Люк вышел из ее дома с красной пластмассовой миской в руках. В ней Саммер обычно подавала картофельные чипсы на школьных мероприятиях. Люк поставил миску на скамью – низко и неловко для шеф-кондитера – и заполнил кондитерский мешок шоколадным кремом из миски. По его лицу было видно, как он сосредоточен. Таким он был в своей трехзвездочной кухне. За исключением того, что когда маленькая Ванина схватила его за запястье, он удивленно моргнул, посмотрел на кроху и сладко улыбнулся ей.

В этот момент Ванина заметила Саммер и завизжала от восхищения. Все дети бросились вслед за ней к Саммер. Они обнимали ее за ноги и талию, а она пыталась обнять всех сразу. Стоявший поблизости чей-то отец попытался поймать Саммер за плечо и помочь ей устоять, но какой-то малыш налетел на них, Саммер о кого-то споткнулась и села на песок, оказавшись под кучей детей.

Когда ее лицо вынырнуло из объятий, Люк сидел на корточках с другой стороны и был очень серьезен. Он был бос, белая рубашка, которую он любил, была расстегнута до половины груди, рукава закатаны до бицепсов, а джинсы от Диора обрезаны. Весь его облик казался сюрреалистическим.

– Почему ты не вернулся? – спросила Саммер. – Я ждала тебя столько дней! А потом удалось связаться с Келли, и она сказала, что ты замечательно выглядишь в гамаке, а я непонятно какого черта торчу в Париже!

– Я не уверен, что гожусь для гамака, – ответил Люк. – Наверное, в твоей компании я буду чувствовать себя по-другому. Я много бродил по пляжу и плавал, и твои соседи приглашали меня на пикники, а твои дети танцевали для меня. Они сказали, что сами полностью поставили это представление о Та’ароа, боге-создателе, как школьный проект для тебя. А потом мне захотелось проверить, как высокая влажность влияет на выпечку, и результат ужасен. Но люди, кажется, все равно наслаждаются ею. – Он протянул руки над медленно успокаивающимися детьми и поставил Саммер на ноги рядом с собой. Он пытался высвободить ее, а дети смеялись и хватались за нее. – В Париже ты узнала мой мир. Мне захотелось увидеть твой. – Он поцеловал ее отчаянно и запустил пальцы ей в волосы, потянув за пряди так сильно, что ей стало больно. – Спасибо, – прошептал он, – за то, что возвратилась ради меня.

Она тоже провела руками по его волосам и тоже схватилась за них. Ему, должно быть, тоже стало больно, потому что он прикусил губу. Тогда Саммер поцеловала его так крепко, что это почти ничем не уступило укусу.

– Почему ты сказал, чтобы я уехала, если не хотел этого? Это ранит!

– Потому что не хотел заточить тебя в твоем собственном, персональном аду, раз ты так сильно хотела возвратиться в рай. Но я был не прав. Я не настолько хороший человек. Двадцать проклятых лет работы над этим, а я все еще тот же отчаявшийся ребенок. – Он резко выпустил ее волосы и потянул ее назад к столам. – Прости, Саммер, но здесь на этой долбаной жаре сливки вот-вот испортятся. О, pardon, – рассеянно сказал он малышам. – Я главным образом вырос в кухнях, и теперь я почти такой же сквернослов, как ваша учительница.

Саммер укоризненно взглянула на него.

– Они не знают, что я иногда сквернословлю, – пробормотала она. – Я-то умею притворяться.

– Давай поговорим о твоих способностях притворяться, как только я обслужу этих людей. Ты не должна улыбаться мне той гребаной улыбкой, как в тот раз, когда ты уезжала, Саммер. Почему бы нам не договориться, что отныне ты улыбаешься мне только искренне?

– Конечно, сразу же, как только мы договоримся, что ты никогда не будешь скрывать от меня свои чувства. Я не хочу угадывать их, когда улыбаюсь тебе, Люк. – Ее завораживало то, как он поднял кондитерский мешок, и внезапно она поняла, что это был пакет с застежкой Ziploc и с отрезанным углом. – Из чего ты сделал насадку?

Он повернул мешок и показал деревянную деталь.

– Мальчики вырезали для меня несколько насадок разных размеров и форм.

– Я! – счастливо прокричал Моэа. – Эту сделал я!

Саммер улыбнулась двенадцатилетнему пареньку и показала ему поднятые большие пальцы.

– Где ты взял ингредиенты?

Люк пожал плечами.

– Как только я рассказал, что именно мне понадобится, люди все принесли: – Он понизил голос, чтобы только она одна могла слышать: – Яйца хорошие и свежие, местные, но, пожалуйста, давай не будем говорить о чертовых шоколадных батончиках, которые я вынужден был разломать, чтобы добыть шоколад. Подозреваю, они много лет таяли и застывали, лежа в холодильниках, и, что еще важнее, они очень дешевого сорта. Мне даже пришлось расплавить «Батончики Кори». Pour l’amour de Dieu[160].

Саммер усмехнулась и погладила его затылок, потому что не могла не прикоснуться к нему.

– Бедный ребенок.

Он стоически поднял руку.

– Все хорошо, Саммер. Ты могла бы предупредить меня, чтобы я мог собраться должным образом, но я выживу.

И он начал с быстротой молнии выжимать сливочный крем в эклеры.

Дети радостно танцевали вокруг него, а взрослые тихо переговаривались под впечатлением от увиденного. Одна из девочек-подростков, которой Саммер перед отъездом оставила фотоаппарат, начала щелкать. Такой снимок займет видное место в коллекции Саммер – изящный, прекрасный, всемирно известный pâtissier создает эклеры для сотен людей на столах для пикника под кокосовыми пальмами!

– Я люблю тебя, – непроизвольно пробормотала она.

Он замер на долю секунды, и его глаза закрылись.

– Боже, как мне не хватало этого.

Его руки опять полетели. Саммер потребовалось бы несколько часов, чтобы заполнить столько эклеров, и все вокруг было бы перемазано кремом. Он же уложился всего в несколько минут, и несмотря на то, что инструменты были самодельными, ни одна капля крема не упала мимо и ни один эклер не лопнул.

– Я тоже люблю тебя, Саммер, – внезапно прошептал он, не отрываясь от работы, будто наконец вспомнил, что ей тоже надо было услышать эти слова, и крепко, яростно поцеловал ее, лишь на миг прервав полет своих рук.

У него, очевидно, уже было несколько учеников-подростков, потому что они бегом бросались в дом Саммер всякий раз, когда крем в миске подходил к концу, и приносили миску с очередной порцией – видимо, из ее холодильника. Электричество, вероятно, работало. Он закончил наполнять трубочки, вручил детям миски и кондитерский мешок, чтобы они могли доесть остатки крема, а сам исчез в доме. Возвратился он с большой кастрюлей шоколадной glaçage[161]. Выражение острой боли появилось у него на лице, когда он начал наносить глазурь на эклеры.

– Что с тобой? – спросила Саммер.

– Поверхность матовая! Даже собственного отражения не видно. Здесь у вас нет ни хороших ингредиентов, ни оборудования.

– Знаешь, это все равно лучшее из того, что кто-нибудь здесь пробовал, – пробормотала она, глядя на счастливые лица островитян.

Такой, как Люк, никогда прежде не появлялся в их жизни. И хотя кто-то и мог попробовать французские пирожные, когда ездил на более крупные острова, эклера, наверное, почти никто не видел.

– Спасибо, – сухо ответил Люк. – Ты меня успокоила.

Саммер рассмеялась и обняла его сзади, от чего глазурь размазалась по всему краю кастрюли. Он на миг перестал работать, поймал ее руку у себя на груди, поднес к губам и очень крепко поцеловал ладонь.

Восторг от эклеров был невообразимым, и дети сразу же начали так шумно и настойчиво просить Люка сделать другую партию, что он бы и сделал, если бы было из чего. Поэтому все вместе решили устроить большое барбекю и отправились к соседу, у которого было лучшее на острове оборудование для готовки на гриле. Ближе к полуночи Саммер и Люк смогли улизнуть. Одни островитяне подталкивали друг друга и усмехались им вслед, другие же – в основном холостая молодежь, в том числе и Келли – были недовольны.

Волны накатывались на пляж, спокойный нежный свет тропической луны был прекрасен. Прохладный влажный песок шевелился, нежно, успокоительно массируя голые пальцы ног.

– Жаннин сказала, что я сделал самую чудовищную ошибку, какую только мог, когда сказал тебе, что ты мне не нужна, – проговорил Люк почти столь же тихо, как плескались волны, и крепко обнял Саммер за талию. – Она сказала, что тебе больше всего на свете нужен человек, которому нужна ты и кто не даст тебе уйти.

Такой, как ты, думала Саммер, глядя на профиль Люка на фоне Южного Креста и залитого лунным светом моря. Это и тебе тоже больше всего нужно. Саммер хотелось, чтобы Люк всегда шел с ней по пляжу. Ей казалось, что она хотела этого еще до того, как познакомилась с Люком.

– Ты говорил обо мне с Жаннин?

– Мне надо было с кем-то поговорить, Саммер. И мне всегда хотелось, чтобы у меня была бабушка. – Люк порылся в кармане и выудил льняной квадрат. – Она дала мне вот это.

Одна из его салфеток на День святого Валентина. В отличие от салфеток Жаннин, эта была трогательно подрублена. Его имя, вышитое черными нитками, было безнадежно искореженным месивом. Саммер начала делать эту салфетку сразу после того, как он сказал ей, что сохранил свои игрушки навсегда, но ей пришлось бросить эту салфетку, запятнанную несколькими каплями ее крови[162], когда услышала, что он пришел.

– Мне было скучно, – сказала она, защищаясь. – Я и подумала, почему бы мне не научиться вышивать?

Люк большим пальцем провел по трем красным каплям крови, усеявшим белое полотно и его черное имя, искореженное ее неумелой рукой.

– Такой подарок намного лучше «Бугатти», – сказал он спокойно и внезапно отвернулся, скомкал салфетку в ладонях и начал целовать Саммер. – Ты мне нужна, – хрипло пробормотал он ей в губы. – Ты мне нужна. Понимаешь? Боже, как же ты мне нужна. – Он рухнул вместе с ней на песок, с одной стороны защищенный каноэ с балансиром, которое ближайший сосед Саммер вытащил из воды и оставил лежать на полпути между их домами. – И мне всегда хотелось заняться с тобой любовью на песке, – прошептал он неистово. – И потом отмыть тебя в волнах.

Так он и сделал. Они занялись любовью с безудержной страстью. Они задыхались, обнимались, ласкали друг друга и не могли насытиться. И много-много позже Саммер увлекла его к своему гамаку и опрокинула Люка туда.

– У твоего дома нет даже стен, – ворчал он, – и ты спишь на матраце на бетонном полу. Саммер, в тебе есть много больше того, что ты позволяешь видеть людям в Париже, и я собираюсь отведать каждый твой слой.

– Не могу поверить, что ты дал Келли увидеть тебя в гамаке прежде, чем тебя увидела я. Это было моей мечтой.

– С тех пор, как я добрался сюда, я провел в гамаке едва ли пять минут, и не моя вина, что Келли шпионила за мной. Это не остров, а гигантский аквариум. Я никогда не понимал, что метро с его толпами и кухни, полные суеты, кажутся укромными уголками по сравнению с небольшим островом, где у всех полно времени, чтобы совать нос в чужие дела.

– Пять минут? Тебе надо научиться расслабляться, Люк.

– Ну так научи, – сказал он и потянул ее на себя. – А, – он выдохнул, когда она оказалась на нем, и хроническое напряжение вылетело из его тела, будто отпущенная круглая аптечная резинка. – Теперь намного лучше. – Некоторое время он мягко раскачивал гамак, наслаждаясь моментом. – А сегодня не День ли святого Валентина?

– Думаю, да. – Саммер попыталась сосчитать, принимая во внимание линию перемены дат[163]. – Патрик просил передать, что он оформил тебе удлиненный оплачиваемый отпуск, поскольку ты хотел, чтобы он сделал свое собственное меню на этот День всех влюбленных.

Люк напрягся.

– Это такая шутка, да?

Саммер задумалась.

– С Патриком никогда не можешь быть уверен, но я так не думаю. Когда он говорил со мной, везде валялись его собственные эскизы. И еще он пообещал, что салфетки Жаннин у него не пропадут.

– Putain.

Люк начал выбираться из гамака. Остановился на полпути. И медленно опустился обратно, расслабился и притянул Саммер туда, где она только что лежала.

– Сейчас я уже все равно ничего не могу с этим поделать. Я надеялся, ты увидишь то, что я хотел сделать для тебя в ресторане в День святого Валентина. Там были бы… – Он умолк, страсть как желая описать это. – Ну что ж, сделаю в будущем году. А может, когда сделаю тебе предло… – Он опять замолк на полуслове.

– Мне понравилось, когда один из лучших в мире шеф-кондитеров совершает долгое путешествие по воздуху и воде, чтобы для всей моей приемной семьи делать эклеры на столе для пикника, используя наконечники ручной работы, – сказала Саммер. – Это и есть твой самый настоящий подарок мне ко Дню святого Валентина.

Она думала, что говорит беспечно, но в конце ее голос прервался от волнения, в носу защипало, и она ухватилась за Люка.

Он нежно прижал ее к себе.

– Один из лучших в мире?

Она расхохоталась, но одна слезинка упала ему на грудь.