– Бедняжка. Тебе было тяжело целых пять месяцев? – ехидно переспросила она и удивилась себе. Никогда в жизни она ни над кем еще не издевалась.

Его рука сжала ручку кастрюли.

– Ты понятия не имеешь, Сара. – Внезапно его голос стал низким и грозным. – Никакого. В этом различие между нами. Как бы я ни пытался не торопиться, когда мы занимаемся сексом, как бы ни пытался заставить тебя жаждать его, я никогда не буду в состоянии дать тебе почувствовать десятую долю того, что я… – Он сжал пальцы в кулак, внезапно повернулся и скрылся за дверцей холодильника.

Когда Патрик выпрямился, Сара стояла рядом с ним. От неожиданности он так сильно вздрогнул, что коробочка с малиной, которая была у него в руке, ударилась об угол дверцы, малина взлетела вверх и рассыпалась на них дождем красных ягод.

– Merde. – Он поймал несколько ягод так небрежно, как мальчик мог бы поймать бейсбольный мяч, который подкидывал для развлечения, и протянул их ей на раскрытой ладони. – Ну, не привык я к тому, что в кухне может быть еще кто-то, кроме меня.

От этого маленького откровения Сара испытала прилив счастья, и внутри у нее все засияло. Она опустила ресницы, чтобы он не заметил слишком яркое сияние ее глаз и не почувствовал ее беззащитность, и посмотрела на четыре красивые красные ягоды, лежащие на его широкой, затвердевшей от работы ладони. Не было прекраснее способа предложить их ей. Никакого сравнения с какой-нибудь необычно красивой тарелкой в их кухнях. Саре захотелось наклониться и съесть их с его руки.

Но сделать это показалось ей… унизительным. А она и так считала себя униженной всем, что касалось его, и поэтому взяла одну ягоду пальцами. Внезапно передумав, она поднесла ее к его губам.

Он заметно расслабился, и она наконец-то поняла, как он был напряжен. Его губы сомкнулись вокруг малины – его аристократические губы, которые открывали правду, лежащую под его манерой держаться непринужденно, будто он в самом деле был серфингистом. Когда он брал ягоду, то нежно поцеловал кончики пальцев Сары, и от его прикосновения она почувствовала сладость во всем теле. Толкнув дверцу плечом, он закрыл холодильник и опустился на корточки, продолжая держать пойманные ягоды в одной руке и полупустую коробочку в другой.

Его взгляд переместился на футболку, которую Сара успела надеть.

– Ты предпочла носить мою одежду вместо той, что я купил тебе?

– В этой я чувствую себя совсем по-другому, – упрямо заявила она.

И это было правдой. Когда она натягивала футболку через голову, то почувствовала запах Патрика, сохранившийся в ткани, и у нее возникло ощущение его заботы и ласки. Но ведь именно этого он и хотел, когда покупал ей вещи? Хотел заботиться о ней…

– Мне это нравится. – Его голос, ласкающий ее, стал глубже, и в нем проявился голодный собственнический инстинкт. Он задержал взгляд у края футболки, на линии ее бедер. – И мне опять кажется, что ты даже не представляешь, насколько. – Его взгляд метнулся на мочки ее ушей, но, вероятно, в тысячный раз с того момента, как она предстала перед ним без сережек, он принял решение ничего не говорить и выпрямился. – Ешь яичницу, Сара, чтобы мне не пришлось бросить ее в мусорное ведро и начать готовить снова. И не наступай на малину, иначе я буду слизывать ее с твоих ног.

И это было… это было… что оставалось женщине делать с этим? Как теперь вести себя?

Она села на табурет у стола и съела яичницу, и пока ела, пальцы ее ног подгибались.

Патрик промыл малину, промокнул досуха полотенцем, выложил из нее по краю тарелки контур гигантского сердца, затем разбил на сковордку еще пяток яиц для себя.

* * *

День был невероятно прекрасен. Но почему без всяких усилий все складывается замечательно? Это было вопреки всему ее жизненному опыту. Разве она не должна упорно трудиться, чтобы получилось идеально? Или упорно трудиться должен кое-кто другой? Тогда будет казаться, что все складывается легко и просто.

Сара подозрительно посмотрела на Патрика, но он, казалось, действительно считал все соблазнительно легким. Конечно, у него все всегда выглядело соблазнительно легким, но в этот раз он, похоже, на самом деле был полностью расслаблен и умиротворен.

* * *

У Патрика не было фена, поэтому даже после завтрака волосы Сары все еще оставались влажными от душа и прямыми прядями лежали на ее шее. Когда фильм перестал удерживать ее интерес, она пересела на другой конец кровати, чтобы планшет не загораживал Патрику экран телевизора, и скачала книгу, которую порекомендовала ее сестра-библиотекарь. Это была автобиография шеф-повара, и Данжи решила, что Саре книга понравится. Данжи все еще думала, что у Сары хватает сил на что-то, кроме сна, когда она ложится в кровать. Конечно, ей было приятно, что Данжи читает мемуары поваров, несмотря на то что Сара потрясла родных, сменив работу.

Со стороны Данжи это был молчаливый жест. Она будто говорила: «Я попытаюсь понять». Когда Сара начала делать торты для мамы и сестры, то тоже будто говорила: «Я попробую это сделать. Я попытаюсь научиться. Но пойду своим путем, хорошо?» И она выбрала инженерное дело, которое было очень далеко от семейных традиций. Ее достижения в Калифорнийском технологическом институте казались… эгоцентричными. Будто они были только для нее одной.

Сара зажмурилась от воспоминаний. Ее мозг был похож на калейдоскоп. Крошечное движение меняло всю картину. Теперь она видела лицо мамы, напуганной до паники, когда Сара оставила карьеру инженера. Сара моргнула, и эта картина тоже исчезла.

Патрик подвинулся, чтобы освободить место Саре. Потом взял ее ногу, положил себе на грудь и начал рассеянно ласкать так же, как ласкал ей руку. Он поглаживал большим пальцем кончики ее ногтей, переходя на подъем, массировал стопу, касался нижней стороны пальцев ее ног, хотя сам в это время был поглощен французской комедией, которую Сара не совсем понимала. Патрику же она казалась веселой, да и половину реплик он, как оказалось, уже знал наизусть.

Про планшет, лежавший у нее на груди, Сара забыла. Она наблюдала за выражением лица Патрика, и по всему ее телу растекалось удовольствие из-за того, что он ласкает ее ноги. Он усмехнулся чему-то сказанному на экране, рассеянно поднес ее ногу к своим губам и поцеловал кончик большого пальца.

Она испустила сладостный вздох.

– Разве я не должна тоже что-то делать? – наконец спросила она.

Он зевнул и поставил фильм на паузу, глядя на Сару поверх ее ноги, с которой продолжал играть – попеременно сжимал и разжимал пальцы и пятку. Они оказались во власти мужчины, который мог небрежно, легким движением пальцев выжать сок из апельсина. Сара ощущала невероятное блаженство уже от одного только сжатия. Как женщина сможет прийти в себя, когда такое внимание с его стороны закончится?

– Тебя что-то беспокоит?

Она покачала головой:

– Просто… чем я заслужила это?

– Заслужила что?

Он был озадачен.

Она неловко взмахнула рукой в его сторону.

– Меня? – У него вырвался удивленный смешок. – Что ты сделала, чтобы заслужить меня? Один Бог знает, что такое ты говоришь, Sarabelle. Ты такая милая, но почему-то чувствуешь себя обязанной что-то делать.

– Я не милая, – запротестовала она с долей возмущения.

Она никогда и не была такой! Милые женщины всем улыбаются, относятся по-матерински, всегда ставят других на первое место. Она же ничего такого не делает. Чтобы приехать сюда, она поставила на первое место себя, оттеснив маму после всех ее страданий!

Разве было не так?

– Для меня, – поправился он. – Ты милая для меня, потому что впускаешь меня в свой мир. Я думаю, что для всех остальных ты милая, как закрытый сад, такой, как у японских монахов, или, возможно, как великолепная, изумительная стальная ката́на[97].

Ей стало не по себе, и она наморщила нос.

– Твои слова… От них больно, они режут, будто острое лезвие.

– Да, нехорошо получилось. – Он на мгновение склонил голову, глядя на Сару. – Enfin[98]. Конечно, на лезвие ты совсем не похожа, но мне нравится сравнивать тебя со сталью, ведь в ней тоже есть прекрасная, гибкая сила.

Прекрасная, гибкая сила?

– Мы говорим об одном и том же человеке? – ошеломленно спросила она.

– Возможно, с разных точек зрения ты выглядишь по-разному, – саркастически заметил он.

– Очевидно. – «Но и ты тоже. А я-то думала, что должна чем-то заслужить тебя». – А ты знаешь, что корейское отличается от японского?

Он с легкой улыбкой пожал плечами.

– На самом деле я не так уж много знаю, Sarabelle. Когда я был подростком, то мечтал стать ниндзя. Потом обратился к азиатским культурам, чтобы черпать в них вдохновение для десертов. Вот в общем-то и все, что я знаю. Вы с мамой когда-нибудь возвращались в Корею, чтобы навестить семью?

Сара слегка вздрогнула:

– Нет.

Нет, мама никогда бы не вернулась туда. Ни за что.

Патрик чуть нахмурился, продолжая нежно проводить большим пальцем вверх и вниз по ее стопе.

– Ей там было плохо?

Сара кивнула. Внутри у нее все сжалось. Эта тема была запретной – там было столько страданий, что даже ей, родившейся много позже, было больно.

Патрик растянулся на всю длину кровати, взял Сару на руки и прижал к себе.

– Хочешь рассказать мне? – спросил он, когда она тесно прижалась к нему.

– Не очень.

Но напряжение уже начало нарастать в ней. Упругая твердость его тела, пребывающего в покое, возбуждала, интриговала, успокаивала ее – и все это одновременно.

Он молча кивнул и долго обнимал ее, согревая теплом своего тела, и, казалось, вовсе не спешил вернуться к комедии в телевизоре.

Вдруг Сара начала тихо говорить.

– Они голодали. Мама и моя старшая сестра, и еще у нас был брат. Мама покупала рис на черном рынке, но в полиции узнали и… Они положили ее руки на пол и топтали ногами. – Сара сжала кулачки и прижалась теснее. У мамы были искалеченные, с изломанными пальцами руки. Других Сара не знала. Но она помнит их рядом со своими прекрасными маленькими ручками, когда училась писать проклятые буквы. Не было никакого оправдания тому, почему Сара со своими здоровыми руками не может добиться успеха, не может писать лучше. Конечно, мама никогда не упрекала ее, но… но это и так было понятно. – В армейских сапогах, – добавила она.

– Боже мой, – сказал Патрик, и его руки дрогнули.

Руки обеспечивали повару карьеру. Даже жизнь. Сара бросила блестящие надежды и безопасность, которые ей давал диплом инженера, и выбрала работу, где гибкость пальцев была чрезвычайно важной. Сутью этой работы было кормить людей, и наслаждение едой было самым большим подарком повару.

Патрик высвободил руку и накрыл обе ее руки.

О, он защищает ее руки? От сапог? Собственными руками?

Ее сердце раскрылось, как никогда раньше. Оно будто треснуло, и края трещины широко разошлись, показав скрытое внутри пылающее богатство, принадлежащее ей одной. Ее сокровище, которое она получила в подарок от него.

Сара вздохнула и закрыла глаза, сосредоточившись на ощущении его руки, на биении его сердца рядом с собой. Возможно, только здесь, в темноте его объятий, она сможет закончить свой рассказ.

Ее сердце билось так сильно, что она могла только шептать.

– И вот… и потом… ей надо было вызволить их. Они тайком добрались до границы с Южной Кореей, но… моему брату было три годика, и… ей пришлось выбирать, знаешь ли. Она была слишком слаба, чтобы нести его, а он был слишком слаб, чтобы идти, да и моей сестре было только пять лет… они быстро слабели от голода. И мама попросила каких-то крестьян присмотреть за ним… они пообещали… пока она не сможет вернуться. Она… она вернулась за ним, но они не сдержали обещания. Он… он умер. Он… бродил по полям, звал маму… потом совсем ослаб и уже не мог звать ее…

Патрик издал низкий звук и, не рассчитав свою силу, слишком крепко обнял ее.

– И… и… когда мама с моей сестрой добрались до Америки, то сразу же забеременела, чтобы никто не мог отослать их назад. И… у нее появилась я. Не знаю… мама должна была кем-то заменить его, моего брата… Знаешь, она… – Сара уткнулась лицом в грудь Патрика.

Случившееся с их семьей наполнило мамино сердце огромным горем. Когда из-за ночных кошмаров маленькая Сара отправлялась к маме, то находила ее в кровати. Мама лежала, свернувшись клубочком, и рыдала по сыну. Ее горе ни в какое сравнение не шло с каким-то там кошмарным сном Сары. Много лет прошло с тех пор, но мама по-прежнему плачет по ночам. Поэтому Сара не может позволить себе лить слезы. Стыдно быть слабой и реветь из-за таких пустяков, как неаккуратная карамельная туфелька.

– Сара, Сара, мне так жаль. – Патрик поднял ее руки и перецеловал все пальцы, будто боль испытали они. – Боже мой, твоя мама… О боже!