– Вот почему я не знаю своего биологического отца, да и не имеет значения, кем он был. Я даже не знаю, помнит ли мама, кто он. Она просто должна была забеременеть. Это было отчаянной необходимостью. А я должна… стоить того.

– Bon Dieu[99]. – Патрик покачивал ее, прижимая к себе.

– Это же было не со мной, – сказала она. – Я тогда еще не родилась. Не знаю, почему ты успокаиваешь меня.

– А я знаю. Знаю, почему так поступаю. Просто прими это, хорошо?

Ей хотелось принять. Очень хотелось.

– Знаешь, это несправедливо, – прошептала она ему в рубашку, наслаждаясь уютом и одновременно отрицая свое право на него. – Ну, несправедливо, что ты меня успокаиваешь. Я же не страдала. Никогда не голодала. Мне никогда не причиняли боль. Я должна быть идеальной. Как ты.

Повисла тишина.

– Как кто?

Она приподнялась, опираясь руками на его грудь, чтобы видеть его лицо, и пожала плечом, почувствовав себя неловко.

– Ты всегда такой…

Она опять пожала плечами. Идеальный. А еще страстный, забавный, заботливый, флиртующий, очаровательный и неизменно… идеальный.

– Сара. Ты помнишь, что ты еще практикантка? И работаешь под моим руководством? И я соблазнил тебя? И ты все еще думаешь, что я идеальный?

– Достаточно идеальный для меня, – тихо ответила она.

Он смотрел на нее, лишившись дара речи. Потом глубоко вздохнул, и его грудь поднялась, несмотря на то что Сара опиралась на него.

Ее брови сошлись.

– Знаешь, я не спала с тобой только потому, что тогда я думала бы, будто обязана делать это, чтобы ты дал мне здесь постоянную работу, а это… было бы… Довольно оскорбительно, что ты мог бы так думать обо мне.

– Я знаю. Ты слишком правильная для такого. Но я-то действительно использовал свое положение, свою власть над тобой, чтобы обольстить тебя.

– Как это?

Ее начало разбирать любопытство.

Он смотрел на нее так, будто она притворялась недогадливой.

– Я заставил тебя доверять мне. Я приучил тебя к тому, чтобы ты позволяла мне находиться в твоем пространстве. Я заставил тебя восхищаться мной. Боже, а ты еще считаешь меня идеальным!

Она наклонила голову. Его слова прозвучали странно, будто…

– Патрик. Это не злоупотребление властью, а… это…

Ухаживание.

У Сары в животе медленно закружилось что-то непонятно прекрасное, и завихрения сменялись, будто в калейдоскопе, вот только она не могла различить узор в самой середине. Рассказать об этом Патрику она не могла – он бы начал смеяться.

– Думаю, что так и должно быть, – осторожно сказала она. – Когда… интересуешься кем-то, то сначала добиваешься доверия. Пытаешься сделать так, чтобы тот человек думал о тебе хорошо. Чтобы проводить с тобой время было приятно.

Черт, это звучит так мило. Если бы такими были все свидания во время учебы, она, возможно, могла бы ими наслаждаться.

– Да, но у тебя-то не было выбора. Я часто показывал тебе, как надо действовать правильно, и ты не могла каждый раз говорить мне, чтобы я вышел из твоего пространства.

Да, с этим не поспоришь, но ведь она и не пыталась говорить с ним. Пока Сара не научилась ненавидеть Патрика в целях самообороны, ей нравились их отношения. Нравились так сильно, что даже слишком.

– Но таковы особенности практики, Патрик. С тем же успехом и ты можешь утверждать, что это я соблазнила тебя, потому что под поварской курткой, будто сделанной из маршмеллоу, на мне было сексуальное белье, или потому что я казалась совсем беспомощной и постоянно нуждалась в твоем внимании.

– Нет, ты соблазнила меня тем, что просто была собой. Но, если бы я знал о нижнем белье, это было бы приятным, хотя и жестоким, дополнением.

Что значит просто была собой?

Она почувствовала себя странно. Ей хотелось охватить себя руками, будто она была готова развалиться на части, но в то же время хотелось распахнуть свои объятия для него.

– Ты использовал не власть, а…

Сара оборвала себя на полуслове.

Что-то неуловимо изменилось. Патрик насторожился, как серфингист, почуявший первый намек на прекрасную волну, появившуюся где-то далеко, на самом горизонте.

– А что?

– Все, – быстро ответила она. Его синие глаза засветились, и он затаил дыхание. – То, как ты заставляешь меня смеяться и как флиртуешь… поддразнивая, ну ты понимаешь. Ты всегда знаешь, что и как делать. Ты даешь мне почувствовать, что я могу и все у меня получится, надо лишь расслабиться и не торопиться. Ты великолепен, и все, что ты делаешь, выглядит очень красивым и легко достижимым, хотя на самом деле достичь этого не так-то легко. Когда ты рядом, возможным кажется все. Ты чертовски хорош, когда делаешь разные мелочи, помогающие всем в кухнях расслабиться, когда это необходимо. Сколько раз ты дразнил и отвлекал Люка, когда кто-нибудь выходил из себя и был готов ударить его, и ты всегда делал так, что Люк оставался человеком. Боже мой, иногда мне кажется, что только ты и сохраняешь в нем человеческую сущность, и то просто потому, что он тебе нравится. Ты вообще хорошо относишься к людям. То, как ты мной командуешь, не должно доставлять мне удовольствия, я не это имею в виду, но… – она закрыла лицо растопыренными пальцами, – мне очень приятно. Ты такой милый, и… я уже говорила, что ты великолепен?

Патрик так резко сел, что она соскользнула с него на кровать.

– Похоже, мне нужен холодный свежий воздух, – хрипло сказал он. – Я чувствую себя… странно.

Он смотрел на нее искоса, настороженно, его зрачки расширились, и глаза казались черными.

Сара подтянула колени к своей груди, сжалась клубочком и не могла понять, что это на нее нашло. О боже, она сошла с ума. Как она могла столько наговорить ему? Но ведь все сказанное – правда. Она опять закрыла лицо руками, но ничего уже нельзя было изменить. Все оставалось правдой.

То, что происходило между ними, было похоже на прекрасный сказочный десерт, родившийся из труда, осторожности, риска и фантазии. Десерт – наполненный цветом и вкусом и такой хрупкий, что неосторожный вздох мог разрушить его. Каждый вечер они творили это нежное эфемерное чудо, и официанты несли его к столам.

Неужели волшебные фантазии, которые Сара делала под руководством Патрика, казались идеальными только ей одной?

– Это слишком много для меня. – Он потер грудь, будто у него заболело сердце. – Это… не думаю, что могу все это быстро переварить. – Он дышал глубоко и так тяжело, будто ему приходилось силой заставлять ребра расширяться. Потом в ошеломлении потряс головой. – Так вот каким ты видишь меня…

– А надо по-другому?

Сара была смущена. Обняв колени, она сидела неподвижно. Все вокруг казалось ей зыбким, непонятным.

– Что ж. – Он сглотнул. – Я должен выйти на воздух, Сара. Может, погуляю немного. – Он начал вставать, но остановился, повернулся и взял ее за запястье. – Не уходи, пока меня не будет. Прими ванну. Долгую, горячую ванну, и… – Он нажал большим пальцем между ее бровями. – Не уходи. Просто наслаждайся, Sarabelle. Я вернусь. – Он наклонился, и поцелуй был быстрым и яростным. Его руки взлетели в ее волосы и сильно сжались. Она коротко и негромко охнула от боли. – Прости, – сказал он. – Pardon, видишь? Мне может понадобиться время. Но я обязательно вернусь.

Патрик пошел к двери, и Сара не увидела, как он нацепил на лицо легкую ухмылку. Он лениво пожал плечами, делая вид, что для него все это было лишь легкой игрой, не имевшей никакого значения.

В дверном проеме он повернулся и подмигнул Саре.

– Прошу тебя, никаких сексуальных фокусов в ванне без меня, chérie. У меня много планов, и я хочу, чтобы ты жаждала их осуществить.

И он ушел.

Глава 23

Патрик не знал, что ему делать. Столько лет он даже самому себе не признавался, что существуют вещи, которые значат больше всех остальных. Ну, не то чтобы не признавался – не разрешал ничему иметь самое большое значение. Не мог разрешить, потому что был не в состоянии преодолеть давно укоренившееся убеждение, что если позволить кому-нибудь – даже себе! – понять, насколько что-то имеет значение, то оно, это что-то, будет вырвано из его рук, использовано, чтобы поиздеваться над ним, и в конце концов разрушено в наказание за то, что он, Патрик, не желает плясать под чью-то гребаную дудку. Люк, убеждая Патрика в обратном, потратил неимоверно много сил, но поколебать его предубеждение не смог.