжая распылять золото, Патрик глубокомысленно кивнул. Вытянув губы, он беззвучно что-то насвистывал. Затем взглянул на Люка и с сочувствием спросил:

– Потому что оно слишком уязвимо?

– Патрик, ты долб…

Он прервал себя на полуслове, так как открылась дверь.

Кухня затихла.

Пока Саммер смотрела на Люка, царило безмолвие. Секунда молчания. Потом Саммер подарила сияющую улыбку сразу всем.

– Ты не возражаешь, если я посмотрю?

Патрик недоверчиво фыркнул, но так тихо, что, кроме Люка, никто не мог услышать.

– Ты не возражаешь? Думаешь, она не понимает, какой ты самовлюбленный? Вам с ней надо поработать над навыками общения.

Люк проигнорировал его, потому что иначе Патрик получил бы слишком много удовольствия.

– Вовсе нет, – сказал он Саммер, и его сердце начало биться немыслимо быстро. Она хочет смотреть на него? Просто стоять и наблюдать?

Это она так играет с ним? Пытается манипулировать? Неужели она поняла его слабость – когда он в центре ее внимания, у него не остается ничего, кроме чистого влечения? Имела ли она хоть малейшее представление, что когда попросила разрешения понаблюдать за ним, все его тело затопило чисто сексуальное удовольствие? Он мог дать голову на отсечение, что Саммер это прекрасно понимала. Просто ей стало скучно, и она без особых усилий нашла себе игрушку – его, Люка.

Саммер так и осталась стоять в дверном проеме, прижавшись спиной к стене. Будто пыталась вычеркнуть себя из бытия. Но с ее красотой это было нелепо. Ни один человек не смог бы забыть о ее существовании.

Однако Люк попробовал – а что еще ему оставалось? Танцевать для нее? Трясти маленьким бубном и протягивать к ней открытую ладонь в надежде, что она положит в нее хоть что-то? После того, как она раз за разом отказывала ему в том, что у него есть достоинство?

Он ненавидел себя за импульсивное влечение, но его тело само по себе начало устраивать для нее представление.

Смотри на меня. Смотри, вот я обмакнул метелочку в расплавленную карамель, а теперь взмахнул ею в воздухе, скручивая сахарные нити, будто я – король фей, который прядет золото, превращая его в лучи солнечного света[58].

Она подсунула руки под спину, по-прежнему плотно прижимаясь к стене.

Нет, не сопротивляйся. Подойди сюда. Полюбуйся, как я руками ловлю прекрасные сахарные нити и создаю сеть, которой накрою крошечное, но упрямое темное сердце.

Саммер чувствовала, будто от кондитеров на нее веет холодом, ведь она отрицает их ценность, игнорируя сладости. Один только Патрик подарил ей кривую манящую ухмылку. А специально для Люка, – причем так, чтобы никто больше не слышал, – присвистнул, как принято у мужчин при виде красивой девушки.

Когда-нибудь Люк убьет его. Кроме шуток.

Подойди сюда. Смотри. Взгляни на то, что я делаю, возжелай и получи его.

Саммер стояла очень тихо. В огромной гарвардской футболке, из-за которой Люку захотелось кое-кого убить. Кто из ее бывших парней дал ей эту чертову футболку, которую она доставала всякий раз, когда хотела закутаться в тепло и уют? И что она сделала с пиджаком Люка? Повесила среди прочей одежды, оставшейся после всех ее бывших, одержимых непреодолимым стремлением спрятать, защитить и сделать ее своей?

Невероятно, какой спокойной и тихой была Саммер Кори, примадонна пляжных бродяг. Она улыбалась мужчинам, будто ожидая, что их мир будет крутиться вокруг ее улыбки.

Она стояла в двери, бесхитростная и безмятежная, как луч света, случайно проскользнувший сквозь высокое окно. А Люк был жалким бобовым ростком, оставленным в шкафу ради эксперимента, скукоженным и бледным, на который наконец-то пролился этот солнечный свет. И пока она смотрела на него, он чувствовал себя растущим, разворачивающим листья.

Она собирается стоять там, пока он не сойдет с ума? От ее присутствия его кожу покалывало, как бы быстро он ни двигался, каким бы гибким, сильным и сохраняющим самоконтроль ни было его тело.

Сломайтесь! Посмотрите, что я создаю. Подойдите сюда, и я положу это вам в рот. Вам даже не нужно умолять меня. Просто перестаньте сопротивляться, сломайтесь. Не я для вас. Вы для меня.

И если она сломается, он возьмет ее в руки и соединит все ее части. У него руки чесались, так хотелось взять ее обнаженную прекрасную сущность и ласками вызвать чистое выражение экстаза.

Allez, soleil[59]. Сломайтесь. Или, merde, хотя бы подойдите сюда.

– Что она делает? – шепотом спросил он Патрика, когда на секунду сунул голову в холодильник, чтобы попытаться остыть. – Почему она не… – Почему она не подойдет к нему и не проведет пальцем вниз по его телу до его интимного места, или сделает с ним то, что ей еще захочется. Она сводит его с ума так, что он даже не может выразить это.

Любопытный блеск загорелся в голубых глазах Патрика, пока Люк брал сливки.

– Тебе никогда не приходило в голову, что она может быть застенчива?

Та самая женщина, которая подходит к мужчинам и вырывает души из их тел просто ради случайного развлечения?

– Нет. Не приходило. Ей дали целый разворот в Penthouse, merde. – Скорее, это была статейка о том, как все мужчины, которых она касалась, превращались в золото[60]. Но там напечатали и несколько сводящих с ума фотографий. Он мог бы сказать, что они были подправлены в фотошопе, а тело и вовсе было от какой-то другой женщины, но все равно они заставляли его корчиться от ярости при мысли о том, что другие мужчины разглядывают эти фотографии. И какого черта он стал искать ее в Гугле? Зря он сделал это…

Патрик вздохнул и покачал головой.

– Знаешь, Люк, удивительно, что у такой творческой личности, как ты, невероятно мало воображения при общении с людьми. Ты не думаешь, что это из-за твоего эгоцентризма?

– О чем ты, черт побери, говоришь, Патрик? Ты видел меня только с теми людьми, которые работают на меня. При чем тут воображение?

Сильно раздосадованный Патрик посмотрел на Люка и отошел от холодильника. Это должно было означать, что Люк тоже должен вернуться к работе, хотя бы только потому, что он окажется в аду, если позволит глазам Саммер остановиться на Патрике вместо него.


Он не может жаловаться, что она мешает ему, думала Саммер. Или что она избалованная девчонка. Она знала, что не надо беспокоить целеустремленных сосредоточенных мужчин. Если спрятаться подальше от всего удивительного и по-настоящему тихо вести себя, они не будут возражать.