Прическа Саммер выглядела идеальной, потому что укладывать волосы пришлось ему. Люк протянул руку, высвободил прядь, и она повисла возле ее лица, как бы намекая, что чувства у кое-кого тоже растрепаны… Теперь прическа смотрелась куда лучше.

Она быстро взглянула на него и заметила беспокойство в его тяжелом взгляде. Люк печально улыбнулся:

– Возможно, я немного… увлекся.

– Я не просто твое сырье.

– Я знаю. – Он поправил прядь, чтобы она лежала на ее плече. – Но я все равно люблю играть с тобой.

Саммер расцвела, засветилась и прижалась к нему.

Она любит его! Когда у него дома она прижала руки к его голым плечам, в его мире все стало так, как должно быть. Ее смех доносился к нему откуда-то сверху, и водопад ее золотых волос казался ему лестницей в небеса.

– Если у тебя более высокие требования и она им не соответствует, то убери от нее свои гребаные руки, – произнес резкий голос. Саммер вздрогнула, и от ее сияния почти ничего не осталось.

– Папа?

Она повернулась лицом к паре, идущей по черным и белым квадратам шахматного мраморного пола. Мать и дочь Кори можно было принять за двойняшек.

– Сюрприз, дорогая! – Она выхватила Саммер у Люка и заключила в жаркие объятия. – Я скучала по тебе! Ты получила фото принца Фредерика, которое я послала в эсэмэске? Он становится все симпатичнее и симпатичнее, тебе не кажется? Твоему отцу он тоже нравится. Жаль, ты не приехала на помолвку его сестры.

– Я не знала, что моя ссылка допускает поездку в Польшу на вечеринку, – сухо сказала Саммер, и отец фыркнул, будто у него кончилось терпение.

– Твоя ссылка! Три месяца в Париже, в одном из самых прекрасных в мире отелей. Честно, Саммер, если ты и дальше будешь так разговаривать, то, думаю, нам не стоило тратить силы, чтобы навестить тебя.

Люк увидел, как онемела Саммер, потому что любая ее попытка показать, что она возмущена, боится или несчастна, была заранее подавлена их угрозой уйти и оставить ее в полном одиночестве.

Одной рукой Люк обнял Саммер за плечи и притянул к себе.

– Вы всегда вот так затыкаете рот своей дочери?

Ее отец нахмурился:

– Занимайся своим делом.

Люк поднял брови с высокомерием.

– Честно говоря, на занятия своим делом я трачу так мало времени, как только могу. Это скучно. Но я, конечно, займусь моими собственными, более важными вещами.

Саммер смотрела на него так, будто он только что сделал что-то героическое, но он и понятия не имел, что именно. Сказать ее отцу, какой он ублюдок? Честно говоря, это было бы чистым удовольствием.

Сэм Кори смотрел свирепо.

– Саммер, ты встречаешься с человеком, который думает, что делами заниматься скучно? Почему ты так поступаешь со мной?

– А может, она никак с вами не поступает. Может, она просто живет своей жизнью, а я делаю ее счастливой, – невозмутимо ответил Люк.

Отец повернулся к Саммер.

– Что, черт возьми, здесь происходит? Кажется, ты мне сказала, что у него более высокие требования и ты им не соответствуешь.

– Ваша дочь не совсем точно изложила то, что я сказал по другому поводу. И вас это не касается.

– Я думаю, он за словом в карман не лезет, – сказала мужу Мэй Кори, блестя глазами. – Иди сюда, милая. – Она обняла дочь за талию и увлекла ее к лифту. – Пойдем, я покажу тебе платье, которое купила для тебя в Варшаве. Очень миленькое. И я взяла еще одно, на размер больше моего. Мало ли что, ведь ты жила на острове, а здесь еще и месье Леруа… Но я могу отослать его назад, если подойдет меньший размер.

Люк яростно смотрел им вслед, не веря своим глазам. Саммер выглядела так, будто на нее выплеснули ведро ледяной воды. В лифте она оглянулась на Люка и отца. На ее лбу появилась тревожная морщинка.

Двери лифта закрылись.

Люк резко повернулся. Сэм Кори встретился с ним таким взглядом, какой, вероятно, пугал мужчин, над которыми у него была власть.

– Что ты делаешь с моей дочерью? – повторил он.

– Так, значит, когда вы велели ей заискивать передо мной и делать меня счастливым, вы не имели это в виду буквально? А я-то все пытался себе представить человека, которого ни хрена не колышет, как себя чувствует его собственная дочь, раз всех остальных она делает счастливыми.

Губы Сэма сжались.

– Я никогда не говорил ей, чтобы она перед кем-то заискивала. Она моя дочь. Почему ты распускаешь руки?

– Вероятно, вы хотели бы узнать, что мои руки делали с вашей дочерью, – безжалостно сказал Люк.

Гнев нарастал в Сэме Кори. А, так, значит, его легко заставить потерять самоконтроль? И это одна из причин, почему Саммер так нравится самоконтроль Люка?

Люк учтиво улыбнулся.

– Ну, мне так показалось. У меня самого никогда не было дочери.

– Ты гребаный ублюдок, – тихо и недоверчиво сказал Сэм Кори. – Значит, правду говорят о высокомерии шеф-кондитеров?

Люк пожал плечами.

Сэм Кори открыл дверь в конференц-зал. Комната Марии-Антуанетты[154] в золотых и нежно-голубых тонах. На картине изображена женщина, которая скоро лишится головы на эшафоте. Что-то бормоча, Сэм жестом поманил Люка внутрь.

Люк поднял брови.

– Если ты ждешь, что я из любезности скажу «пожалуйста», то тебе придется ждать очень долго, – проворчал Сэм Кори. Люк долго выдерживал его взгляд. – Или ты бы предпочел, чтобы мы впервые по-настоящему поговорили за ужином при Саммер?

Люк немного наклонил голову и вошел в дверь.


– Ты прекрасно выглядишь, милая. – В номере Саммер Мэй Кори прижалась щекой к щеке дочери, приобняв ее, и поэтому они одновременно отразились в зеркале. Глаза матери искрились от удовольствия. – Точно как принцесса.

– Ты росла в настоящей бедности, maman? – внезапно спросила Саммер.

Мать насторожилась.

– Что заставило тебя спросить об этом? Я что-то не так сделала?

Саммер покачала головой:

– Ты всегда так элегантна и прекрасна. Мне просто стало интересно, была ли ты бедной. И была ли у тебя воображаемая жизнь, в которой ты вдруг становилась принцессой.

Мэй Кори улыбнулась и погладила дочь по щеке.

– Ты моя принцесса, солнышко. Я хочу, чтобы все видели, как ты прекрасна. – Она заправила обратно в шиньон[155] Саммер ту прядь волос, которую вытащил Люк.

– И ты всегда хотела учиться в Париже, в школе-интернате? – тихо сказала Саммер. – Как Мадлен?

Мэй Кори рассмеялась:

– Да, я сказала это тебе, когда ты шла на приемное собеседование. Хотя оно было чем-то вроде фарса, поскольку твой отец мог сто раз купить и продать эту школу. Но я хотела, чтобы тебя приняли, оценив твои собственные достоинства. Парижская школа-интернат! В детстве я так мечтала учиться в такой!

– Верно. – Чтобы сделать родителям приятное, Саммер прекрасно прошла собеседование, но после него ее долго рвало в ближайшем туалете. – Наверное, тогда я просто не… не думала об этом. – А что собеседование было фарсом, Саммер и в голову не пришло. Ведь ей было тогда всего тринадцать лет от роду!

Мать снова легонько обняла ее, глядя в зеркало.

– Сладенькая моя, ты не знаешь, как я всегда была счастлива тем, что могла дать своей дочери все. Я просто… хочу, чтобы ты стремилась к большему, милая. Я никогда не понимала, чего ты на самом деле хочешь.

Саммер замялась и нерешительно улыбнулась в зеркало, не в силах сказать матери в лицо.

– Знаешь, когда я была маленькой, то больше всего любила играть с тобой в красавицу и чудовище в таких отелях, как этот. Помнишь, мы представляли себе, что именно там, где работал папа, и было Западное Крыло[156], а все работники отеля были волшебными руками, которые открывают двери?

– О. – Удовольствие от облегчения заполнило лицо ее матери. Она опять прижала Саммер к себе и продолжала говорить, глядя в зеркало: – Конечно, помню. Было славно.

Саммер кивнула, хотя играли они с мамой очень редко.

– У меня были ужасные родители, – призналась мать. – Если бы не моя бабушка, не знаю, что сталось бы со мной. Я пыталась добиться большего для тебя. Разве Лиз не была замечательна? Я, должно быть, побеседовала с пятью сотнями кандидаток, чтобы найти тебе хорошую няню. – Саммер помолчала секунду, потом крепче обняла маму за талию. Видно, и впрямь всегда было правдой, что Саммер просто слишком избалована и потому не может оценить, как хорошо ей живется.

– Мы все еще выглядим как близнецы, – отметила мать с чувством глубокого удовлетворения. Легко и нежно она погладила кончиками пальцев уголки глаз Саммер, найдя их в зеркале и по-прежнему не глядя на настоящую Саммер. – Хотя я советую тебе лучше заботиться о коже, дорогая моя. Здесь в косметическом салоне могут сделать микрошлифовку, а если тебе понадобится немного больше, я знаю в Париже кое-кого по-настоящему хорошего.

– Мне двадцать шесть лет, мама. Maman.

– Я знаю, милая. – Прикосновение пальцев матери было очень нежным, целебным. – Вот почему я и беспокоюсь. Ты слишком молода для морщинок в уголках глаз.

– Они от смеха.

– И не следует слишком долго быть на солнце. – С нежным упреком мать погладила плечо дочери. – Старайся ограничиваться мягкой улыбкой, насколько сможешь, дорогая. Это тоже поможет.


Сэм Кори захлопнул дверь комнаты Марии-Антуанетты. Люк подозревал, что это был любимый конференц-зал Сэма Кори. Люк мог легко представить, как при взгляде Сэма Кори присутствующие теряют голову.

– Что ты делаешь с моей дочерью? – гневно спросил отец Саммер.

Люк самодовольно улыбнулся:

– Все, что хочу.

Кулак сильно ударил по резной золоченой двери.

– Черт побери, парень.

– Знаете, если вы не хотели, чтобы ваша дочь влюблялась в такое количество неподходящих мужчин, вам, наверное, надо было уделять ей больше времени и учить ее, как узнавать подходящих.

Люк отметил этот совет в своем очень коротком перечне правил, которые понадобятся ему, когда он будет претворять в жизнь свою мечту о счастливой, черноволосой маленькой девочке с тонкими чертами лица. Малышка будет расти у него на глазах, потом выйдет замуж и будет жить долго и счастливо, и у нее будут свои дети, и… стоп. Он оттащил себя от головокружительной грани.

– Она опять жаловалась, что я мало времени проводил с нею? – рявкнул Сэм Кори.

– Нет. Она никогда не жалуется. Думаю, боится жаловаться.

– Еще бы ей не бояться, – грубо заметил Сэм Кори. – В целом долбаном мире еще не было ребенка с такими привилегиями.

Люк оперся руками на стол и, прислонясь к нему, просто смотрел на пожилого человека. Второе правило в его коротком перечне: если дал ей все, кроме веры в себя, то все на хрен испортил. И еще – в какую бы беду ни попала твоя пятнадцатилетняя дочь, никогда не называй ее шлюхой.

– Поговорим о чем-то другом. Почему вы не расскажете мне о том хорошем, что есть в вашей дочери?

Сэм впился взглядом в Люка и пожал плечами:

– Ну, Саммер красива, хотя это она и так знает. Она очень умна, однако в это трудно поверить, поскольку она тратит свои способности впустую. В пять лет она уже могла обсуждать коэффициент P/E… – Люку казалось, что быть дрессированной обезьянкой лучше, чем играть в метро на проклятом бубне, но от P/E его начало тошнить. – …Но вместо того чтобы использовать свои способности, она учит дюжину безвестных ребятишек на каком-то богом забытом острове.

– Возможно, он не такой уж и забытый богом, – насмешливо сказал Люк.

– Что?

– Ничего. – Люк не был в церкви с тех пор, как покинул дом своего приемного отца, но даже тогда это было только при крещении приемного кузена и первых причастиях. Странная мысль пришла ему в голову. Вот если бы он был одним из тех маленьких детей или их родителей, то ему казалась бы божьим даром умная, любящая женщина, с радостью готовая отдать им все свои силы, не думая, что есть какие-то «лучшие» вещи, которые она могла бы сделать со своей жизнью. – Вы можете произнести хотя бы одно предложение о своей дочери, не сказав о ней при этом ничего гадкого?

Сэм Кори стиснул зубы и впился в него взглядом.

– Хотя бы попробуйте, – предложил Люк. – Постарайтесь изо всех сил. Вам это пойдет на пользу.

– Она могла быть намного лучше, чем есть! – взорвался Сэм Кори. – Сколько привилегий у нее было! Сколько возможностей!

– Вы были правы: хорошо, что мы говорим не при Саммер. Отступите и попробуйте еще раз. Пока вы все еще не убедили меня, что Саммер полезно побольше общаться с вами, а ведь я, в конце концов, мог бы как-то повлиять на это.

Сэм Кори сжал зубы. Он сверлил взглядом череп Люка, но эта сталь сдавалась только солнечному свету.

– Allez. Подумайте о своей любимой дочери. Вы же хотите, чтобы она была с мужчиной, который может хорошо заботиться о ней. Правильно? Посмотрите на это с такой точки зрения. Расскажите мне о ней что-нибудь особенное.