Внезапно матрац осел, и глаза ее испуганно раскрылись. Люк пристроился на краю и, оперев голову на руку, внимательно смотрел на Саммер. Она еще не совсем проснулась, и лицо ее казалось беззащитным. Но очень быстро вернулось обычное выражение, хотя и без прежней враждебности.

– Pardon. Я разбудил тебя?

Она была совершенно обнажена, а плед соскользнул с нее. Она смутилась и покраснела. Почему управляет всегда он? Свой контроль он потерял прошлой ночью всего только на один краткий миг.

– Я думала, ты ушел на работу.

– Я ходил наладить процесс. Ной вполне может пару часов управляться один. Он второй су-шеф, и ему полезно иногда не быть в подчинении у меня или Патрика. – Люк поднял большую прядь ее волос и начал с ней сосредоточенно играть. – Поспи еще.

Она попыталась, боясь, что, если не заснет, он может захотеть показать ей, до какой степени она может потеряться в нем снова. Но заснуть не удалось, потому что у него в глазах она заметила какое-то странное выражение. Будто он смотрел на нее как на идеальный, совершенный – но лишь с ее точки зрения – десерт, собираясь сказать: «Кто сделал эту merde?», и выбросить его в мусорную корзину, чтобы следующий десерт сделать лучше предыдущего. Она никогда не была достаточно хороша даже для своих родителей, а они отнюдь не были такими перфекционистами, как он.

Саммер открыла глаза и увидела – чего и боялась, – что Люк смотрит на нее так, будто замечает каждую ресничку, которая не выровнена идеально.

Он положил ладонь ей на щеку и провел большим пальцем по брови. Возможно, чтобы пригладить взъерошенные во сне волоски, которые начали сводить его с ума.

– Я ударил Патрика, потому что он тебя поцеловал, а мне это не понравилось. Не должен был, но…

Он пожал плечами и – о боже, кто бы мог подумать! Люк покраснел!

Саммер изумилась так, будто он сообщил, что он и есть Невероятный Халк[125].

– Ты ударил подчиненного из-за такой глупости? Он же просто был любезен.

Люк сжал губы.

– Забавно! Мне ты подставляешь щеку, когда я наклоняюсь поцеловать тебя.

– Ты не любезен, – указала Саммер, хотя еще помнила и то, как пиджак скользнул ей на плечи и тихий голос произнес: «Ты прекрасна», и то, как Люк укрыл ее пледом перед тем, как уйти.

Его лицо напряглось.

– Я не безответственный. Просто не могу себе представить, что могу подойти к женщине, которая ничего для меня не значит, и поцеловать ее из любезности или по какой-то другой причине.

Саммер начала тянуться к нему, чтобы прикоснуться пальцами к мужчине, который никогда в жизни не был безответственным.

– И я никогда больше не хочу слышать, как слово «любовь» вылетает из твоих губ, если ты именно это не имеешь в виду. – Его голос был спокоен, однако ей показался безжалостным.

– Но…

Саммер посмотрела в его неподвижное бронзовое лицо и зажмурилась. Почему он думает, что она не может именно это иметь в виду? Правду сказать, раньше она не раз говорила это слово мужчинам, но Люк-то этого не знает, а может только предполагать. Вот и опять она натолкнулась на свою низкую самооценку. Разве то, что говорит она, никогда не имеет никакой ценности для других? Но почему она считает, что виновата в этом сама?

– Ты собираешься чаще ходить к психоаналитику? – спросил Люк с притворным безразличием.

– Несомненно. – Саммер перекатилась на спину и теперь смотрела на роскошные шторы розово-серых тонов. На самом деле она так еще и не дошла до психоаналитика Джейми, но только потому, что была круглой дурой. – Да, несомненно.

Выскользнув из кровати, она подхватила свой купальный халат. Пультом дистанционного управления включила просмотр фотографий, сделанных на ее островах. Это была ее собственная психотерапия. Причем очень действенная.

– Но зачем? – Он встал, элегантный и невозмутимый, контрастирующий с ее взъерошенной после сна беззащитностью. – Что плохого в том, что тебя тянет ко мне? Ведь ты сама начала это, Саммер.

– Но тогда я не знала, каков ты на самом деле, – сухо ответила она.

Тень прошла по его лицу. Она увидела, как он поражен, и была ошеломлена этим. Своими словами она причинила ему боль? Что же случилось с его неуязвимой стальной броней?

Встревожившись, она быстро сказала:

– Я не хотела тебя обидеть.

Он повернулся и отошел к окну, и теперь она видела только его спину на фоне утреннего неба, на этот раз ясного и холодного, со всего лишь несколькими длинными бледными полосками облаков за Эйфелевой башней. Свет в комнате не был включен, и Люк казался стоящим силуэтом. Саммер не могла понять его реакцию.

У нее на ягодицах были синяки в форме его пальцев. И что теперь она должна думать о них?

– Я не останусь здесь. Уеду весной. Через десять недель.

Люк сунул руки в карманы. Саммер продолжала:

– Я не хочу… – «остаться с разбитым сердцем», едва не вырвалось у нее, – …увлекаться.

Я не хочу оказаться на этом месте через двадцать лет, все еще пытаясь заставить тебя перевести взгляд с окна на меня. Не хочу, чтобы ты опять велел мне не говорить тебе, что я тебя люблю, потому что это ничего не стоит, раз исходит от меня.

Он внезапно повернулся.

– О чем ты пожалела однажды?

– Что?

Он пересек комнату, приблизился к ней и взял ее за руки прежде, чем она успела подумать, что надо бы их спрятать в карманах купального халата. Этот мужчина умеет быстро двигаться.

– Ты сказала, что только однажды пожалела о том, что осталась на острове. Почему? Что случилось?

– О, я не… – Она попыталась освободить руки, изо всех сил уворачиваясь от него. Он крепче сжал пальцы, но его руки следовали за ее движениями. – Это не… Давай поговорим о чем-нибудь другом.

– Конечно, мы поговорим, только потом. Почему бы тебе прямо сейчас не рассказать мне, что же тогда произошло?

Опять этот его ночной бархатный голос. Ее извивающиеся руки медленно покорялись ему, ее сердце постепенно начинало биться в сильном спокойном ритме. Она закрыла глаза, желая положить голову ему на грудь и дать всем своим мышцам расслабиться. Его собственный аромат, свежесть душа, запахи, вьющиеся вокруг него после утреннего похода в кухни – грейпфрут, что-то ореховое и маслянисто-золотое, – согревали тьму, которой она сама себя окутала.

– Я сама была во всем виновата, – быстро сказала она.

Его пальцы охватили ее запястья. Она подняла на него взгляд, но он лишь молча смотрел на нее. Она прижалась к нему.

Как рассказать ему об этом так, чтобы он не посчитал ее вконец испорченной?

– Просто один парень, которого я вроде как… бросила… сорвался. – Она потянула руки, пытаясь освободить запястья, застав Люка врасплох.

Однако это не сработало. Он напрягся.

– Что значит «сорвался»?

Она смотрела куда угодно, только не на Люка. С его стороны было так жестоко удерживать ее руки, чтобы она не могла убежать.

– У нас были… свидания… несколько месяцев, а потом я влюбилась в другого, и… Да, я была дурой. Это просто… Нэйто был таким напористым и таким мачо, что я влюбилась в него. Но потом… особенно потому что Тэйн был так раскован, и это начало сводить меня с ума, хотя сначала нравилось. Ну а Пуни постоянно оставлял цветы на моем столике для пикника, и смешил меня, и… я не знаю.

Саммер изо всех сил пыталась не расплакаться из-за того жуткого и отвратительного, что случилось с ней.

Молчание было очень коротким.

– Так в этой истории трое мужчин? – спросил он.

Она уставилась себе под ноги.

– Трое, – повторил он. – За четыре года. Ну ладно, тебя несколько сложно удержать, но это я уже знаю. Едва ли ты виновата в том, что так красива. Возле тебя всегда найдется другой мужчина, готовый схватить тебя, если первый не окажется безупречен. Putain, возможно, я тоже не смогу быть совершенным. Почему же ты так смущена?

– За один год, – призналась она, глядя в пол. – Это было на маленьком острове. Потом мне пришлось переехать на другой остров, и я совсем перестала ходить на свидания.

Снова тишина.

– Тебе пришлось сменить остров? А тот огорченный мужчина был местным вождем или кем-то вроде него?

– Нет, я хочу сказать… Я и вправду не понимала, какое влияние моя… моя… сексуальная жизнь могла оказать на такое маленькое сообщество. – Другими словами, она была испорченной и беспечной. Люку, вероятно, было совсем нетрудно поверить ее рассказу. – Я так много всего напортила, и…

Саммер смущенно пожала плечами.

На этот раз молчание длилось дольше.

– Когда ты говоришь «он сорвался»… что ты имеешь в виду?

Саммер начала плакать. Она отпрянула от Люка, опираясь всем своим весом на запястья, но он поймал ее и опять крепко притянул к себе.

– О черт, – прошептал он. – Что ж он сделал-то?

Его сильные руки успокоили ее почти мгновенно. Она прижалась лицом к его груди, и в этот раз ей не надо было притворяться, что у нее есть своя тьма, – она могла использовать его тьму. Саммер потерлась лицом, пытаясь зарыться поглубже. Он охватил ее голову. Саммер всхлипнула, перестала плакать, и ее тело расслабилось. Ей стало так приятно. Это было именно то, что она искала всю жизнь. Именно тот момент, когда все хорошо сейчас и будет хорошо до конца жизни.

– Ничего, – прошептала она ему в грудь, и он хрипло вздохнул. – Ничего особенного. Он вроде как… рехнулся и… схватил меня, но потом… кто-то услышал, и… и все кончилось хорошо. Я понимаю, что должна была… я просто… все меня любили, и никто не знал про деньги моего отца, и я просто… я не должна была быть такой… испорченной.

Он непрерывно ласкал ее спину. Она прислонилась к нему, ощущая поглаживания, и ничего не видела: ни обвинений и яростных оскорблений, ни грубых рук, срывающих с нее одежду, ни глухого удара ее тела о песок. Была только незыблемая, окутывающая тьма, напоенная запахами цитруса и чего-то теплого и темного. О, она бы могла остаться здесь на веки вечные.

– Этого не должно было случиться. – Отчаяние звучало в ее голосе. Ей казалось, что легче сказать это ему в грудь, пока она может видеть только ее и просто чувствовать его запах. – Тэйн был таким милым, он играл мне песни, и мы встретились в самую первую ночь, когда я оказалась там. – Ласкающая ее рука на мгновение остановилась, но потом продолжила движение. – И я была так счастлива! Но потом он стал… безразличным, ну то есть у него в доме было грязно, а он только и делал, что валялся да курил марихуану и сводил меня с ума. Да и встречались мы всего-то пару месяцев. Ему, казалось, было все равно, а Нэйто был таким напористым и мачо, и просто домогался меня, и… я не знаю. Все они были такими экзотическими, и я была экзотической для них, и думаю, никто из них не казался мне реальным. Я жила будто в сказке. Было так просто влюбиться и не думать о том, что из этого выйдет. А потом… потом Тэйн стал властным и ревнивым, решил, что я должна наводить порядок у него в доме, и злился на меня за то, что я делала это неправильно, и… переехал в мой дом, пока я была в школе. А я как раз хотела порвать с ним, а Пуни был таким забавным и всегда оставлял мне цветы, и… не знаю. Я действительно не понимала, что была единственной главной героиней этой истории. – Саммер собралась с силами и добавила специально для Люка: – Испорченной.

Некоторое время Люк молчал. Он перестал ласкать спину, но одной рукой нежно гладил ее поясницу.

– Тебе было… сколько? Двадцать один? Двадцать два? Только что из Гарварда? После круиза на яхте?

Она смотрела куда-то в окрестности его пупка, и ее глаза были приоткрыты возле его груди. Его голос был тих и спокоен.

– Как это ты умудрилась получить диплом с отличием в Гарварде? – Люк говорил без эмоций, как исследователь, собирающий информацию. – Здесь у нас сложилось смутное впечатление, что это лучший в мире университет, только очень дорогой. Диплом с отличием купил тебе отец?

Все всегда думали именно так.

– Я работала, чтобы заслужить его. Я много времени проводила за подготовкой к презентациям, запиралась в библиотеке и готовилась к экзаменам, ночами писала статьи, а потом засыпала, уронив голову на тетрадку. Мой выпуск был отложен, потому что я опоздала и пришла в полдесятого вместо девяти.

– Никакого блата?

Иногда ей так отчаянно хотелось вернуться на остров, где всем было все равно. Иногда ей хотелось расколоться на миллион кусочков, чтобы было легче отправить себя туда.

– Думаю, некоторые профессора были под впечатлением от моего отца, и, возможно, поэтому ставили мне хорошие оценки. Но их уравновешивали те, кто ставил оценки похуже, потому что думали, что я испорчена. Или потому, что пытались сделать так, чтобы мне было не слишком легко кончить курс, и перегибали палку. А я просто работала. Ходила к профессорам, когда получала плохие оценки на экзаменах, и пыталась добиться успеха при пересдачах. Но… знаешь, они, в этом Гарварде, хороши в долгосрочном планировании. На что они могли бы рассчитывать, получив одну из выпускниц, отец которой остался бы доволен их университетом? Откуда мне знать? – Никогда, ни в одной ситуации, в которой она оказывалась, за исключением работы в школе на острове, она не могла с уверенностью сказать, какова доля именно ее труда. – Там дают те или иные отличия половине выпускников, так что… Я не знаю. Я работала, но это ничего не значит.